Вот и теперь медленно и певуче лилось вступление к новой балладе, наползая сизым туманом с гор, укрывая мглистой дымкой мир, оставляя их наедине.

— Инструмент не пострадал? – уже почти сквозь сон услышал Фьялар. — Тащи его быстрее, газ еще не выветрился.

Темнота дышала сыростью и плесенью. Обнаженные лопатки холодил металл спинки, руки саднило от металлических браслетов, пристегнутых к поручням. Ноги тоже оказались притянутыми к ввинченным в пол – это он определил, пытаясь подвинуться вместе с креслом , – ножкам. Но джинсы и ботинки неизвестный похититель на нем оставил, и железо на щиколотках натирало меньше. Фьялар чуть не до крови закусил губу. Войцех сказал «не ходи». Но кто мог знать, что это предупреждение может относиться к невинному посещению музыкального магазина в разгар торгового дня? Впрочем, для самобичевания момент был неподходящий. Гораздо важнее было понять, кому и зачем он мог понадобиться.

Фьялар перебирал в памяти все почерпнутые из сети сведения о Сородичах Чикаго. Обстановка в Ветреном Городе была столь запутанной и полной недомолвок, интриг и подковерной возни, что почти любой из них подходил, по мнению Фьялара, на роль гостеприимного хозяина. Единственной зацепкой мог оказаться магазин…

Но придти к определенным выводам гном не успел. В глаза ударил нестерпимо яркий после полной темноты свет пяти свечей, выхватывая из мрака умильную улыбку, крючковатый нос и горящие лихорадкой глаза Таможиуса Кужлейки.

— Я боялся, что местная политика не даст тебе времени навестить мою скромную обитель, — сообщил Тореадор, ставя канделябр на простой дощатый стол у красной кирпичной стены, по которой сочились капли влаги, — поэтому я взял на себя труд организовать твой визит лично.

Таможиус положил на стол скрипичный футляр, который держал в другой руке, и вытащил оттуда скрипку и смычок.

— Мы ведь прекрасно сыгрались на концерте, да? – он вопросительно посмотрел на Фьялара, но гном не ответил. — Думаю, нам стоит продолжить репетиции.

Только теперь Фьялар разглядел, что гитара, на которой он играл в магазине, лежит на столе. И первой мыслью, к его собственному удивлению, оказался страх, что сырость повредит инструменту.

— Мы обязательно сыграем вместе, да, — хихикнул Таможиус, прилаживая скрипку к подбородку, — но на этот раз мою музыку. Так что для начала тебе стоит ее послушать.

Смычок мелькнул в воздухе и опустился на струны, заставив их нервно и жалобно взвизгнуть.

— Если, конечно, ты будешь в состоянии играть, когда я закончу вводить тебя в курс дела, — надменно заявил Кужлейка, — моя музыка требует внимания, и я помогу тебе сосредоточиться.

Он снова положил скрипку на стол, подошел к Фьялару и, взмахнув правой рукой, острым ногтем прочертил кровавую линию на плече гнома. Горячий и влажный язык прошелся рядом с порезом, собирая выступившую кровь, но не закрывая рану.

— Помогает настроиться на одну волну, — хихикнув, сообщил Таможиус, — итак, «Рондо».

Фьялар потерял счет времени. Мрачные пассажи Кужлейки, наполнявшие душу невыносимым отчаянием и горестной безысходностью, рыдания скрипки и рвущие кожу в каждой паузе когти слились в одну, неподражаемо-гениальную мелодию. Стекающая по рукам и груди кровь пульсировала в такт музыке, заставляя сердце заходиться маятником от пьяняще-сладостной боли до омерзительно-горького блаженства. Когда сознание стало покидать Фьялара, и музыка уже доносилась до его разума как сквозь кровавую пелену, Таможиус зализал его раны и поднес ко рту стакан дешевого и кислого красного вина.

— Мы только начали, мой дорогой гость, — улыбнулся он, — обычно, я не трачу на концерт больше недели. Но с тобой, мой друг, я готов провести вечность. Ведь мы так хорошо понимаем друг друга, да?

Фьялар сплюнул кислое вино на заляпанный кровью грязно-белый свитер Тореадора.

— Ты можешь закрыть мои раны, но крови у меня на неделю не хватит. Кому будешь играть, когда я сдохну? Крысам?

