Читая написанное на нем, библиотекарь то и дело сглатывал.

Ай-ай-ай, подумал Адриан. Проявление Озабоченности и Замешательства. Нарушение Правила Номер Один Гильдии Библиотекарей. Если он и впредь будет так неосмотрителен, его с позором вышибут отсюда.

– Простите, а чья это подпись?

– А, это Дональда Трефузиса, – сказал Адриан. – Моего старшего тютора.

– Одну минутку.

Библиотекарь прошел в дальний конец зала и показал там листок какому-то пожилому джентльмену.

Да уж, сродни попытке обналичить чек на крупную сумму – такие же совещания шепотком и взгляды украдкой. Адриан отвернулся и неторопливо обозрел читальный зал. Десятки лиц мигом уткнулись в книги. Десятки других продолжали таращиться на него. Этим он благосклонно улыбнулся.

– Простите, мистер… мистер Хили, не так ли?

К стойке приблизился пожилой библиотекарь.

– Да?

– Могу я спросить вас, ради какой цели вы желаете увидеть эти… э-э… издания?

– Ради исследовательской. Я пишу диссертацию «О проявлениях эротических отклонений в…»

– Понятно. Это похоже на подпись профессора Трефузиса. Однако, думаю, мне стоит позвонить ему, если вы не против. Для верности.

Адриан небрежно взмахнул рукой:

– О, вряд ли стоит тревожить его из-за таких пустяков, вам не кажется?

– Студентам младшего курса подобных разрешений, как правило, не выдают, мистер Хили.

– Адриан.

– Мне так будет спокойнее.

Адриан переглотнул.

– Ну разумеется, если это представляется вам необходимым. Хотите, могу дать его домашний номер. Это будет…

Библиотекарь учуял запах победы.

– Нет-нет, сэр. Мы и сами его найдем, не сомневаюсь.

Гэри удалось-таки отыскать телефон – под оттоманкой. Трубку он снял после пятого звонка.

– Да? – отдуваясь, произнес Гэри. – Трефузис слушает. Посрать толком не дадут, в чем дело?.. Кого?.. Да говорите же… Хили?.. «Проявление эротических отклонений…»? Да, а что такое?.. Конечно, это моя подпись… Понятно. Знаете, надо все-таки немножко доверять людям. Вы руководите библиотекой, а не оружейным складом, вся эта бюрократия просто… Не сомневаюсь, однако то же самое говорили охранники Бухенвальда… Очень хорошо, очень хорошо. Не обращайте внимания, у меня нынче с утра дурное настроение… Ладно. Всего хорошего.

– Вроде бы все в порядке, мистер Хили. Вы же понимаете, мы обязаны были проверить.

– Конечно, конечно. Библиотекарь гулко проглотил слюну.

– Нам потребуется некоторое время, сэр, чтобы… э-э… установить местонахождение этих изданий. Вы не могли бы подойти через полчаса? Мы отведем вам отдельный кабинет.

– Благодарю вас, – сказал Адриан. – Вы очень добры.

Пружинистой походкой он направился по коридору в библиотечное кафе.

«Я могу облапошить любого, – думал он, – и в любое время».

Какой-то человек миновал его.

– Доброе утро, мистер Хили.

– Доброе утро, профессор Трефузис, – ответил Адриан.

Трефузис! Адриан замер на месте. Идет в читальный зал! Даже Трефузису не по силам ответить на звонок в Св. Матфей, находясь в это время в УБ.

Он попытался окликнуть профессора, но сумел выдавить из себя лишь хриплый шепот:

– Профессор!.. Профессор!

Трефузис уже достиг двери читального зала. И удивленно обернулся:

– Да?

Адриан рысью устремился к нему.

– Прежде чем вы войдете, сэр, можно вас на два слова?

– Разумеется. А в чем дело?

– Могу я пригласить вас в кафе и угостить булочкой?

– Что?

– Ну, я подумал… вы собираетесь взять там какую-то книгу или просто поработать?

– Вообще-то просто поработать.

– О, я бы на вашем месте туда не заходил. Трефузис улыбнулся:

– Вы уже попробовали поработать и нашли это занятие непосильным? Боюсь, в моем случае иного выбора нет. В конце концов, должен же кто-то писать статьи, которые будут сдувать будущие первокурсники.

