Кровь туго пульсирует в ушах. Я не ослышалась? Он изменил свое мнение и готов стать отцом?

– Почему у тебя глаза на мокром месте? – Родион ласково трется об меня кончиком носа. – Я тебя очень люблю, малыш, и сделаю все, чтобы ты была счастливой. Не сомневайся. А теперь давай поедем домой?

Онемев от наплыва эмоций, я молча киваю. Родион крепко обнимает меня и наконец могу обнять его ответ. Еще с утра я думала, что моя жизнь кончена, а к обеду счастливо улыбаюсь. Может быть, эта встряска была нам необходима, чтобы понять, чего мы хотим друг от друга в действительности?

– Хочешь, заедем в бутик и купим тебе классную шмотки?

Обняв его крепче, я мотаю головой. Не хочу. Хочу поехать в нашу квартиру, сходить в душ и провалиться в глубокий восстанавливающий сон.

Через боковое окно я вижу, как дверь ресторана распахивается и на улицу выходит Север. Прикуривает сигарету и, быстро напечатав что-то в телефоне, поднимает голову. Наши взгляды встречаются. Его губы трогает легкая улыбка, после чего он, глубоко затянувшись, вышвыривает окурок и идет к своей машине.

– Я тебя так быстро сердце колотится. – Родион касается губами моего виска. – Ну что, едем?

Откинувшись на сидении, я машинально запускаю ладони в карманы джинсов. Если мое сердце и билось быстро, то сейчас и вовсе срывается в сумасшедший галоп. Деньги Севера так и остались у меня.

По приезде в нашу с Родионом квартиру меня моментально срубает сон. В сравнении с суровым внешним миром, которому нет никакого дела до двадцатилетней студентки, здесь все знакомо и ощущается безопасным. Мы живем вместе с тех пор, как стали встречаться, и я считаю это место своим вторым домом после родительского.

Просыпаюсь от звука голосов, доносящихся из гостиной. Судя по низким приказным нотам, к нам в гости заехал отец Родиона.

Повернувшись к отливающим синевой окну, я гадаю, стоит ли выходить здороваться или лучше попытаться заново уснуть. Выбираю второе, и не потому, что я такая вежливая, а потому что жутко хочется пить.

– Добрый вечер, Максим Аркадьевич. – Улыбнувшись в качестве извинения за свой заспанный вид, я прижимаюсь к Родиону. – Как ваши дела? Будете чай?

– Сделай, – соглашается он, как и всегда без приветствия.

Я давно не принимаю такую манеру общения на свой счет, ибо отец Родиона ведет себя так со всеми. Вежливым на моей памяти он пытался быть только с моим отцом.

– Выспалась? – негромко спрашивает Родион, потрепав меня по руке. Этот быстрый жест расшифровывается как: приготовь отцу чай и оставь нас ненадолго. Скоро подойду.

Я не спорю. Знаю, что у Винокуровых так заведено: когда говорит глава семьи, не позволительно отвлекаться. А на Родиона, как на наследника и единственного сына, это правило особенно распространяется. После смерти старшего брата он старается быть достойной ему заменой.

– А что с помещением? Договор подписали? – требовательно звучит голос Винокурова-старшего, пока я бреду на кухню.

– В понедельник должны.

– Это я уже на прошлой неделе слышал. Хреново работаешь. Каждый потерянный час – это проебанные деньги.

Я нарочито громко хлопаю шкафами, делая вид, что увлечена приготовлением чая и не слышу их диалога. Хотя за Родиона в этот момент очень обидно. Он ведь очень старается. Неужели нельзя хотя бы изредка его поддержать? Покойного Глеба я видела всего пару раз, когда была подростком, но запомнила его стиль общения, так как они сильно напоминающий манеру его отца. Они и внешне были похожи: оба рыжеволосые и коренастые. Родион-то совсем другой: высокий, худощавый, с правильными аристократичными чертами лица – вылитый Леона Андреевна. И характер у него под стать – очень спокойный. Поэтому несправедливо требовать от него быть таким же как Глеб.

– Все будет к среде, пап, я же сказал. – отвечает Родион, имитируя жесткость тона, которая обычно ему не присуща. – В остальном у меня все готово и даже коллектив укомплектован.

