Все эти новости Фьялар выслушал с вежливым интересом, но без особого энтузиазма. Главное было сделано – верхушка Сородичей Чикаго поддержала грядущие перемены. А внутренние дела Камарильи гнома интересовали мало. Зато большой интерес у него вызывали намеки Ребекки на ее не совсем обычное для Сородича состояние и возможность получить у нее консультацию относительно происходящего с другом.

— Делия, — тихо попросил Войцех, — отвлеки Мелисенту. Я не собираюсь от нее ничего скрывать. Но предпочитаю сам решать, как и когда ей сообщить, если все плохо.

— Ты думаешь, все плохо? – с тревогой спросила Делия.

— Я не думаю. Но и не исключаю. Поможешь?

— Конечно.

Фьялар увел Войцеха и Ребекку в небольшой кабинет, за разумную плату предоставленный им владельцем ресторана. Гном настоял на своем присутствии при разговоре, и Войцех возражать не стал, слишком уж волновали его возможные «открытия», чтобы довериться собственной объективности.

Ребекка долго и внимательно осматривала Войцеха, прислушиваясь к ровному дыханию и спокойному ритму сердца.

— Остановить можешь? – спросила она.

— Могу. Хоть насовсем. Но теперь мне нужно об этом подумать. Решить, что я этого хочу. Раньше было наоборот.

Ребекка кивнула.

— Когда в последний раз…

— Фьялар уже спрашивал, — усмехнулся Войцех, — точно не помню, слишком много всего произошло за последние ночи. Но в одном я уверен, еще неделю назад я, после таких трюков, подыхал бы с голоду. А сейчас… Нет, не откажусь, но и обойтись могу вполне.

— Ты безумен, — спокойно констатировала Ребекка, — не вижу где и в чем, но ты – Малкавиан, а это значит, что ты безумен. Знаешь, что это?

— Знаю. Я игрок. И актер. И музыкант. Все, что можно «сыграть» привлекает меня. Вампир, играющий в человека, играющего в вампира – это, пожалуй, мое последнее достижение по части безумия.

Фьялар слегка кашлянул и Войцех с улыбкой поглядел на него.

— Это не безумие, Фьялар. Я не играю – вот в чем разница. Я… Живу?

Ребекка вздохнула.

— Ты ведь никогда даже не думал о том, чтобы искать Путь?

— Нет, — улыбнулся Войцех, — это слишком серьезно для такого ветрогона, как я. Но сама идея мне кажется достойной воплощения. Ты… Я чувствую, что мы чем-то похожи. Именно в том, что изменилось в последнее время. Расскажи, как это – Голконда?

— Это… Это мир. Мир с собой. Многие думают, что это мир со своим Зверем, но это не так. Его больше нет. Он – часть меня, я и он – одно. Но Зверь уже не монстр. Это… То, что люди зовут Эго. То, что лежит между ощущениями и чувствами. Эмоции. Я чувствую теплый ветер, и он радует меня. Я чувствую запах гниющего трупа, и мне от этого горько. Понимаешь?

— Да…

Войцех вспомнил теплую кожу под своей ладонью, и горячее дыхание на губах, и…

Румянец окрасил его щеки.

— Прости, я задумался.

— Ты знаешь, — кивнула Ребекка, — но мне твое знание недоступно. Путь требует самоотречения и самоконтроля. Мои чувства… Я пожертвовала их пламенем для того, чтобы принять зверя. Мне доступно и сострадание, и неприятие. Но не страсть. Не ненависть.

— Я не думаю, что хотел бы достичь Голконды, — мрачно сказал Войцех, — это теперь неизбежно, да? Мне следует радоваться тому, что есть сейчас, но надеяться не на что? Лучше бы это оставалось легендой. В легенду приятно верить, но быть ей, как оказалось, не так уж хорошо.

— Мне кажется, — осторожно начала Ребекка, — мне кажется, ты – другая легенда. Я слышала об этом. Но никогда не встречала никого, кто послужил бы подтверждением. И я была уверена в том, что это сказка. Ты встретил свою Истинную Любовь, Войцех. Постучался в клетку к Зверю с заднего входа. Нашел короткий путь.

