— Утро вечера мудренѣе.
II.
Гида я не потребовалъ. Вооруженный «Бедекермъ» и планомъ Флоренціи, я захотѣлъ добиться всего самъ: такъ я дѣлалъ даже въ Лондонѣ, да и тамъ въ накладѣ не былъ. Я зналъ адресъ графини и, выходя утромъ изъ отеля, уже сообразилъ — какимъ путемъ я доберусь пѣш комъ до окрестности парка Cascine, гдѣ она жила.
Узкая, живая, чисто-итальянская улица съ крытымъ базаромъ, вереницей лавокъ, цвѣточнымъ рынкомъ, съ тратторіями, кабачками, лотерейными бюро, съ гамомъ и говоромъ простонародья, съ криками ословъ и ржаніемъ маленькихъ тосканскихъ лошадокъ, запряженныхъ въ одноколки, — привела меня къ площади della Signorla.
Она мнѣ такъ пришлась по вкусу, что я пробылъ па ней съ полчаса. Много про ея прелестные размѣры и очертанія говорила мнѣ графиня, и въ саломъ дѣлѣ— это игрушка, но игрушка грандіозная, такая, которая цѣликомъ окунетъ васъ во все прошлое Флорентийской республики. Площадь покрыта была группами разнаго люда: послѣ мнѣ объяснили, что тутъ биржа для подгородныхъ крестьянъ. Было около десяти часовъ. Солнце напорядкахъ пекло. Я укрылся подъ «Logge», гдѣ уже двѣ англичанки въ синихъ вуаляхъ провѣряли по красной книжкѣ — всѣ-ли статуи находятся въ исправности.
Я бы не ушелъ такъ рано съ площади, еслибъ не рѣшилъ быть у графини къ одиннадцати часамъ.
На самую средину площади, противъ «Palazzo Ѵесchio», выбѣжало нѣсколько кучеровъ въ куцыхъ пальто и цвѣтныхъ широкихъ штанахъ, и стали приставать ко мнѣ со своими завываньями.
— Мушью, мушью, — кричали одни, — una bona vettura aperta.
— Cascine? Colli? допытывались другіе.
Я угрюмо миновалъ этихъ наѣздниковъ и побрелъ себѣ по образу пѣшаго хожденія, помня сколько мнѣ разъ нужно было повернуть, чтобы попасть на прямой путь. По плану значилось: дойти до собора и взять налѣво, потомъ опять налѣво, а тамъ направо и, выйдя на площадку, идти по улицѣ, которая и должна была довести меня до обѣтованнаго пункта. Съ гордостью подходилъ я къ парку Cascine: я ни разу не сбился. Тутъ только спросилъ я у какой-то простоволосой старушки, въ ситцевомъ фартукѣ:
— Villino Ruffi?
Она шамкая добродушно отвѣтила:
— Eccolo — qui! И показала мнѣ рукой на рѣшетку дома, на противоположной сторонѣ нарядной и совершенно пустой улицы, облитой сплошь солнцемъ.
Приблизился я къ рѣшеткѣ. Сквозь нее виденъ былъ большой палисадникъ съ клумбами цвѣтовъ, кустами олеандровъ и темными купами хвойныхъ и каштановыхъ деревьевъ. Прямо противъ рѣшетки, позади зеленой лужайки, стоялъ главный корпусъ въ три этажа съ маленькимъ бельведеромъ. По бокамъ родъ двухэтажныхъ флигелей.
«Неужели это она все занимаетъ?» подумалъ я, и еще разъ прочелъ на фарфоровой дощечкѣ, вдѣланной въ столбъ: «Villino Ruffi».
Я позвоналъ. Половинка желѣзныхъ воротъ сама щелкнула и отворилась. Войдя въ садикъ, я разсудилъ, что направо дверка вела къ привратнику. Дѣйствительно, краснолицая женщина съ усами и бородавкой высунулась изъ окна.
Мой вопросъ: «тутъ ли живетъ графиня Кудласова? она поняла и указала мнѣ на крыльцо дома съ бельведеромъ. Только-что я приблизился къ этому крыльцу, какъ на него выбѣжали: маленькій грумъ въ курточкѣ и черномазенькая, коренастая, вертлявая горничная, въ короткой цвѣтной юпкѣ и бархатномъ спенсерѣ, и начали выколачивать небольшой коверъ. Горничная кричала хриповатымъ голосомъ, закидывала голову назадъ, хохотала и всячески извивалась всѣмъ своимъ тѣломъ.
— La comtesse Koudlassoff?" спросилъ я ее по-французски, думая, что она француженка.
Битье ковра остановилось. Она встрепенулась, соскочила съ крыльца на землю, близко-близко подбѣжала ко мнѣ, закинула назадъ свой взбитый шиньонъ въ сѣткѣ и затараторила. Я понялъ только фразу:
— La signora е fuori…
— Dove? съумѣлъ спросить я.
— A Cascine…
И вдругъ, точно спохватившись, она поправилась:
— Non so precisamenta… Lei e il signor conte?
— No, объяснилъ я ей и, ничего не говоря, отправился къ рѣшеткѣ.
Она забѣжала впередъ, взяла меня даже за руку и, улыбаясь, подпрыгивая и виляя станомъ, повторяла:
— Lei reverra, lei reverra?
— Si, si, отдѣлывался я отъ нея.