– Работа пяти минут, – не задерживается с брезгливым вердиктом Максим Аркадьевич. – Через три месяца сезон начинается, а ты точку продажи до сих открыть не можешь. Это, блядь, что за работа…

– Ваш чай! – вклиниваюсь я, опуская чашки на стол. – Если нужно покрепче, я добавлю заварки.

Улыбка на моем лице способна осветить здоровенное подземелье. Уж слишком хочется смягчить тягостную атмосферу.

– Кстати, пап. Знаешь кого мы сегодня с Линдой встретили? – Голос Родиона звучит с преувеличенным энтузиазмом. – Помнишь друг был у Глеба на мерине сто сороковом? Север?

При звуке имени недавнего знакомого я вздрагиваю. Вернее, вздрагиваю я от напоминания о том, при каких щекотливых обстоятельствах мы познакомились.

– Может и был, – не слишком заинтересованно бросает тот. – К чему рассказ?

– Мы немного поболтали. Знаешь, чем сейчас занимается?

– Ты что, блядь, как девочка, загадками разговариваешь? – раздраженно рявкает Винокуров-старший. – Нормально отвечай.

Лицо Родиона покрывается пятнами унижения. Я машинально опускаю взгляд под стол и вижу, что его ладони сжаты в кулаки. Очень хочется его обнять, но я решаю отложить это до момента, как его отец уйдет.

– Он владеет турбазой, – покорно отвечает Родион, выдержав паузу. – У него полный интересующий нас комплект: дома в аренду, стрельбище, прогулки на лошадях. Снегоходы и квадроциклы у него уже есть, но Север пообещал обратиться, если возникнет потребность в новых.

– Обещал обратиться, – передразнивает его Максим Аркадьевич, однако сейчас его голос на удивление не звучит зло или раздраженно. – Тебе контракт готовый под нос сунули, а ты сидишь на заднице и ждешь, пока он сам себя подпишет. Как лох, ей богу. Сегодня же ему звони и назначай встречу. Хоть домой пусть к вам на чай приезжает. Проебешь такого клиента – самолично казню.

Пап, привет! У меня все хорошо. Скоро сессия, и я, как обычно, немного нервничаю. Не хочется тебя подвести. Ты обязательно должен мной гордится. Как минимум, моим красным дипломом:)

Вчера я сумела затащить Родиона на выставку современной живописи. Он сопротивлялся, как мог, но по итогу ему все понравилось. Даже предложил купить картину, которая мне особенно полюбилась. Рыбак в лодке. Я отказалась, потому что стоила слишком уж дорого. Он и так тратит на меня много. На прошлой неделе сережки бриллиантовые подарил без повода.

После выставки гуляли по набережной и купили у старушки цветы. Она на радостях минут пять желала нам здоровья и счастья. Было очень трогательно.

Так что не переживай, у нас все отлично. Совет, как говорится, и любовь.

На днях я вспоминала, как ты когда-то советовал присмотреться к Родиону. Все твои слова, как и обычно, попадают в цель, пап. Даже не знаю, что со мной было, если бы не его любовь и забота. Рядом с ним ждать твоего возвращения гораздо легче.

Скучаю по тебе каждый день. Твоя Линда.

Бережно сложив исписанный лист пополам, я убираю его в шкатулку, где хранятся другие мои письма папе. Когда приходит день передачи корреспонденции, я отдаю их всем скопом. Пусть кто-то назовет такой способ переписки старомодным, но мне важно общаться с папой именно на бумаге, а не в напечатанных сообщениях. Кажется, что так моя любовь будет чувствоваться острее.

– Малышка, ты идешь? – звучит голос Родиона снизу. – Я уже есть хочу.

Вдев в уши новые серьги и схватив сумку, я сбегаю вниз по лестнице. Сегодня пятница, что означает очередной выход в свет. На этот раз мы идем в нашумевший бар с рейтингом восемнадцать плюс, где столы обслуживают полуобнаженные официантки. Я поначалу скривила нос, но Родион заверил, что его интересуют только коктейли и «ни на кого кроме меня у него не стоит».

Чувствовать себя непринужденно в заведении, кишащим голыми телами, оказывается сложнее, чем я себе представляла. Официантки банально разгуливают между столами в одних трусах, заставляя посетителей плотоядно таращится на их задницы и груди. Приходится заказать коктейль покрепче, чтобы хоть немного расслабиться.