Меня усадили за стол, и тот же Диня, гордо выпятив тощую грудь под чёрной футболкой с хинкалями, торжественно произнёс первый тост:

– За моего бро, за зему, за нашего общего друга Александра, который никого не сдал, который дрался до конца и которому лично я готов доверить собственное винишко! Он без меня не выпьет и не предаст…

– Поддерживаю, – привстала наша прекрасная Афродита, каким-то чудом умудряющаяся выглядеть невероятно сексуально даже в мешковатой униформе уборщицы. – Александр, вы пленили меня! И если этот балабол по-быстрому накидается в кашу, а Герман задержится хотя бы на полчаса, то мы могли бы уединиться в моей комнате и…

– И я рад быть в кругу твоих друзей, – короче, как вы поняли, Земнов появился крайне не вовремя, но тут уж ничего не поделаешь. – Редко в наши дни можно встретить человека, к которому ты безбоязненно повернёшься спиной. А уж тех, кто готов грудью своей закрыть спину друга, ещё меньше…

– Насчёт «безбоязненно повернуться спиной» ты загнул, – хихикнул в кулачок Диня. – Но да, иногда сигара – это просто сигара.

– Мальчики, может, уже выпьем?

– Трезвая мысль, – признали мы все, делая первый глоток густого красного вина. Наш знаток древних языков на такие вещи не разменивался и сразу вылил в себя весь бокал.

Сторож Сосо к столу не подошёл, я пытался его пригласить, но остальные дружно меня отговорили. Определённая дискриминация у нас в музее ещё присутствует, с этим надо будет что-то делать. Неправильно, когда кто-то оторван от коллектива, даже если подобное положение вещей его самого вполне устраивает.

Да и вообще, после недавнего разговора со следователем у меня было много вопросов, появились серьёзные темы, которые было необходимо разрулить. Но понятно уже, что не сейчас, не сегодня и не с теми, кто поднимает тосты за дружбу, честь и музейных хранителей всего мира в целом…

– Саня, расслабься, забей на всё и тупо пей! – Из закусок на столе был белый сыр, фиолетовые сливы, хлеб, маслины и мёд. Мяса, рыбы или десертов на ужин обычно не подавали. – Завтра придёт шеф, солнышко наше сиятельное, и сам тебе всё расскажет. Мы-то чего? Мы тут все подневольные, но!..

Денисыч сделал многозначительную паузу, я изобразил заинтересованность.

– …но вытаскивать тебя из тюрьмы нас не посылали. Это мы сами! Представляешь, как директор удивится утром, а? Пришёл такой весь важный, собирается звонить по всем каналам, мол, отпустите моего сотрудника, он ни в чём не виноват, а ты такой – оба-на! «А меня, дорогой вы наш Феоктист Эдуардович, ещё ночью спасли! Между прочим-с, без вашей-с помощи-с!»

Честно говоря, я не был уверен, что это так уж хорошо. Земнов всё правильно понял и поспешил внести коррективы:

– Мила Эдуардовна всё проконтролировала. Светлана сразу ей позвонила, так что не волнуйся, руководство всегда в курсе всех дел. Но ты так и не ответил насчёт того рисунка…

– Блокнот лежит у меня в комнате, но, в принципе, рисунки скопированы на сотовый. Ты этот имел в виду? – я достал смартфон, порыскал в галерее и нашёл нужный файл.

Все трое на минуточку прилипли к экрану. Герман густо покраснел, сдвинув брови, Диня пьяно икнул и брезгливо сплюнул в траву. Светлана заметно побледнела, казалось, один вид этого существа доставляет ей физическую боль.

– Да что не так-то? Это всего лишь сон.

– Пожалуй, нам не стоит сейчас об этом говорить, – великан Земнов отнял у товарища амфору и буквально выглохтал с пол-литра, не отрываясь, прямо из горлышка. – Пусть директор объясняется, в конце концов, это его работа.

Поскольку все рассеянно закивали, я решил-таки напомнить о себе. Ну, не о себе самом как о личности или сотруднике, а по вопросам…

– Вино как бы… крепкое. Мысли немного путаются, но мне важно спросить. Ик!

На меня подняли три пары честных глаз.

– Короче, по чесноку, вы – боги?

– Я – нет, – без малейшей заминки ответил Герман.