Она еще что-то болтала: кажется, спрашивала мою фамилію, но я только махнулъ рукой и повернулъ изъ воротъ направо; я разсудилъ прогуляться въ паркѣ и вернуться часа черезъ два.
О Колѣ я не хотѣлъ ничего спрашивать у этой егозы.
III.
Вышелъ я на большую площадь. Въ глубинѣ виднѣлась каменная ограда парка съ двумя воротами. Посреди шла широкая дорога между двумя овальными насыпями, устроенными для сидѣнья гуляющихъ на каменныхъ лавкахъ, подъ деревьями. Солнце такъ слѣпило глаза, что я долженъ былъ прищурить ихъ. А изъ воротъ парка зелень аллей манила подъ густую тѣнь старыхъ дубовъ и платановъ. Я взглянулъ на небо: отъ синевы его даже жутко дѣлалось — такой бездонной казалась она. Налѣво, на самомъ верхнемъ краю горизонта, прорѣзывали воздухъ легкіе темно-синіе конусы кипарисовъ, изъ-за которыхъ выглядывалъ портикъ бѣлаго зданія съ башенкой и крестами.
Такая картина обдаетъ васъ сразу горячей, блистающей жизнью юга. Грудь точно расширяется и впиваетъ въ себя жаркій и влажный воздухъ.
Меня чуть не сбилъ съ ногъ какой-то франтикъ въ сѣренькомъ пиджачкѣ; онъ прокатилъ на велосипедѣ. Это заставило меня обратить вниманіе на другихъ такихъ же любителей велосипеда, сновавшихъ взапуски по одной сторонѣ площади. На углу той улицы, откуда я вымелъ, разсмотрѣлъ я лавку, гдѣ отдаются на-прокатъ эти самые велосипеды. Тутъ-же прочелъ я, что площадь называется: «Piazza degli Zuavi».
Бедекеръ не посовѣтовалъ мнѣ запастись полотнянымъ зонтикомъ отъ солнца, и я заторопился въ аллею, уходившую неизвѣстно куда, только очень далеко. Влѣво отъ аллеи попалъ я подъ настоящую тѣнь парка и тихо двигался по тропинкѣ. Мнѣ очень хорошо дышалось. Вспомнилъ я свой заказной боръ, Ивана Петрова и его пчельникъ и, ни о чемъ тяжеломъ не думая, шелъ себѣ впередъ, какъ малое дитя. Меня все тѣшило: и прозрачность воздуха, и вѣковые стволы деревьевъ, густо обвитыхъ плющемъ, и темная южная ихъ листва, и звонкое рѣзанье какой-то птицы, и страстная, немолчная музыка кузнечиковъ. Вправо, сквозь дальній край аллеи, виднѣлась огромная луговина. На ней учились солдатики, всѣ въ бѣломъ. А на самомъ дальнемъ планѣ выступали невысокіе холмы съ розовымъ отливомъ, покрытые точно дымкой, сквозь которую бѣлѣлись на уступахъ домики и виллы. Откуда-то летѣлъ поѣздъ, и паровикъ лакомотива, точно какая жаръ-птица, разрывалъ дымчатую даль…
Молодо было у меня на сердцѣ и я невольно благословилъ это южное утро, показавшее мнѣ, что не даромъ я хвалился самъ себѣ своей выносливостью.
Дойдя до перекрестка съ старымъ каменнымъ колодцемъ, я почувствовалъ голодъ: мудренаго ничего не было — я ушелъ натощакъ. Позади, у самаго входа въ паркъ, я замѣтилъ что-то похожее на кондитерскую, но идти назадъ мнѣ не хотѣлось; отдохнувши у колодца, двинулся я дальше, дошелъ до какой-то пирамиды и вступилъ въ боковую аллею. Изъ-за низкой каменной ограды, съ круглыми павильонами по бокамъ, выставлялся двухэтажный домъ, позади палисадника. Я прочелъ вывѣску: Caffe е ristoratore.
И въ этомъ мнѣ была удача; я разсудилъ сдѣлать привалъ.
Черезъ палисадникъ, очень-таки запущенный, прошелъ я къ крыльцу ресторана. Вдоль всего фасада стояли въ тѣни зеленые диваны и стулья. Ко мнѣ выскочилъ черноватый курчавый малый, маленькаго роста, съ краснымъ и потнымъ лицомъ, въ затрапезномъ сюртучишкѣ, такой же почти вертлявый, какъ и мамзель въ ѴШіпо Ruffi. — Было всего часовъ одиннадцать, а отъ него уже шли винные пары.
На мое желаніе чего-нибудь закусить, онъ однимъ духомъ пустилъ — С’е brodé, с’e bistecca, с’е eccelentissimo bovo, con fagiolini al burro…
Такъ онъ зачекалъ, что я долженъ былъ попросить его говорить порѣже. Онъ согласился и, плутовато усмѣхнувшись, обошелся со мной, какъ съ неумѣлымъ форестъеромъ, т.-е. самъ мнѣ, долго не думая, притащилъ порцiю бифштекса и чашку плоховатаго бульона съ натертымъ сыромъ. Прислуживалъ онъ, несмотря на свои винные пары, ловко и, такъ сказать, умно. Его рьяная фигура мнѣ нравилась. Я даже спросилъ, какъ его звать. — Звать его Филиппо, или въ сокращеніи: Пипо.
