Благодарности

Моему прекрасному молодому человеку, поддерживающему меня на всех этапах создания книги

Росе

Моей подруге, нарисовавшей обложку к книге

Насте Черкасовой

Мне очень важно получать дозу дофамина, ведь у меня достаточно сложная работа. Я патологоанатом. Я был в 6 классе, когда нам в школе задали подготовить проект на тему: «Кем я хочу стать, когда вырасту?». Современные подростки бы завозмущались: «нам в 8 классе предлагают определиться с профилем будущей профессии, как мы должны это делать, если мы еще не можем идентифицировать себя как личность, если мы еще дети?!». Хха, ну, мы же как-то смогли. Я мечтал стать врачом с тех пор, как в 6 лет мне подарили энциклопедию по медицине. Зачитывал от корки до корки. Но я все никак не мог определиться, каким врачом я хочу быть. Педиатр? – не, дети меня не привлекали еще с тех пор, как я сам был ребенком. Может, стоматолог? – прибыльно, но отец застращал, что не смогу поступить в ведущий вуз на стомат и останусь ни с чем. И знаете, что? Пришел к ответу, когда вдруг задумался – а на каком направлении мне меньше всего будут жаловаться пациенты? Ну и вот так вот, товарищ.

Я благополучно отучился, после чего меня определили на работу в отделение полиции, что-то близкое к судмедэксперту. Я еще часто менял места работы, потому что коллектив не мог привыкнуть к некоторым моим странностям. Но знаете, каждое место моей новой работы было ничуть не лучше старого: с каждом разом все больший и больший клоповник…

Всякие мне трупы попадались, я вам так скажу, – и жертвы домашнего насилия, о котором наша страна благополучно пытается не думать; и жертвы бандитских группировок; и жертвы тщательно спланированного убийства. Везде одни жертвы, жертвы, жертвы…Зато теперь я могу смотреть на это все спокойно и без рвотных позывов. Хороший навык, я так думаю.

Вообще, я в своем деле мастак. Вы когда-нибудь присутствовали на вскрытии? Зрелище не для слабонервных, согласен. Но одно дело быть наблюдателем, а совсем другое – творцом!

Принято, что у каждого патологоанатома должен быть слуга. Это такой человек, который поможет приготовить место работы, выпотрошить внутренние органы, а потом убрать весь этот чертов срачельник, просто вылизать до белизны больничных стен. У меня такого нет. Проблема не в том, что я не умею работать в паре – это люди не умеют работать в паре со мной. Признаю, я иногда позволяю себе вольности по типу похабной шутки или руки под сарафан, но…Когда проводишь время среди безликого и уже бездушного хлама хочется почувствовать руками пульсацию живой плоти. Хоть иногда…

Поэтому я работаю один. Меня уволили с моего прошлого места работы за многочисленные домогательства к сотрудницам и сотрудникам, но почему-то новое начальство не обратило на это внимания и без проблем взяло меня. Возможно, дело в том, что место моей работы – тот еще притон ангелов и не удивительно, что они собирают тут всякий сброд.

После того, как тело доставили, его надо обязательно сфотографировать. Знаете, берешь в руки фотоаппарат – и сразу чувствуешь себя хозяином. Этот фотоаппарат подключен только к моему компьютеру, поэтому я могу практиковаться в искусстве фотографии сколько и как мне хочется. Мы в ответе за подарок, который дарим кому-то – так пусть же человек, который однажды подарил мне фотоаппарат, задумается об этом и, возможно, в параллельной вселенной с другим мной и другим фотографом этого уже не произойдет. Думаю, парочка трупов будут счастливы, что перед погребением их не осквернила вспышка моего фотоаппарата.

Вы, наверное, думаете, что я конченый псих?

Я не хочу как Набоков страниц 15 исписывать описанием персикового пушка у девушек между лопатками. Свое сокровище я храню внутри себя. Если ты всем будешь говорить о том, что тебе нравится – тебя начнут осуждать, ведь ты не такой как все. Хотя ведь все мы извращенцы…Да-да, можете даже не спорить! Каждый из нас, и не единожды, думал о друге своем ближнем в этом ключе. Те, кто принимает обет безбрачия или идет в монастырь, еще больше ведь думают о том, что потеряли. Чем более чистыми мы хотим показаться, тем больше грязи на нас увидят другие.

