Въ одно изъ такихъ нападеній на вазу съ фруктами, Коля уставился на свою мать; лицо графини въ эту минуту сдерживало не то зѣвоту, не то какое-то физическое страданіе..
— Comme tu tennuies maman! вскричалъ онъ, — veux tu que jaille chercher Леонидъ Петровичъ?
He дожидаясь отвѣта, онъ выбѣжалъ изъ бесѣдки. Я поглядѣлъ на графиню: она вся встрепенулась, глаза ея сначала блеснули, потомъ скрылись подъ рѣсницами, что-то похожее на румянецъ покрыло ея щеки. Она видимо смутилась, какъ дѣвочка, какъ пансіонерка.
— Этотъ мальчикъ можетъ хоть кого вывести изъ терпѣнія! вырвалось у ней послѣ паузы. Кажется, я его не балую, а все-таки съ нимъ справу нѣтъ…
Я промолчалъ.
— Право не лучше-ли будетъ вамъ взять его съ собою вазадъ?
— Мнѣ? спросилъ я съ изумленіемъ.
— Ну да, вы должны-же добиться того, чтобы онъ подчинился вашему вліянію.
Все это было выговорено раздражительнымъ голосомъ. Не знаю, куда бы привела насъ бесѣда, еслибъ опять не вбѣжалъ Коля съ извѣстіемъ, что Леонидъ Петровичъ сейчасъ будетъ.
Вслѣдъ за вѣстникомъ явился и самъ гость, и заговорилъ о театрѣ какихъ-то «механическихъ маріонетокъ», куда онъ усиленно началъ звать меня.
— Вы нахохочетесь, Николай Иванычъ, особливо когда выскочатъ танцовщицы на проволокахъ и начнутъ дрягать ножками!.. Цѣлыя драмы даются съ участіемъ арлекина…
— Ха-ха-ха! разразился Коля, внимательно слушавшій Рѣзваго. Леонидъ Петровичъ, помните, какъ арлекинъ кричалъ: conte di Piedi Grotta?.. ха-ха-ха!..
Онъ перевернулся и вытянулъ руку, какъ маріонетка, къ не малому удовольствію Леонида Петровича. Графиня успокоилась и начала тихо улыбаться. Разговоръ пошелъ пестрой вереницей легкой и добродушной болтовни. На дворѣ уже смерклось. Мы перешла въ комнаты и разсѣлись на балконѣ. Я не слѣдилъ особенно ни за Рѣзвымъ, ни за графиней. Только сдавалось мнѣ, что ихъ взгляды то-и дѣло сталкивались. Рѣзвый заставилъ и меня говорить о Россіи и разныхъ «вопросахъ». Такъ мы проболтали еще часъ-другой.
Вдругъ на улицѣ раздались аккорды гитары или мандолины, подъигривавшіе мужскому голосу. Пѣніе все приближалось къ рѣшеткѣ полисадника. Мы примолкли. Я, по пѣвческой привычкѣ, сейчасъ нашёлъ ключъ, въ какомъ шла пѣсня, и когда припѣвъ повторился, схватилъ и слова, и мелодію:
Non ti voglio piu lascia-ar, раздалось два раза по теплому и влажному воздуху, и мимо рѣшетки прошелъ медленно плечистый малый, съ шляпой на затылкѣ, въ короткомъ пальто и широкихъ клѣтчатыхъ шароварахъ, съ мандолиной чрезъ плечо. Свѣтъ фонаря облилъ всю его фигуру. Было что-то искренее и бытовое въ этомъ пѣніи простаго рабочего; оно раздалось такъ нежданно, и и въ немъ дрожали звуки живой и жгучей страсти.
Черезъ двѣ-три минуты опять повторился припѣвъ: Non ti voglio piu lascia-ar, Non ti voglio piu lasciar.
Я завториль ему басовыми тріолями. Графиня и Рѣзвый тоже запѣли вполголоса и, повторяя слова схваченнаго ими припѣва, невольно приблизились другъ къ другу. Руки ихъ какъ-будто прикоснулись.
Это было всего одно мгновеніе, но и меня точно ударила электрическая искра. О себѣ я забылъ; но маѣ чувствовалось присутствіе чего-то, отвѣчающаго на звуки пѣсни прохожаго…
— Чудо! вскричалъ Рѣзвый. — Вотъ чѣмъ Италія выше всего остальнаго!
Графиня только вздохнула какъ-то особенно, и полушепотомъ вымолвила:
— Да!
Чрезъ полчаса мы ушли отъ нея съ Рѣзвымъ.
VII.
Рано проснулся я и подсѣлъ къ окну. Утро было такое радостное, что никакая горечь не пробиралась въ сердце. Я не хотѣлъ рѣшительно ни о чемъ думать — дотой минуты, пока придется дѣйствовать; такая юношеская безпечность была, по крайней мѣрѣ, подъ-стать празднику природы среди города цвѣтовъ — Флоренціи.
Въ восемь часовъ служанка заварила мнѣ чаю. Оказалось, что она та самая старушка, у которой я наканунѣ спрашивалъ: гдѣ Villino Ruff'i?
