Каждый… кроме экономки Одан. Её вассальная преданность была незыблема, экономка верно служила каждому, кто носил фамилию Эшлинг, однако за десятилетия службы у неё сложились собственные представления о том, как следует вести хозяйство в «Тёмных Тисах». А у госпожи Эшлинг имелись свои представления, и не во всём они совпадали. Под одной крышей очутились две женщины, которые привыкли управлять домом – и привыкли это делать по-разному.
Но одна из них была хозяйкой «Тёмных Тисов», а другая – нет, и в конце концов экономка Одан полностью покорилась твёрдой руке, укрытой нежной перчаткой.
* * *
– Что это тут у вас, сестрица? – Джорри высунулся из чулана (чем он только там занимался? Неужто опять готовил какую-нибудь каверзу?) и с любопытством уставился на то, что было в руках Альмы: рябиновые и тисовые ветви, за долгую зиму успевшие пострадать от ветров и снегопадов, но ещё сохранившие на себе по несколько ярко-красных ягод.
– Охапка веток, как видишь.
– Для магии? – глаза Джорри лукаво заблестели.
– Для натюрморта, – Альма почти не запнулась и кивком подозвала к себе горничную, чтобы та отнесла ветви в комнату.
– Давайте я сам отнесу!
– Погоди-ка, – понадобилось не очень-то куртуазно схватить его за шиворот, чтобы хоть ненадолго угомонить этот вихрь в человеческом обличье. И не дать ему проникнуть в её тайны. – Сперва скажи, чем ты был занят в чулане.
– Повторением сидрийских неправильных глаголов, – он одарил её кротким взглядом, всем своим видом являя безгрешную добродетель. И лишь в глубине его глаз на мгновение вспыхнула смешинка.
Ну что за несносный мальчишка!
– Молодец, – в тон ему ответила Альма. И, ухватив Джорри покрепче, повлекла за собой в классную комнату. – Давай же посмотрим, как далеко ты продвинулся в своём уроке.
Если это и не согласовывалось с его планами, то он приноровился мгновенно, перехватил инициативу и Альмину руку и теперь сам вёл её в классную комнату. Подальше от чулана.
– Как скажете, сестрица!
Разумеется, никакой сестрицей она ему не была: Альма приходилась Джорри троюродной племянницей его отчима. Ни капли общей крови. Однако Джорри решил называть её именно так – то ли чтобы поддразнить, то ли потому что ему, единственному сыну, взаправду не хватало сестёр и братьев. И его мать, а поначалу и сама Альма, были лишь довольны, что двум младшим членам семьи удалось поладить.
Не возражала Альма и когда госпожа Эшлинг обратилась к ней с просьбой дать Джорри несколько уроков сидрийского: дескать, сын так тянется к знаниям, но в изложении гувернёра сидрийский ему никак не даётся…
Слово «несколько» оказалось весьма растяжимым понятием, и теперь Альма была для Джорри не только сестрицей, но и кем-то вроде полугувернантки: прибегнув к книгам, оставленным госпожой Эстиминдой, а также к собственным старым тетрадям и воспоминаниям, Альма уже который месяц обучала Джорри языку Сидрии. Не будучи, впрочем, уверена, что когда-либо Джорри, да и ей самой удастся объясниться хоть с одним взаправдашним сидрийцем так, чтобы тот их понял.
Джорри, стоило отдать ему должное, на её уроках даже старался. Насколько это было в его силах. По крайней мере, он не сбегал и не устраивал переполох, как не единожды бывало на уроках с гувернёром Охаром. Однако быстро терял терпение, начинал вертеться, сажать кляксы, изукрашивать свободное пространство на бумаге рисунками – преимущественно карикатурами, причём, что было вдвойне досадно, весьма узнаваемыми.
Джорри был таким шумным, смешливым, изобретательным, шаловливым, будто родился не благородным господином, а каким-то бродячим лицедеем. Его неугомонная натура обещала либо блестящую, либо прискорбную будущность. Если только на него не подействует сдерживающе мрачная атмосфера «Тёмных Тисов». Впрочем, у оной было мало шансов против него, и пока Джорри неизменно выходил победителем, наполняя старый дом так давно не гостившим здесь весельем.
Иногда Альма была готова дни считать до отъезда юного сорванца; иногда с неохотой признавалась себе, что будет скучать по нему. Но независимо от её желаний через год-другой Джорри должен был покинуть «Тёмные Тисы».
