— Рискнем. Ладно, этот момент еще надо как следует обдумать. Пойдем, примешь свой батальон…

3

Пришлось не идти, а ехать. Штрафников разместили неподалеку от аэродрома в палаточном городке.

— Стройся!

Штрафники построились и выглядели они необычно. Киборгин уже успел отвыкнуть от вида старой формы. В Афганистане все уже давно ходили в бушлатах с воротником из меха молодого чебурашки, а тут длиннополые шинели.

Но не только устаревшей формой выделялись оступившиеся солдаты, а так же тем, что на их шинелях и ХБ, на спине, через трафарет краской были нанесена надпись «дисциплинарный батальон». Так же на груди и рукавах в круге имелись цифры.

Раньше Анатолий с дисбатовцами дела не имел и глядя на них невольно вспомнил строчку из песни Виктора Цоя: «Мой порядковый номер, на рукаве…»

Но это конечно не пресловутый порядковый номер, а номер роты или взвода.

«Не хватает только обозначения группы крови, — подумал он. — Может нанести? Тогда песня Цоя заиграет новыми красками, дескать о штрафниках песню сочинил… сочинит».

Внешний вид подчиненных после как на подбор здоровенных морпехов (хотя почему «как?» на подбор и есть) откровенно не впечатлял. Что называется полная линейка, от громил под два метра, до каких-то дистрофанов «метр с кепкой в прыжке». Последние наверное были танкистами именно туда берут «задохликов».

Национальный состав представлял все республики и народы СССР, но половина явно русские, точнее европеоидные, а уж кто конкретно: русские, белорусы, окраинцы или прибалты какие уже не суть важно.

Офицеры им соответствовали. Хотя большая часть являлась европейско-славянского вида, но как чуть позже узнал Анатолий, изучив документы на личный состав, чуть ли не все являлись окраинцами, ну и статьи по которым попались соответствовали: хищения, мародёрство, вымогательство. Все-таки не зря про них шутка есть (в которой как известно лишь доля шутки), что там, где прошел хохол, еврею делать нечего. Да и личный опыт у Киборгина от работы с офицерами данной национальности, причем по большей части с выходцами из центральных и особенно западных областей, нельзя назвать удачным, все какие-то хитросделанные, изворотливые и положиться на них как правило нельзя — подставят.

«Ну здесь вам не там», — подумал капитан.

— Равняйсь! Смирно!!!

Доложился зам по политической части, тоже в звании капитана, что до сего момента рулил дисбатом пока шла процедура формирования, о том, что «усе отлично».

— Владей, — с усмешкой сказал генерал-майор Громов, представив батальону командира.

Анатолий осмотрел солдат, бритых наголо, многие выглядели растерянными и испуганными, только сейчас до всех дошло в какую же задницу они все реально попали. А тут, как назло, усиливая впечатление безнадеги, на аэродром заходил густо дымящий двигателем вертолет… это как ни что на самом деле вселяло в души ужас.

Выделялись лишь солдаты, что уже успели нюхнуть пороху и загремели на дизель уже здесь. Пытались держать лицо приблатненные и всякие горцы.

Требовалось, как это водится в таких случаях, произнести какую-то речь, проникновенную, что-то пообещать, пригрозить, напомнить по воинский и интернациональный долг и от него ждали этих в общем-то избитых воняющих нафталином слов, но он не смог произнести ни звука.

До Киборгина вдруг со всей остротой дошло, что перед ним в сущности стоят «онижедети». Восемнадцать-девятнадцать лет… да, непутевые, жестокие, не понимающие до конца, что такое хорошо и что такое плохо. В сущности, что они видели в жизни и что они знают?.. Если разобраться честь по чести, то их ли в этом вина?

Да, в том, что они всего оказались здесь в виде «бритых яичек» виноваты «взрослые». Родители, что не смогли воспитать их достойными людьми. И это хорошо если эти родители вообще есть. Хотя тоже надо посмотреть, что там за родители, может только одно название дискредитирующие столь высокое звание. А многие так и вовсе сироты, коих воспитала улица да детдом… а там те еще волчьи законы и тут уже вина лежит на воспитателях и учителях, не смогших или не захотевших донести до них простые мысли, что у всякого поступка есть последствия в зависимости от тяжести содеянного.

