Но от этой мысли ему стало противно. Служанки не знают, кто он на самом деле. Пялиться на них было бы неправильно.

«Вот трус, – подтрунивал над ним внутренний голос. – А если это просто сон? Наслаждайся!»

Но… так или иначе, он не мог. Юми по своей воле вошла в воду, зная, кто он. Служанки – дело другое. Поэтому он продолжил мыться с закрытыми глазами. На беду, Художник потерял равновесие и поскользнулся. Его глаза невольно открылись.

Он увидел перед собой Юми. Та с любопытством разглядывала его талию – точнее, то, что было чуть ниже талии. Обнаружив, что он смотрит, девушка пискнула и зажмурилась.

– Прости. Прости, прости, прости! – воскликнула она. – Я не хотела! Я…

– Ничего. – Он снова закрыл глаза. – Понимаю, ситуация непростая.

Художник не лукавил. Он ведь и сам, по сути, не без греха.

Когда служанки закончили намыливать его, он опустился в воду и случайно задел рукой Юми. Тело вновь налилось теплом. Тепло переполняло его и даже тяготило.

Но на этот раз вместе с теплом он почувствовал эмоции. Эмоции Юми. Он ощутил ее страх, смущение, стыд. Глубинный ужас от осознания того, что происходящее крайне греховно, но исправить это она не в силах.

В свою очередь, Юми обнаружила примерно то же самое в Художнике, пусть и приняла щит, которым он закрывал свою природную застенчивость, за самоуверенность. Она ощутила его смятение и смущение, бурлящие под поверхностными эмоциями, как магма под земной корой.

Разорвав прикосновение, оба почувствовали себя лучше. Ситуация была ужасно неловкая, но в тот миг каждый понял, что не одинок в своем бескрайнем смущении и переживать его можно вместе. События не становятся менее травмирующими от наличия компании, но справиться с потрясением легче, когда знаешь, что тебя кто-то понимает.

Служанки окунули Художника с головой, и он, по указанию Юми, постарался продержаться требуемое ритуалом время. После этого служанки вышли из источника, чтобы обсушиться и приготовить тобок для йоки-хидзё. На это им требовалось несколько минут. Оставшись наедине с Юми, Художник откинул голову и расслабился в теплой воде, не открывая глаз. Его рука дрейфовала на поверхности – в глубине души он надеялся еще раз дотронуться до Юми.

– Я искренне прошу прощения, – прошептала она где-то рядом. Значит, не вышла из воды. – У меня… мало опыта… с мужчинами. В мое обучение это не входит.

– А в чье входит? – ответил он.

– Не знаю, – сказала Юми. – А ты в юности вел обычную жизнь? До того, как стать героем?

– Смотря что считать обычным. Я бы сказал, что по большей части моя жизнь непримечательна. А твоя? С тобой давно такое проделывают?

– С младенчества. С того дня, когда меня выбрали духи. – Юми взяла паузу. – Тебе, наверное, кажется, что это пытка, но на самом деле – великая честь. Моя служба крайне важна для людей. Без йоки-хидзё наше общество не смогло бы существовать. Тысячи умерли бы с голоду.

Художнику захотелось поддержать ее, он уже настолько вжился в образ героя и так твердо решил следовать идеалам, что подобрать соответствующие героическому статусу слова было непросто. Впрочем, чем дольше он находился в воде рядом с Юми, тем более интересным по сравнению с прежней жизнью казался ему этот чужой мир.

Вы, наверное, заметили отличия от многих других историй. Художник не колебался, не стремился вернуться к прежней жизни. Что хорошего он оставил дома? Его в самом деле прельщала перспектива помочь Юми.

«Стоп! – спохватился он. – Я ведь так и не доложил о стабильном кошмаре».

Он лишь смутно помнил, как вернулся к себе в квартиру и был сражен сверхъестественной усталостью.

Он должен вернуться, иначе тот кошмар натворит серьезных бед. Начнет убивать, бесчинствовать. По какой-то злой иронии единственный яркий и важный эпизод жизни Художника совпал с этим таинственным приключением.

Значит, необходимо решить проблему Юми как можно скорее, чтобы вовремя вернуться в Килахито и доложить о кошмаре. Если только не найдется способа послать отсюда весточку. Художник решил всецело сосредоточиться на Юми. Как ей помочь? Кажется, девушке нужна картина?