Эмилія — такъ ее зовутъ — пресимпатичная особа. Ея сморщенное и почти беззубое лицо, съ сѣденькимъ крысинымъ хвостикомъ, вмѣсто косы, оживлено карими умными глазками. Она разговорилась со мной безъ болтовни и заявила, что русскихъ вообще любить больше, чѣмъ англичанъ, хотя хозяйкой своей и довольна. Отъ нея же узналъ я, что у насъ, по сосѣдству, знаменитый «signor Salvini» играетъ въ лѣтнемъ театрѣ «Politeama Fiorentina», и безподобенъ въ роли Отелло.
— Un grand' artista! выговорила энергически Эмилія и сдѣлала жестъ правой рукой.
Только-что она убрала со стола, какъ въ коридорѣ раздался звонокъ. Онъ меня немного удивилъ.
Эмилія пошла отворять и тотчасъ же вернулась со скромной миной недоумѣнія.
— Una signora, доложила она тихо-тихо.
Я былъ одѣтъ и могъ принять всякую «синьору». Только-что я отошелъ отъ окна, на порогѣ появилась дама вся въ бѣломъ, съ голубымъ вуалемъ поверхъ соломенной круглой шляпы.
— Не узнали меня? раздался голосъ графини.
Я подбѣжалъ къ ней и не могъ удержаться — поцѣловалъ руку. Она откинула вуаль и съ свѣтлымъ, нѣсколько напряженнымъ лицомъ оглядѣла мою квартиру.
— Да у васъ очень мило, и прохладно даже…
Послѣ того, она сѣла въ большое кресло и, обмахиваясь соломеннымъ вѣеромъ, продолжала:
— Извините меня, другъ мой, за вчерашній день…
Я съ утра была нервная, вашъ пріѣздъ меня какъ-то сбилъ съ толку, потомъ это письмо графа… Сегодня я совсѣмъ не такая. И знаете, что я вамъ предлагаю?
— Что, графиня? весело спросилъ я.
— Поѣдемте-ка мы сейчасъ, въ маленькой телѣжкѣ, въ Фіезоле? Вѣдь вычитали, я думаю, у Бедекера?.. это — милое очень мѣсто… по дорогѣ позавтракаемъ въ какой-нибудь тратторіи, — согласны?
— Съ великимъ удовольствіемъ! вскричалъ я. Чего же лучше… великолѣпное утро и такая поѣздка…
— Какъ я рада, перебила меня графиня! что вы сегодня добрый и веселый. Вы видите, какъ здѣсь живется!.. не то, что подъ нашимъ кисленькимъ небомъ.
— Вы совсѣмъ молоденькая, шутливо замѣтилъ я, оглядывая ее.
— Пожалуйста, объ моихъ годахъ не распространяйтесь, пригрозила она пальцемъ, нахмуривая брови, и какъ-то особенно разсмѣялась. Сбирайтесь же, Николай Иванычъ! ужь и теперь довольно жарко… Дойдемъ пѣшкомъ до Cascine, тамъ насъ ждетъ телѣжка. Мы будемъ править… поперемѣнно.
— Мои сборы короткіе, откликнулся я, берясь за шляпу.
Мы вышли и направились къ парку. Подъ тѣнью акацій стояла маленькая таратайка; крошечная сѣрая лошадка, не крупнѣе хорошаго водолаза, была впряжена въ нее и красиво закручивала голову, украшенную лисьими хвостами и цвѣтными покромками. Ее держалъ въ поводу груммъ графини.
— У меня есть цѣлая пара пони, говорила она, переходя со мною чрезъ площадь; я ихъ очень дешево купила… Вечеромъ ѣзжу въ паркъ.
— И сами правите? освѣдомился я.
— Да, сама… а это мнѣ нанялъ мой Луиджи… Вывидите: простая таратайка, на такихъ здѣсь ѣздятъ крестьяне, только съ верхомъ… У васъ зонтика нѣтъ, я боюсь, какъ бывамъ не схватить солнечнаго удара.
Мы усѣлись въ телѣжку, подъ низкій верхъ. Я взялъ возжи и только-что дотронулся до лошадки, какъ она подхватила чуть не вскачь.
— Куда, куда править? спрашивалъ я у графини; а она хохотала и показывала мнѣ рукой направленіе.
Лошадка побѣжала дробной рысью, точно какой мышенокъ; погремушки дребезжали у ней подъ ушами и лисьи хвосты развѣвались по воздуху вмѣстѣ съ красными покромками.
— Рысакъ! крикнула графиня, откидываясь въ глубь таратайки.
Я правилъ по ея указаніямъ, и очень скоро мы очутились на узкой пыльной дорогѣ, обставленной сплошь невысокими каменными заборами и изгородями, изъ-за которыхъ виднѣлись оливковый и тутовыя деревья, кукуруза и жерди винограда; а кое-гдѣ торчалъ и нашъ подсолнечникъ, Въѣхали мы въ улицу съ двухъ-этажными грязноватыми домиками, лавчонками, кабачками: не то деревня, не то городъ.
Графиня выглянула изъ-подъ верха таратайки.
— Николай Иванычъ, окликнула она меня, видите вы вонъ тотъ балкончикъ и подъ нимъ вывѣска?
— Вижу, графиня, отозвался я.
— Это тратторія и отельчикъ. Видъ оттуда долженъ быть прелестный на всю Флоренцію… Вамъ ѣсть хочется?