Госпожа Эшлинг не любила говорить о его отъезде, словно одна лишь мысль о том, что придётся отпустить сына от себя, разбивала её материнское сердце. Потому не отослала Джорри ни в одну из школ, постановив обойтись услугами гувернёра, а затем специально приглашённых учителей, должных подготовить её сына к поступлению в университет. И всерьёз подумывала отдать Джорри учиться не в более престижный, но и более далёкий Атарф, а в расположенный на три дня пути ближе Оньдрейхед.
Зато сам Джорри ждал зачисления в университет – хоть Атарф, хоть Оньдрейхед, всё равно – с нетерпением: не ради учёбы, которую он если и любил, то весьма избирательно, а ради возможности выпорхнуть из гнезда, пусть уютного, но тесноватого для его неуёмной натуры.
Юный Джорри Свартур хотел повидать мир, завязать интересные знакомства, а если повезёт, то и принять участие во взаправдашнем приключении. Недавно он грезил о загадочных знойных пустынях Моанрии. А затем вдруг, под впечатлением от морских рассказов капитана Эшлинга, огорошил всех сообщением о том, что хочет уехать в Морирол и наняться юнгой на корабль. Рассказы капитана Эшлинга немедля приняли менее ностальгический и более обыденно-натуралистический тон, с особым упором на жёсткую дисциплину, авралы и в целом не блещущий удобствами корабельный быт. Госпожа Эшлинг, постановив, что запрещать что-либо сыну бесполезно (запрет лишь подбросит дров в пламя его энтузиазма), предложила ему сперва обучиться править лодкой на реке и проверить, нет ли у него морской болезни. И лишь Альма ничего не сказала.
Она, разумеется, беспокоилась за Джорри, успев к нему привязаться и иногда, когда пауза в каверзах вдруг затягивалась, даже считая его милым. Однако его скороспелый план по становлению моряком вовсе не казался ей чем-то абсурдным и ужасным. Альма почти не сомневалась, что приложи Джорри к осуществлению этой мечты все свои бурлящие силы – и он вполне мог бы со временем превзойти капитана Эшлинга.
Если бы, конечно, присущая ему хаотичность не подтолкнула его к дурной компании: шансы Джорри стать блестящим офицером морского флота были примерно равны шансам стать лихим пиратом. А то и уступали им.
Но студентом ли, офицером ли, пиратом ли – так или иначе Джорри ждало интересное будущее. Ему были открыты многие пути – выбирай любой!
Самой Альме были недоступны ни университет, ни море. А что было?
По крайней мере, благодаря приобретённому в занятиях с Джорри кой-какому учительскому опыту она окончательно уверилась, что с госпожой Эстиминдой ей не тягаться, хорошей гувернанткой не стать – да и не хотелось становиться.
А кем она хотела стать? Почтенной матерью семейства? Однако история с капитаном Эшлингом заставляла усомниться в таком исходе: если даже столь прекрасная во всех отношениях партия не побудила Альму вступить в брак, едва ли она в принципе готова становиться чьей-либо женой, да и вряд ли найдёт жениха лучше.
К тому же, имея возможность ежедневно видеть супругу капитана – госпожу Эшлинг, Альма не могла не заметить различий между ней и собой, причём не в свою пользу: сама она не умела ни вести дом, ни создавать уют, ни быть очаровательной.
Госпожа Эшлинг была безупречной хозяйкой «Тёмных Тисов». Нежной супругой, любящей матерью, душой компании. Для каждого она умела найти ласковое слово, не делая исключения и для Альмы – несостоявшейся невесты своего мужа и бывшей почти хозяйки своего нового дома. Более того, окружала Альму заботой, будто та была её ближайшей подругой.
Альма высоко ценила доброе отношение госпожи Эшлинг. Но всё-таки иногда мечтала высвободиться из мягкого кокона её заботы. Особенно когда дело касалось гостей.
– Сегодня к ужину обещал быть полковник Хуграккур, – обронила госпожа Эшлинг как будто между прочим. – Бывший сослуживец моего бедного кузена Федайля – помнишь, я рассказывала? Он в здешних местах проездом по делам своего драгунского полка, готовящегося к учениям, и я, разумеется, не могла его не пригласить. Полагаю, милому капитану Эшлингу будет о чём с ним побеседовать. Да и для женщин общество полковника Хуграккура всегда было преприятным – он, знаешь ли, чудесный рассказчик, а уж как галантен!..