— Крысы предпочитают флейту, — блеснул клыками Кужлейка, — профаны и дилетанты. Но ты не волнуйся, умирать ты будешь долго. Я даже во вкус не вошел. Впрочем, ты ведь понимаешь меня, да? Как гений гения.

Фьялар не ответил. За неделю его друзья перетряхнут Чикаго до последней щелочки, в этом он не сомневался. Но вот действительно ли Таможиус сумеет продержаться на грани безумия достаточно долго, чтобы дать им на это время?

— Ты гений, — кивнул Фьялар, — я в этом уже не сомневаюсь. Может, дашь мне гитару?

— Рано еще, — покачал головой Кужлейка, — ты мечтаешь о свободе, а не о музыке. Но сумею убедить тебя в том, что музыка важнее.

На этот раз в запястье Фьялара впились желтые клыки, и Тореадор присосался к его руке с чавкающим звуком. Боль резанула, как раскаленный кинжал.

Кужлейка отстранился. По острому подбородку стекала кровь, глаза блуждали.

— А гномья кровь другая, — он с видимым интересом поглядел на Фьялара, — гуще, солоней. И вдохновение от нее другое. Вот, послушай.

Он снова взялся за скрипку, и она взвилась к каменному сырому потолку болезненным стоном. Фьялар рванулся из оков, руки сами собой потянулись к ушам, чтобы закрыть их от этого пронзительного визга. Но браслет только царапнул по ране, и гном, не сдержавшись, зарычал от боли, присоединяя свой голос к безумной музыке.

59. Вотер-Тауэр Плэйс. Чикаго. Делия

— Он жив, — убежденно сказала Делия.

Она только сейчас осознала, насколько крепка между ними связь. За все это время ни одному из них не грозила по-настоящему смертельная опасность, когда они были не рядом. Поэтому ей и в голову не приходила мысль, что разрыв этой связи хлестнет не оставляющей сомнений болью. И теперь она чувствовала Фьялара, и в сердце засела острая игла, но сказать, что это – тревога или уверенность – она не могла.

— Из всех местных кровопийц – именно тот, кому на политику глубоко плевать, — покачал головой Норвик, — это же надо…

— И поэтому остальные им мало интересуются, — добавил Рамо, — Аннабель весь Чикаго на уши поставила, никто не знает, где его логово.

— Фьялар исчез еще днем, — напомнил Сэмюэль, — у скрипача, наверняка, были подручные. Но кто?

— А что о нем вообще известно? – спросила Бранка. Она все еще винила себя за то, что оставила Фьялара без прикрытия, хотя все остальные ясно дали ей понять, что никакой ответственности за происшедшее на нее не возлагают.

— Даже Аннабель могла дать только самую общую и не слишком свежую информацию, — ответил Норвик, — прибыл в Чикаго вместе с большой волной литовских эмигрантов в 1890, в короткое время завоевал репутацию музыкального гения, но очень скоро сошел со сцены. Испугался, что излишние внимание публики навлечет обвинения в нарушении Маскарада. С тех пор играет почти исключительно для себя. Хотя иногда участвует в музыкальной жизни литовской общины.

— Играет на похоронах и свадьбах, — кивнул Хоакин, — он сам упоминал похороны. Может, начать оттуда?

— Хорошая идея, — согласился Норвик, — есть еще одна зацепка. Возможно. В 1971 получил разрешение на обращение Кэти Гленз. Но довольно быстро потерял к ней интерес. Сейчас она – лидер-гитарист панк-группы «Хор младенцев».

— Девушка может знать, где его искать, — кивнула Делия, — если он не сменил логово с тех пор, как они расстались. Неплохо бы ее найти.

— У меня есть связи с местной прессой, — сообщил Пауль, — хроникер криминальной колонки. А у него, наверняка, выход на чикагскую полицию. Надеюсь, им удастся что-то разнюхать.

Норвик оглядел присутствующих и решительно взял дело в свои руки.

— Думаю, нам стоит разделиться, — предложил он, — толпа Сородичей, да еще и в сопровождении смертных может привлечь к себе слишком пристальное внимание, и не только Кужлейки. Войцех, на тебе литовская община. Земляки, считай.

— Я не литовец, — возразил Войцех, — я литвин.