В рассеянной задумчивости он вспомнил, как случайно открыл глаза и увидел ее в пруду… как блестели в лучах солнца ее волосы и кожа…

Стоп!

Инстинктивно он открыл глаза, чтобы проверить догадку.

– Юми! – воскликнул Художник, выпрямляясь и разбрызгивая воду. – У тебя волосы мокрые!

Юми тоже открыла глаза, встала и дотронулась до волос. Они действительно были влажными.

– Почему? – спросил Художник. – Ты не можешь ни к чему прикоснуться, но намокаешь от воды?

Юми нахмурилась:

– Я не почувствовала, что мокну, когда шагнула в источник. Я вообще ничего не чувствовала, как и в те моменты, когда трогала одеяло или стену. А теперь чувствую. Я могу лечь на воду. Я ощущаю прохладу, как обычно, когда вхожу в такие водоемы. – Она задумалась. – Ты прав, это наверняка неспроста.

Они посмотрели друг другу в глаза и сразу вспомнили, где находятся и что на них ничего не надето. Оба покраснели и зажмурились.

Да, я знаю, что вы скажете.

Но вы тоже когда-то были юными и стеснительными. Все мы были такими. В смущении нет ничего плохого. Это признак новых переживаний, а новые переживания – главный космерский залог эмоционального равновесия. Не стоит бояться неопытности. Циничность скучна; зачастую она – лишь маска, которой мы прикрываем занудство.

– Герой, служанки переоделись и сейчас вернутся, чтобы тебя обсушить, – тихо сообщила Юми. – Они дождутся, когда ты будешь готов, – традиция позволяет тебе задержаться в источнике. Я пойду оденусь, а потом повернусь и скажу, что ты можешь выходить.

Вода всколыхнулась, когда из нее выходила Юми. Вскоре девушка окликнула Художника, как и обещала. Он открыл глаза и увидел, что она стоит к нему спиной, надев ночную рубашку.

Напомнив себе, что не показывает женщинам ничего лишнего, Художник выбрался из пруда. Одна из служанок приготовила для него новую одежду, еще вычурнее прежней. За нижним бельем последовали широкая юбка с отдельным корсажем сочетающегося, но чуть более темного оттенка. Затем служанки завязали бантом пояс, который служил не для поддержания одежды, а скорее для украшения.

Одежда из плотного накрахмаленного шелка похрустывала в руках. Она оказалась настолько свободной, что подошла ему, хотя Художник был на несколько дюймов выше и значительно объемней ее истинной обладательницы.

Он заметил, что фантомная одежда Юми пропиталась влагой. У девушки не было полотенца. Сначала вода намочила ее кожу, а теперь и призрачную рубашку?

Он попытался было найти объяснение феномену, но вдруг снова почувствовал крайнюю усталость. Когда женщины закончили завязывать пояс, странное ощущение усилилось; началась тошнота. Жар солнца… жар земли… многослойная одежда…

Все это оказалось чересчур для его неподготовленного тела. Каким бы героем ни был Художник, в глазах у него потемнело и он хлопнулся в обморок.

Он очнулся от стука в дверь.

Застонав, Художник понял, что лежит на своем футоне. Тряхнув головой, он окинул взглядом комнату. Кругом разбросанная одежда, на столе початая коробка овсяных хлопьев, за окном светят хионные линии, окрашивая комнату в привычные современные цвета – голубой и розовый.

Значит, это был всего лишь сон?

В дверь продолжали сердито барабанить.

– Иду! – выкрикнул он, но стук не прекратился. – Я сказал «иду»! – Он повернулся, сел и схватился за голову.

На полу рядом с футоном сидела Юми в его пижаме. Одно плечо торчало из чересчур большой рубашки, а рукава почти полностью скрывали ее кисти. Волосы у девушки всклокочены, на лице растерянность.

Разинув рот от изумления, Художник потянулся к ней. Его рука прошла сквозь низкий обеденный столик.

Художник поводил рукой сквозь столик. К нему не прикоснуться. Как и к носку, который по непонятной причине валяется на столике. Как и к подушке, как и…