— Я думал, это Мелисента, — прошептал Войцех, — что это связано с тем, что делает она. Гламур, Греза…

— И это тоже, — кивнула Ребекка, — верить должны оба. Она верит в то, что делает, и поэтому у нее получается. Но ведь и ты…

— Да, — Войцех снова улыбнулся, — и я тоже.

— Старая сказка, — Ребекка коснулась его руки почти материнским жестом, — «Красавица и чудовище». Любовь способна сотворить чудо.

— «Любовь должна быть настоящей», — кивнул Войцех, — я об этом читал.

В сторонке Рамо зачем-то выяснял подробности недавней поездки Инянги в Африку.

— Проще сказать, когда там происходило что-то хорошее, — отвечала негритянка, — и, боюсь, это будет рассказ о периоде колониализма.

— Разве ты не поддерживаешь освободительное движение? — удивился индеец и наморщил лоб, вспоминая когда-то слышанные слова, — а как же эти... растафарианство, негритюд, кармический долг белой расы?

— Какой долг? — фыркнула Инянга, — да, белые люди брали земли силой. Но они обращались с этими землями, как со своими. Люди ехали в Африку жить и работать. А настоящая эксплуатация началась только теперь, когда свободные народы слишком заняты гражданскими войнами, чтобы ее замечать. Вот и весь негритюд.

— И нет никого, кто даже пытается?

— Еще остались. У одной девушки даже есть кое-какие успехи... и она, кстати, совсем не черная.

* Каитифф – вампиры без клана. Обычно Каитифф становятся птенцы, брошенные своим Сиром сразу после обращения, и не получившие должного руководства по становлению и обучению клановым Дисциплинам. В редких случаях это идет новообращенным вампирам на пользу – они открыты для изучения Дисциплин любых кланов

67. Бруклин. Нью-Йорк. Крис

Ничем не примечательное типовое кафе с покрытыми пластиком светлыми столиками и обтянутыми дерматином стульями. Типовой кофе с черствыми рогаликами, как будто кто-то собирался его пить. Но даже запах наводил на Криса тоску.

Он сменил по дороге четыре автобуса и дважды спускался в метро, путая след. Ингрид часть пути проделала по воздуху, в облике летучей мыши. Сейчас они сидели, глядя друг на друга через стол с остывающим кофе, оба в черных джинсах и футболках, тяжелых ботинках, с настороженными взглядами и напряженно сжатыми ртами. Крис был выше на пару дюймов, но рядом с крепкой широкобедрой девушкой казался чуть не мальчишкой. А если учесть истинную разницу в возрасте – без малого девятьсот лет, то и вовсе младенцем. Но, несмотря на это, ковбой чувствовал, что целиком и полностью отвечает за безопасность светловолосой Рыси. Ингрид действовала почти в одиночку, ни контракт с Организацией, ни интересы клана не прикрывали ее. В глазах Примогената и даже Принца, она была Анархом, а для тех, кто считал себя посвященным в большую политику кланов, так и вовсе Валькирией – существом непредсказуемым и опасным. То, что девушка согласилась работать с ними, вызывало глубокое уважение Криса, но Бруха знал, какой опасности она подвергает себя, придя на встречу с ним.

Личность «достоверного источника информации» Крис скрывал даже от Брюса МакГи, к которому, несмотря на свое стойкое отвращение к государственным службам вообще, Бруха проникся глубоким личным уважением. Революция, как показал опыт России, – дело, требующее долгой и тщательной подготовки, анализа последствий и безусловной чистоты помыслов. Так что до исполнения прометианской мечты было далеко, и пока Крис вполне согласен был на легализацию прав, которая позволила бы ему вести свою антигосударственную деятельность в гораздо более широких масштабах.

На встрече настояла сама Ингрид. Хотя обычно она пользовалась для связи с Крисом линией, за безопасность которой Джонни Шарк ручался своей зеленой бугорчатой головой, сегодняшнюю информацию она предпочла доставить лично.

— Валькирия, которую Фьялар отправил к МакГи, заговорила, — сообщил Крис, бездумно двигая по столу чашку с кофе и с трудом подавляя в себе желание оглянуться через плечо.

— Гудрун, — кивнула Ингрид, — ее зовут Гудрун. Брунгильда в ярости от того, что потеряла ее. Но она уверена, что Валькирия встретила окончательную смерть.