Пельмени сварились, Софи аккуратно выловила их с кастрюли и разложила по тарелкам, затем заправила салат оливковым маслом и соком дольки лимона. Поставила закипать чайник.

– Ну что ж, вот наш ужин готов, – Софи сделала приглашающий жест к столу. Немного волновалась, поскольку очень давно уже мужчина не ел её стряпню, папа не считается.

– Благодарю, только после тебя, – Алекс решил немного побыть настоящим джентльменом, отодвинул стул, чтобы Софи смогла сесть. Затем сам устроился за столом.

– Приятного аппетита!

– Спасибо, и тебе!

И они принялись за еду. Поскольку обед был давненько, оба проголадались в значительной степени, поэтому ели в уютном молчании. Алекс был в гастрономическом восторге, последний раз он ел домашние вкусные пельмени у своей бабули тысячу лет назад. И салат тоже хорош, подумал он, все полезное, без химии. Софи ещё больше выросла в его глазах. Кто бы мог подумать утром, что за стервозной леди скрывается такая хорошенькая хозяйка. "Тебе бы тоже не помешала хозяйка", – опять заныл свою песню внутренний голос. Алекс предпочёл не слушать, а наслаждаться вкусным ужином.

Софи поглядывала периодически на Алекса, пытаясь понять, насколько ему нравится или нет. Судя по тому как он уплетал за обе щеки, то да, видимо нравится. Мысленно поблагодарив маму и бабушку за кулинарную науку, Софи улыбнулась, поняв что не заметила, как опустошила тарелку.

Алекс тоже уже закончил, Софи собрала посуду и поставила её в мойку.

– Чай? Кофе? – спросила она, доставая из шкафа чашки.

– Думаю лучше чай.

Софи налила чай, поставила сахарницу на стол и из шкафа выудила вазочку с конфетами. Когда наливала чай, без задней мысли, закатала рукава на свитере, они дико мешали. Алекс заметил что шрам на правой кисти, который он увидел еще в машине, рваной линией идёт до самого локтя и скрывается дальше под свитером.

Передавая чай, Софи поняла, что Алекс смотрит на безобразный шрам, который обычно она прятала под одеждой. Раньше её бы смутило такое рассматривание, сейчас же уже было много легче.

– Наверняка хочешь знать откуда? – спросила она.

– Если не хочешь, не говори.

– Пять лет назад, жуткая автомобильная авария, иногда даже думаю, как вообще осталась жива. В общем руку мне собирали как мозаику, и если бы не папа, думаю все было бы намного хуже.

– У тебя такой значительный отец?

– Мой папа хирург, он сам лично проводил операцию. Я даже не представляю, чего это ему стоило. Но как итог – рука работает, только обезображена шрамом до самого плеча.

В этот момент на Алекса словно озарение нашло, он понял, откуда ему фамилия Софи показалась такой знакомой, и решил ещё задать вопрос, чтобы убедиться:

– Ээ… твой отец случайно не Эдуард Александрович Арндт?

– Случайно, да, – Софи не совсем понимала к чему вопросы и откуда Алекс знает её отца, – ты его знаешь?

– Еще бы не знать?! Двадцать четыре года назад этот человек спас мне жизнь – несколько сложнейших многочасовых операций восьмилетнему ребёнку, ну и потом ещё несколько раз меня штопал, когда я в переделки попадал, – ответил Алекс, – поэтому, да, я знаю твоего отца, и более того, общаюсь с ним до сих пор, хороший мужик. Именно поэтому задание Вайсмана будет выполнить ещё более жизненно необходимо, теперь я знаю, чья ты дочь, а для этого человека я сделаю все от меня зависящее, чтобы с тобой было все в порядке.

"О боги, Софи! Во что ты опять вляпалась?! Кто такой этот Алекс? Что значит, штопал несколько раз? Какие переделки? Почему за тобой следят? И самое главное, что с этим делать? Связано это как то с Тарасовым?" – миллион мыслей роились в голове Софи, и самыми страшными были мысли об Алексе, о том, кто он на самом деле, раз уж у Вайсмана такие лестные отзывы о нем, да и отец судя по всему с ним знаком. Надо при случае поинтересоваться у него. Пауза несколько затянулась.

– Я что-то сказал или сделал не то? – нарушил молчание Алекс.

– Нет, все в порядке, просто много вопросов относительно твоей персоны, – Софи сделала глубокий вдох, стараясь успокоить растревоженные мысли.

– Задавай, постараюсь ответить, – Алекс как будто они о погоде разговаривали, предложил, видимо сам не понимая, какое впечатление произвели на неё его слова.