– А я – да! Я бог пьянства, винишка и прочей алкашки-и!

– Тогда я тоже – да, только не бог, а богиня! Любви и красоты, – гордо выпрямилась Гребнева, при всех посылая мне воздушный поцелуй.

– Да вы меня троллите…

– А ещё я хочу танцевать!

В общем, они продолжали издеваться надо мной как могли. Денисыч подсунул очередной (наверное, четвёртый или пятый?) бокал, откуда-то зазвучала флейта, мелодию подхватили бубны и арфы, полилась совершенно невероятная музыка, а наша музейная сотрудница, скинув сандалии, запрыгнула прямо на стол. Кажется, меня начинает укачивать…

О небо, как она танцевала! Маленькими шажочками, на цыпочках, едва ли не порхая словно бабочка над мраморной столешницей, но не сбив ни одного бокала и не задев ни одного блюда. Танец на кончиках пальцев.

Её руки тянулись к звёздам, талия была натянута как струна, а бёдра двигались в умопомрачительном ритме. И нет, не в возбуждающе жарком, как у восточных танцовщиц, и уж тем более не в пошлом американском тверке, а именно на высокой, манящей ноте, поднимающей на высоту облаков пластике каждого движения.

Наш великан начал отстукивать ритм по перевёрнутому серебряному блюду, мы с Денисычем били в ладоши, скорость движений увеличивалась, и вдруг над головой девушки взметнулась серая куртка уборщицы. Мир замер, как моё сердце…

Я смотрел на её обнажённую спину, уходящим краем мозга понимая, что более совершенной фигуры не видел нигде и никогда. Светлана качнула бёдрами, серые мешковатые брюки начали медленно соскальзывать вниз…

– Вы б… богиня, – успел признать я.

Или не успел. Или успел, но не произнёс этого вслух, потому что, прежде чем при лунном свете томно начали обнажаться два роскошных задних полушария, я уже валялся на траве под столом, пуская носом пузыри. И на лице моём сияло неземное блаженство! По крайней мере, так мне потом описывал всё тот же неупиваемый Диня.

И увы, ему можно верить. Не всегда и не во всём, разумеется, но вот конкретно в той истории, пожалуй, да. А мне нужно научиться говорить твёрдое «нет», когда на столе за завтраком, обедом или ужином появляется алкоголь. Любой!

С одной стороны, «нет» звучит святотатственно по отношению к крымскому вину, а с другой – кому тут нужен в хлам спившийся знаток истории искусств широкого профиля? Лично я уволил бы себя же не задумываясь…

– Они его вытащили?

– Естественно.

– Но он всё понял?

– Естественно.

– Ха, значит, теперь он устроит им допрос?

– Естественно.

– Они будут выкручиваться?

– Естественно.

– Хотела бы я на это посмотреть…

– Естественно.

– Но ведь не получится, да?

– Естественно.

– Потому что нам туда нельзя.

– Ещё хоть один раз ты произнесёшь это «естественно» – и я сама тебе врежу!

– Естеств…

– На!

– Упс, а это больно…

– Естественно!

…Вставать всё равно пришлось рано. Это общие правила: во сколько бы ни лёг, но старина Церберидзе никогда не позволит вам проспать завтрак. У него какая-то странная зацикленность на соблюдении режима дня, словно у собаки Павлова.

Сначала он вежливо скребётся в дверь, а потом барабанит в неё же с такой силой, будто хочет вынести её вместе с косяками. Волей-неволей приходится вставать. Как оказалось, треть моей узкой армейской кровати занимал вечно пьяный полиглот, свернувшийся калачиком у моих ног.

В принципе, этот тип может спать где угодно: на траве, на сырой земле, на бетоне. И ведь не простужается ни разу, даже насморка нет! Что с ним станется, он у нас насквозь проспиртованный, попадая в него, любые вирусы и бактерии гибнут в страшных муках на корню…

Я через силу улыбнулся заботливому сторожу, голова после вчерашнего просто раскалывалась. Надо выпить пенталгин. Хлопнула дверь в комнату Гребневой, значит, она уже приняла душ, прошлась голой по коридору и теперь можно выходить. Разок я высовывался в коридор и раньше, но все дали понять, что подобное поведение невежливо, так что пришлось соответствовать общепринятым правилам.