Вот вы меня осуждаете? Да? А если я спрошу об этом глядя Вам в глаза? Молчите. Ну вот и правильно.

Ладно, я что-то отошел от темы.

На самом деле, я не резонер. Просто тяжело спокойно и монотонно говорить на одну тему. Рассказывая о чем-то, сразу вспоминаешь какие-то еще события, и еще, и еще…И хочется все рассказать. Во мне слишком много нерассказанных историй, которые каждую ночь давят на меня своей тяжесть. Говорить с людьми очень важно. Знаете, а я ведь никогда так долго не говорил с людьми. Бывает, сядешь к кому-то в школе за один стол, начнешь что-то очень смешное рассказывать, а на тебя так смотрят по-злому, как будто бы ты и не человек вовсе. Дети ведь самые жестокие создания. Если вы и считаете их цветами, хотя бы уточняйте, что это за цветы, а то мало ли, какие-нибудь диффенбахия или олеандр.

И ведь с детства это идет, понимаете? Хочется кому-нибудь рассказать, что внутри, и каждый раз кажется, что сейчас тебя за это поведут за угол и изобьют так, что говорить больше не то, чтобы не захочешь, а больше и не сможешь. Никогда. Так ведь и было со мной. Все 11 лет школьной жизни я ни с кем в классе и не разговаривал даже. И ведь я их и не трогал даже, а все равно травлям с их стороны подвергался! В классе 10 или 11 я уже хотел покончить с этим раз и навсегда, наложив руки, но сестра сказала, что школа – это ведь как мыльный пузырь, выпустишься, и никогда не вспомнишь. Да…Жаль только, что в моей жизни ситуация из школы продолжается до сих пор, и уже сейчас, в осознанном возрасте я, порой, боюсь, что меня в туалете головой в унитаз мокнуть могут. Поэтому я никогда не хожу в туалет в общественных местах, такой у меня принцип. Из безопасности и любви к себе, знаете ли.

После фотографирования я снимаю одежду с трупа. Знаете, так приятно снимать одежду с девушки, которая не сопротивляется. Ну вот серьезно! Попробуй провернуть такое с живой – и она тут же начнет кричать. А как же удовлетворение физиологических потребностей? Девушка, ты вообще в курсе, зачем тебя Творец создал? Нет? Так давай покажу!

Но сейчас они все борцы за справедливость – как вы хотите, чтобы мы вас называли, фемочки? Противные недотраханные сучки. Вот моя сестра была другой. Когда мне хотелось, чтобы она показала мне ИХ, она всегда это делала. Причем даже бесплатно! А вот ее ежедневным бойфрендам приходилось платить! Хотя находились такие, которые трахали не заплатив, а потом уходили, оставив ее в непристойном виде и отмудоханную в мясо в комнате. Мне было страшно на нее смотреть, но я…Не отводил глаза. Женское тело слишком прекрасно, чтобы не смотреть на него, когда оно лежит перед тобой, прямо вот! Как на тарелочке! Признавайся, мужик, захотелось же?

Затем, раз уж я все-таки не просто патологоанатом, а судмедэксперт, мне нужно снять улики: хлопья краски, частички эпителия из-под ногтей, какие-то остатки от оружия преступления. Всякое бывает! Помню, мне как-то пришлось доставать осколки стекла из вагины очередной жертвы домашнего насилия. Я узнал осколки – они были от моего любимого лимонада, который отец всегда привозил домой, приезжая с вахты. Эти бутылки часто стояли на кухне около батареи, почему-то их редко выкидывали. Но я любил с ними играть. Вы когда-нибудь смотрели в калейдоскоп? Я любил сквозь донышко бутылки ловить солнечных зайчиков и играться с ними. Моя сестра поначалу запрещала мне играть с этими бутылками, но когда я ей сказал, что это бутылки от лимонада, который мне привозит папа, а значит я могу с ними играть, она почему-то расплакалась и пошла ругаться с отцом. Я слышал ее слезы и томный низкий голос отца. В такие моменты мне очень хотелось, чтобы он так разговаривал с нами на кухне о том, как прошел его или наш день. Но обычно он такое обсуждал со своими друзьями, попивая лимонад и прикуривая сигары с очень манящим ароматом. Сестра в тот день вышла из его кабинета заплаканная, но зато она никогда не запрещала мне больше играть с бутылками. Уже позже я узнал, что никакой это был не лимонад, но это ведь была уже другая история…