Он положил ладонь на дверную ручку. Адриан с великим трудом удержался от того, чтобы схватить профессора за рукав.

– Там все забито. Ни одного свободного стола. Потому я вас и остановил. Надеялся, что вы скажете мне, где еще можно найти местечко для работы.

– Ну, насколько я знаю, в читальне на десятом этаже вам обычно никто не мешает. Загляните туда. Однако должен сказать, что работа в одной комнате с вами представляется мне несколько затруднительной. Пожалуй, я все же зайду и посмотрю, не найдется ли здесь свободного отдельного кабинета.

И он потянул дверь на себя. Адриан только что не завизжал.

– Да нет, сэр, все в порядке! Вы можете пойти на десятый. Я вот сию минуту вспомнил, что мне необходимо уйти. У меня… это… встреча назначена.

Трефузис в веселом недоумении отступил от двери.

– Прекрасно. Знаете, я с великим нетерпением ожидаю возможности увидеть созданный вами шедевр. Многие полагают, что наш предмет – это так, витание в облаках, сладкие речи, пустой галдеж, а говоря совсем уж просто, пердеж. Но, как вы уже, без сомнения, обнаружили, это терпение и труд, от «Беовульфа»[39] до Блумсбери.[40] Терпение, терпение и терпение. Труд, труд и труд. Мне нравятся ваши «Кикерсы». Всего доброго.

Адриан взглянул себе на ноги. Действительно неплохи.

– Спасибо, профессор. Ваши тоже полный блеск. С бездыханным облегчением он смотрел, как Трефузис сворачивает за угол коридора, к лифтам.

Вернувшись к себе в Св. Матфей, Адриан обнаружил, что Гэри сдвинул всю мебель к стенам и разостлал по полу огромный лист бумаги, на котором уже и рисовал что-то углем.

– Ну, как все прошло?

– Сказочно. Легче легкого. Ты не забыл сунуть в рот носовой платок?

– Вот еще! Уж на что голос Трефузиса совсем не похож, так это на голос человека с носовым платком во рту. Я просто взял двумя октавами выше и притворился разозленным.

Некоторое время Адриан наблюдал за манипуляциями Гэри.

– Ладно. Второй вопрос. Что это ты делаешь в моей комнате?

– В нашей комнате.

– В нашей комнате, которую я обставил и оплатил.

– Это картон.

– Картон?

– В изначальном смысле слова.

– А, так, значит, изначальный смысл слова «картон» – это «паршивая пачкотня»?

– Изначальный смысл слова «картон» – это «бумажный лист, на который наносят рисунок фрески».

Адриан прошел по замусоренному полу и налил себе стакан вина из стоявшей на каминной полке полупустой бутылки. Полупустой бутылки лучшего, какое можно добыть в колледже, белого бургундского, отметил он про себя.

– Фрески?

– Ага. Когда закончу, то просто повешу лист на стену, сделаю по линиям проколы, перенесу рисунок на влажную штукатурку и начну как можно скорее…

– И где будет находиться влажная штукатурка?

Гэри ткнул пальцем в пустой участок стены.

– Думаю, здесь. Отдерем старую, наложим на дранку новую, и дело в шляпе.

– Ничего себе в шляпе. Очень нужна мне такая шляпа. Если эта твоя шляпа подразумевает уничтожение пятисотлетней…

– На самом деле – шестисот. Я собираюсь изобразить Британию семидесятых. Тэтчер, Фут,[41] марши Движения за ядерное разоружение, безработица. В общем, все. А как напишу, закроем ее деревянными панелями. Правда, на них придется потратиться. Панели надо будет на петли посадить, понимаешь? Через сотню лет этой комнате цены не будет.

– Ей и без того уже нет цены. Может, оставим ее в покое? В ней пил чай Генри Джеймс. Вот в этой самой спальне Ишервуд[42] предавался любви с исследователем хоровой музыки. Марло[43] танцевал с Кидом[44] гальярду на ее половицах.

– И Адриан Хили заказал в ней Гэри Коллинзу его первую фреску.