Виновны и другие «взрослые», командиры, что забив болт на службу допустили в своих подразделениях воцарение беспредела. Вот этим офицерам, он бы сказал пару ласковых с «занесением». Да и тем, что стоят в строю, он тоже может много что сказать и пообещать, и пригрозить, но это отдельный разговор, не при всех.

Но что сказать этим соплякам?

И надо ли им что-то говорить?

Капитана накрыло еще и то понимание, что многие из стоящих перед ним, за два года войны в штрафбате погибнут. Фактически он смотрит на… живых мертвецов… И как ни крути, он повинен в том, что они отправятся на Родину в «цинках». Можно конечно попробовать успокоить себя тем, что разменяет жизни злых и жестоких, пропащих детей многие из которых на гражданке встанут на кривую дорожку, на нормальных пацанов, добрых и законопослушных, что придут на помощь попавшим в беду, родят и вырастят достойную смену. Но что это в сущности меняет?

Похоже, что именно это молчание капитана с внушительным иконостасом боевых орденов и Золотой Звездой, смотрящих на них пустыми глазами, сказало стоящим все лучше любых слов.

Киборгин еще раз обвел взглядом строй. И некоторые солдаты встречаясь с ним глазами неуловимо менялись в лице. В считанные мгновения… взрослея.

Что они видели в этот момент? Что понимали?

Анатолий резко почувствовал себя стариком, чувство, что он почти успел забыть в молодом и сильном теле.

— Вольно.

— Да, чуть не забыл, — произнес Громов. — Через пару дней должны прибыть журналисты, делать репортаж для телевидения и газеты. Ты станешь главным героем… сам Герой опять же.

— Станут снимать и писать про штрафбат⁈ — изумился Анатолий.

— Какой на хрен штрафбат, капитан! Совсем что ли ку-ку⁈ Заклинило?

— Про что тогда?

— Про дирижабли и планеры. А то про их использование советской армией на Западе уже во всю шум стоит, «Голоса» треплются, а наши все молчат. Но вот наконец решили просветить свой народ о том, о чем уже весь мир знает. Вот и расскажешь, что да как, тем более что идея твоя, те и отдуваться…

— Хм-м… даже странно, что меня не оттерли от этого дела.

— Может и оттерли бы, покрасоваться на экране телевизоров нашлись бы желающие рангом повыше, но решение проходило через ЦК, а у тебя там волосатая маршальская лапа, что о тебе не забывает и прямо приказали, кто должен засветиться.

— Ясно. Кстати, о штрафбате, товарищ генерал… сколько у меня времени, чтобы подготовить батальон к работе?

— До конца января, то есть на все про все у тебя неделя. Первого числа должен уже отправиться к месту дислокации.

— Так точно. И еще один момент, товарищ генерал… есть небольшая просьба.

— Да?

— Несколько моих бывших подчиненных хотят вернуться на службу, но обязательно под мое командование, а не в спецназ. Можете это устроить?

Увы, но, как и ожидалось, не все его подчиненные смогли врасти обратно в мирную жизнь. Дембельнувшиеся бойцы писали Киборгину, рассказывали о том, как устроились, кто где работает или пошли учиться, о возникших проблемах, большая часть благодарила бывшего командира за последнее наставление в котором он рекомендовал не бояться просить профессиональной психологической помощи, ну и оказанную через Спицина финансовую поддержку (последнее шло намеками, понимали, что о таком прямо писать нельзя), но были и те кто захотел назад. Один из них явно не навоевался — стал адреналиновым наркоманом, чтобы вновь и вновь идти по самому краю разделяющую явь и навь, еще двое осознали, что еще немного и от них останется лишь тень, кою можно лишь условно назвать человеком и рискуют упиться насмерть.

— Опять же, несколько человек, на которых я смогу всецело положиться мне в батальоне не помешают. Банально спину прикроют.