Софи устроилась на стуле и обняла ладонями кружку. Алекс заметил этот жест и мгновенно представил, как Софи обнимает вот так вот его, и много чего ещё к этому. Мысленно одернул себя, поскольку теперь он понимал, кто такая Софи, и также прекрасно понимал, что не должен с ней иметь ни каких отношений, кроме рабочих. Что он может дать ей кроме разочарования и жажды мести, которыми живёт последние двадцать лет? Он понимал, что он не для неё, поэтому обязан подавить все робкие ростки любых чувств к ней. Он не может отплатить так её отцу, сделав её несчастной.

– Ну, начнём?

– Давай?

– Кто ты такой? На самом деле. Без вот этих бла-бла-бла, работаю программистом у Вайсмана.

– Результат довольно примитивного воспитания семейства алкоголиков, которое кое-как потом пытались сгладить бабуля, потом улица, разные учебные заведения, армия, придурки-офицеры, а также те, кто в состоянии оплатить мои услуги… говоря одним словом, просто наёмник… Думаю, когда тебе пришлют отчёт по мне, а ты ведь его уже заказала, – Алекс посмотрел Софи в глаза, – ты там увидишь довольно внушительный список моих так сказать подвигов. Гордится особо там не чем, я выживал как умел после смерти бабушки, ну и еду на что-то приобретать надо было.

– Ты сказал, что было несколько многочасовых операций для восьмилетнего ребёнка, что произошло такого, что ты попал на операционный стол?

Алекс поморщился:

– Ничего особенного, меня избил отчим. От ударов были сломаны почти все ребра, порван кишечник, кровоизлияние в желудок. Остальным органам тоже досталось, чуть меньше правда. Потом операции, две недели в коме, еще три месяца на реабилитацию, чтобы заново научиться жить. Если бы не твой отец, то вряд ли бы мы сейчас с тобой разговаривали. Как то так.

Софи смотрела на Алекса расширившимися от ужаса глазами, он говорил об этом так обыденно, как будто обсуждал повышение цен на бензин. И одновременно видела восьмилетнего избитого мальчика, у которого не доставало сил дать отпор, но в тоже время хватило сил, чтобы выжить. Из-за всего этого обилия информации, была каша в голове. Она забыла про чай в руках. Да уж… хотела ответы на вопросы, получила.

– Ладно, уж. Что мы все обо мне. Расскажи о себе, о своей семье, – Алекс решил сменить тему.

– Откровенность за откровенность… в принципе равноценно, – задумчиво протянула Софи, мысленно перебирая в голове, что можно рассказать Алексу, – Семья у нас большая, довольно дружная, что очень помогает, когда в семье есть скажем, особенные дети. Помимо меня, у моих родителей ещё есть сын и дочь. Брат старше меня, у него уже двое детей, сестра, наоборот, младше меня, у нее уже трое, целая банда, – Софи улыбнулась, говоря о племянниках, – Также у меня есть дедушка и бабушка, они живут в деревне. В детстве, нас родители часто летом отвозили к ним, это было замечательное время.

– А у тебя есть дети?

– Нет, упаси Господи! – резко воскликнула Софи.

– Почему так категорично?

– Что я им могу дать? Жизнь перекати-поля? Или они будут также как и я, до пяти лет толком не разговаривать?

– Думаю ты можешь дать им намного больше, чем сама предполагаешь.

– Думаю я не готова обсуждать этот вопрос на текущий момент, – закрыла тему Софи.

– Тебя считали особенным ребёнком потому что ты так долго не разговаривала?

– Не только по этому, я мало с кем контактировала, даже с родителями. Они со мной намучились ого-го. Я часто играла в однотипные игры, навыков социальной коммуникации несмотря на все старания было не так уж много. К пяти годам я более менее научилась говорить. При этом я любила считать, до сих пор люблю. Я в уме складывала огромные числа и выдавала верные ответы. Для отца, как для врача, мое детство было тяжёлым временем. Но родители не сдавались. Несмотря на достаточно долгое посещение психологов, психиаторов и логопедов, когда многие врачи ставили мне диагноз аутизм, родители боролись за меня, вся семья боролась, за каждую новую игру, привычку, не важно, за все. Не смотря ни на что, они общались со мной как с обычным ребёнком. Да, конечно, где-то наверное были скидки, но все равно, со мной не носились как с больным ребёнком. Для меня это очень важно, и очень ценно. Когда я пошла в школу, то практически не отличалась от остальных детей, а некоторые моменты типа малой общительности окружающие списывали на стеснительность. Единственной особенностью осталась способность к вычислениям, которой я пользуюсь до сих пор в своей работе. А малую общительность теперь интерпретируют как интравертность.