Способность мыслить заложена в нас от рождения, но это тоже продукт длительного эволюционного отбора. В 1990-х, итальянские исследователи, наблюдая за обезьянами, открыли очень любопытную группу нейронов. Они располагаются в той области мозга, которая обеспечивает возможность движения. Данные клеточки активировались не только тогда, когда обезьяны сами совершали направленные действия: хватали фрукты или деловито почесывались, – но также и тогда, когда они наблюдали за теми, кто совершал подобное действие. Из-за того, что эти нейроны отвечают на действия, совершаемые другими, их назвали зеркальными нейронами [18].

При помощи различных техник нейровизуализации были получены многочисленные подтверждения того, что система зеркальных нейронов существует не только у обезьян, но и у людей. И ожидаемо оказалось, что эта система у людей гораздо более разветвлена, она может репрезентировать действия намного более высокой сложности, чем это имеет место у обезьян [19].

Когда мы наблюдаем, как другой совершает движение, мы обнаруживаем соответствие его поведения нашему собственному внутреннему «двигательному словарю». Эта система сопоставления действия/наблюдения помогает нам понять то, что мы сами никогда не смогли бы понять, используя одни лишь наши органы чувств, – то, что другие существа преследуют некие цели.

Мы включаем нашу собственную бессознательную модель себя для того, чтобы можно было почувствовать себя в чужой шкуре. Мы используем наши собственные «двигательные идеи» чтобы понять действия другого. Действия, которые мы непосредственно проецируем на наши собственные внутренние мотивы.

Мы как бы автоматически включаем внутренний образ того, какой была бы наша цель, если бы наше тело двигалось таким же образом. Сознательный опыт понимания другого человеческого существа трансформируется в то субъективное чувство, которое потом начинает нам помогать сознавать себя. Наше мышление формируется тогда, когда мы интуитивно «схватываем», каковы цели других людей. Когда мы понимаем, что происходит в их уме, наше мышление становится прямым результатом этих бессознательных процессов.

В последующих исследованиях были открыты системы зеркальных нейронов, которые отвечают за похожие эффекты в области эмоций, боли и других ощущений. К примеру, когда испытуемым людям предъявляли изображения грустных лиц, они потом оценивали своё настроение как более грустное, чем до этого. После того как им предъявляли изображения счастливых лиц, они характеризовали себя как более счастливых.

Сложение эмпирических данных воедино показало, что в момент, когда мы наблюдаем, как другие люди выражают эмоции, мы симулируем их с помощью той же самой сети нейронов, которая активируется, когда мы сами испытываем эти эмоции [20].

Открытие зеркальных нейронов помогает нам понять, что эмпатия – естественный феномен, приобретенный шаг за шагом в процессе нашей биологической эволюции. И, что важно вдвойне, это был шаг к системе, которая способна сознательно переживать собственное существование. Кто мог бы ожидать, что возникновение наших мыслей будет зависеть от разделяемых «двигательных представлений»? Или что важнейшие аспекты функционирования мозга человека, которые необходимы для развития его сознания, являются дорациональными?

Да, появление привычной для нас способности мыслить имеет выраженную физиологическую подоплеку. Зеркальные нейроны и эволюционно усложняющая интеграция их сигналов с более ранними структурами мозга породили возможность сознательного мышления. Но само появление зеркальных нейронов, в свою очередь, возникло из этого важнейшего для человека качества – социальности.

Чем больше размер социальной группы, тем крупнее лобная кора, – такая у приматов зависимость. Наиболее заметна она у видов, особям которых свойственно то сходиться, то расходиться. Они временами живут небольшими независимыми группами, а иногда собираются и перегруппировываются. Для этого необходимо соизмерять свои поступки с поведением членов группы и учитывать её размер и состав.

Такое структурированное поведение требует серьезных усилий. Поэтому понятно, что у тех видов, которые практикуют социальную организацию по типу «сбежались-разбежались» (а это шимпанзе, бонобо, орангутаны, паукообразные обезьяны), лобная кора осуществляет более эффективный тормозной контроль поведения, чем у видов с устойчивой социальной организацией (гориллы, макаки, капуцины) [21].

Мы, в первую очередь, социальные животные и только потом – сознательные и мыслящие. Именно необходимость активного и крайне сложного взаимодействия с членами своей группы развила мозг одного из видов приматов до стадии, позволяющей им производить всякие необходимые для выживания штуки. Такие как как чесалка для спины и зубная паста с тремя разноцветными полосками.

В свое время гениальное прозрение Выготского об общественном происхождении высших функций психики человека звучало как научный экстрим, сегодня это общепринятый факт. И он в равной степени касается как формирования мышления в смысле достижения нашего вида Homo, так и развития речи у каждого отдельного ребенка [22].

Ещё раз подчеркну: для того, чтобы начать мыслить как человек, нам нужно сначала получить определенный толчок от других людей. В мозгу потенциально заложены все необходимые для мышления механизмы, но сами по себе они не заработают никогда.

Возможно, вы слышали про реально существующих «детей-маугли». Начиная с 20 – х годов прошлого века, было зафиксировано и описано с полсотни случаев воспитания детей животными. Чаще всего – человекообразными обезьянами, в отдельных случаях – волками, медведями, леопардами и даже газелями.

В отличие от романтической версии Киплинга, воспитанные животными люди проявляют поведение, свойственное для своих приёмных родителей: хождение на четвереньках, страх перед человеком. Собственно человеческого в них оказалось удручающе мало. Те, кто жил в обществе животных первые 3–6 лет жизни, не могут освоить речь, ходить прямо, осмысленно общаться с другими людьми. И это несмотря на многие годы, впоследствии проведённые в обществе, где они с лихвой получали заботу [23].

Мы можем получить доступ к оценке определенных аспектов наших состояний лишь при помощи других людей. Мысли, цели, чувства и потребности представителей нашего окружения образуют часть нашей собственной реальности. Наше восприятие не просто так возникает в мозгу – оно активируется социальным контекстом, в котором мы все обнаруживаем себя с самого рождения.

Новые слои сознания, уникальные для Homo Sapiens, сделали возможным переход от биологической к культурной эволюции. Этот процесс когда-то начался в наших мозгах бессознательно и автоматически, а корни его уходят глубоко в царство животных.

Логика фактов довольно проста: способность к рассудочному мышлению нельзя считать самостоятельной и самодостаточной функцией мозга. Как ни крути, но и для человечества в целом, и для каждого человека в отдельности появление мыслей в сознании нужно рассматривать как производную, как следствие нашего взаимодействия с другими.

Зеркальные нейроны эхом отражают действия партнера, а возникающие мысли лишь следствие этого эха. Констатация того, что случилось несколько мгновений назад и вдобавок случилось не со мной.

Спору нет, после того как возможность рассуждать уже возникла, мы можем «использовать» собственные мысли не только для понимания поведения соседа, все чаще наши размышления начинают сосредоточиваться на нас самих. Появившись как инструмент отзеркаливания социума, сознательное мышление как бы приобретает независимый статус и направляется на внутренние ощущения.

Механизмы такого переключения от социума на самого себя детально описаны в работах Мертцингера. Нейронная схема оценки поведения другого неожиданно доказала свою полезность в решении набора совсем других задач. Этот процесс начался с низкоуровневого двигательного резонанса, а затем привел появлению принципиально нового качества в развитии мозга.