Адреналин ударной волной выбрасывается в кровь, и я судорожно хватаю Аню плечи. Намереваюсь переправить на ту сторону сначала ее, а потом спрыгнуть самому, но не выходит: урод дядя Вася вцепился в ее рюкзак и что есть мочи тянет на себя.

— Стоять! — ревет на всю округу. — Не пущу, сучата!

— Отвали! — ору я, не отпуская Аню.

Но физика, увы, на его стороне: сдернуть человека на землю гораздо проще, чем удержать наверху.

Анька летит прямо на дядю Васи. Его туша смягчает ее падение, а затем он обхватывает сопротивляющуюся девчонку обеими руками и, натужно пыхтя, волочит ее в сторону детдома.

Рвусь вслед за Анькой, но никак не могу перекинуть левую ногу через ограду. Твою мать! Шнурок за пику зацепился! Как же, сука, не вовремя!

Нервно дергаю ступней, и, порвав нерадивую веревку, приземляюсь на асфальт. Сторож уже утащил Аню на приличное расстояние, и на всех парах несусь к ним.

— Пусти ее! — воплю на всю улицу.

А в следующий миг в слепой ярости набрасываюсь на дядю Васю с кулаками. Наношу ему неплохой хук справа, и тот, слегка опешив от моего напора, выпускает Аню из рук. Она, к счастью, не медлит и тотчас бегом устремляется к воротам.

Умничка!

Я припускаю следом за ней, однако все снова идет наперекосяк: из темноты на меня выпрыгивает разъяренный Степаныч, наш физрук. Его появление настолько неожиданно, что на мгновенье я теряюсь.

И это мгновенье становится решающим.

Двое здоровых мужиков набрасываются на меня разом. Заламывают руки, хватают за горло, грубо фиксируют туловище, чтобы не рыпался. Рвусь на свободу, надламывая предел физических возможностей. Сопротивляюсь, кручусь, мечусь, как рыба в сетях.

Но все тщетно, сука, тщетно! Мне никак не удается сбросить с себя их ручищи! Они ощущаются силки, как клешни гигантских крабов!

— А-а-а! — ору в яростном порыве. — Отвалите от меня!

— Замри, гаденыш, а то хуже будет! — сипит Степаныч, заряжая мне леща.

— А-а-а-ах! — снова реву я. — С-с-сука!

Слышу, как трещит ткань моей джинсовки.

Ощущаю, как лопаются сосуды в глазных яблоках.

Чувствую, как рот наполняется теплой соленой кровью.

Я прилагаю столько неимоверных усилий, что кажется, душа вот-вот выпрыгнет из тела. Вот только само тело бессильно трепыхается в руках врагов. Что же это за несправедливость такая?!

— Да угомнись ты, е-мое! — негодует сторож. — Степаныч, может вырубим его нахрен? А то уж больно буйный!

— Нельзя, — пыхтит физрук. — Игоревна не велела.

Харкаю на асфальт и вскидываю взгляд, ища Аню. Где она? Удалось ли ей сбежать?..

Однако зрелище, представшее перед моими глазами, окончательно лишает меня надежды. Расстреливает ее в упор мелкими свинцовыми пулями.

Аню тащат к машине. Директриса и ее верный прихлебатель Лева. Моя девочка сопротивляется, как может, но эти двое волокут ее силой. Ни единого шанса на спасение не оставляют.

— Анька! — выкрикиваю я в ужасе.

И сам удивляюсь тому, насколько истерично и отчаянно звучит мой голос.

Она оборачивается. Ловит мой взгляд. И на секунду, буквально на секунду сердечная тоска отступает. Разжимает свои острые зубы и дает мне возможность в последний раз продохнуть… В последний раз насладиться чарующим влажным блеском горячо любимых глаз моей маленькой нежной девочки…

— Нонна Игоревна, прошу, умоляю, не отправляйте ее туда! — воплю я, позорно всхлипывая. — Я все, что угодно сделаю! Я на вас вовек бесплатно работать буду, только, пожалуйста, не отправляйте!

— Угомонись, Горелов! — отмахивается директриса. — Прямо Шекспировская драма, ей-богу!

А дальше все происходит будто в замедленной съемке.

Аня дергается, кричит, плачет. Упирается ногами в кузов машины, но ее все равно туда заталкивают. Нонна Игоревна забирается в автомобиль следом и шумно захлопывает за собой дверь.

Зареванная Аня поворачивается на сто восемьдесят градусов и припадает лицом стеклу. Прижимается к нему ладонями и что-то быстро-быстро говорит. Ее губы шевелятся, но слов разобрать не могу. Хотя общий смысл и так ясен: ей плохо. Так же, как и мне.

Машина трогается. А меня вдруг прошивает такой острый, такой сильный приступ боли, что в глазах на миг делается темно. Судорожно хватаю ртом воздух и внезапно осознаю, что понятия не имею, как мне дальше жить.

Представьте, что у вас отняли солнце. Отняли друзей, любимый досуг, стерли из памяти самые крутые песни. Что нет больше ни дня, ни ночи, ни радости, ни вдохновения, ни смеха, ни добра. Ничего нет. Пустота, возведенная в степень.

Уловили масштаб потери? А теперь помножьте на два. Нет, сука, на двадцать два! На бесконечное множество паршивых двоек!

Черная дыра.

Фиаско.

Провал, горечь которого никогда не сотрется до конца.

Анька… Анечка… Анюта…

Моя маленькая. Моя милая. Моя хорошая.

Как же я теперь без тебя?..

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