Пигал запаниковал, поскольку кому, как не магистру Белой магии, знать, что если красавица, извлеченная из классического четырехгранника, не проснется в течение получаса, то она не проснется уже никогда. К тому же пульс прекрасной Елены после недолгого всплеска начал затухать и грозил исчезнуть навсегда. Конечно, будь Пигал человеком молодым и пылко влюбленным, то наверняка ни одна красавица не осталась бы спящей на его руках, но, к сожалению, нынешняя молодежь не способна на пылкую и беззаветную любовь, отчего и дают сбои даже непреложные законы Белой магии. Князь Тимерийский выразил сомнение, и отчасти справедливое, надо признать, что Пигал в двадцать лет ограничивался только вздохами и поцелуями, и как бы там ни было в прошлом, а девушку надо спасать сейчас и теми средствами, которые имеются в наличии, поскольку другие искать уже поздно.
Разумеется, это было против всех установленных Белой магией правил и грозило достойнейшему Пигалу потерей авторитета среди коллег, но ради спасения человеческой жизни иногда приходится идти и не на такие жертвы. И пока магистр терзался сомнениями, измеряя нервными шагами усыпанный крупным океанским песком пол гробницы, молодой человек страдал ради науки. И его старания закончились непонятным хлопком, явно не предусмотренным программой. Пигал прислушался: хлопок повторился, а потом хлопки посыпались с завидной регулярностью. Встревоженный сиринец бросился за угол, к оставленному князю.
Елена Арлиндская все-таки проснулась и то ли со сна, то ли по какой-то другой причине очень резво хлопала князя по щекам, по плечам, по спине, бурно реагируя на окружающую действительность. Беспорядок в одежде прекраснейшей из прекрасных заставил смущенного Пигала отвести глаза, но сделал он это совершенно напрасно.
– Старый сводник!
Достойнейший из мудрых, который довольно давно не получал по физиономии, не сразу понял, что обидные слова относятся к нему, и даже не нашел что ответить разъяренной красавице, выглядевшей во сне, не в обиду ей будет сказано, куда более привлекательно.
– Он украл у меня камень.
– И только-то? – удивился, на свою беду, Пигал.
И тут же стоически принял на свою голову новый ушат обвинений вместе с еще одной оплеухой. Впрочем, князь тоже не был забыт: ему пообещали костер за изнасилование принцессы Арлиндской. Магистру светила всего лишь веревка за сводничество.
– Негодяй! – Ее высочество только в эту секунду осознала, что не совсем одета, и поспешила заняться своим туалетом.– Наглая рожа, ублюдок и урод.
Достойнейший Пигал никогда не был ценителем мужской красоты, но до сих пор считал, что князь Тимерийский весьма приятной наружности молодой человек, и был удивлен, что есть, оказывается, и другое мнение на этот счет.
– Зря мы ее разбудили,– вздохнул князь, поглаживая рукой пылающую щеку.– Пусть бы спала здесь в навозной жиже.
Только тут Елена Арлиндская осознала, что находится в неподобающем для высокой особы месте, но, к сожалению, сделала из этого совершенно абсурдные выводы:
– Так вы меня похитили, негодяи!
Пигал никогда не думал, что прекраснейшие из прекрасных способны столь отвратительно визжать. Вернее, он когда-то слышал подобные визги, но за последние годы, отданные исключительно науке, основательно их подзабыл. И все-таки он нашел в себе силы спокойно и даже мягко объяснить разбушевавшейся красавице, что перед ней отнюдь не насильники и уж тем более не похитители, а как раз наоборот – освободители. А этот молодой человек, благородный князь Тимерийский, в некотором роде жених принцессы, и только поэтому он, магистр Белой магии, Пигал Сиринский, позволил ему произвести э... манипуляции над телом умирающей невесты, дабы вернуть ее к жизни.
Блистательная оправдательная речь достойнейшего Пигала произвела на принцессу Елену определенное впечатление, во всяком случае, она замолчала, перестала размахивать руками и призадумалась.
– Я плыла на корабле и видела сон,– начала она свой рассказ.– Нет, не так, я видела во сне, что плыву на корабле и на нас вдруг нападают страшные чудовища. Я пытаюсь закричать и проснуться, но не могу, и тут появляется этот негодяй, который...
– Который тебя будит,– вежливо подсказал Тимерийский.
И вновь Пигалу пришлось вмешиваться, дабы примирить жениха и невесту.
– Никакой мне не жених этот негодяй,– кричала рассерженная принцесса.
– Да на что ты мне сдалась, мымра патлатая,– охотно соглашался с ней сиятельный князь.
Спор их длился бы, вероятно, еще довольно долго, но в этот момент где-то поблизости послышалось шлепанье чьих-то ног. Князь Тимерийский среагировал мгновенно, зажав скандалистке рот ладонью. Шаги слышались все более отчетливо, и испуганная Елена даже не пыталась вырваться из довольно жестких объятий своего жениха.
Пщаков было четверо. В длинных зеленых плащах, скрывающих уродливые тела, они выглядели настоящими призраками, вызванными чьей-то злобной волей из самой зловонной и черной ямы, которую только способно создать больное воображение. Пщаки двигались медленно, настороженно к чему-то прислушиваясь. Хотя по их равнодушным жабьим рылам трудно было определить, взволнованы они чем-то или просто совершают свой обычный обход. Пигал почти не сомневался, что пщаки их обнаружат – у жабовидных нюх просто поразительный. Вот и сейчас свинячий обрубок на рыле одного из пщаков зашевелился, и огромные глаза подернулись желтоватой влагой, уставившись как раз в тот угол, где прятались освободители прекрасной Елены. Князь Тимерийский не позволил отставшему от своих пщаку издать предупреждающий возглас и напал первым. Удар его был стремителен и точен – голова жабовидного развалилась как перезревшая тыква. Второй пщак оказался порасторопнее, и лезвие его энергетического меча просвистело возле самого уха Андрея, чиркнув мимоходом по каменной стене. Целая россыпь искр с шипением угасла в жиже, хлюпающей под ногами. А следом в жижу упала и голова урода, которому ловкий князь не простил ошибки. Уцелевшие пщаки, ушедшие поначалу немного вперед, обрушились на Героя сразу с двух сторон. Удары сыпались с невероятной скоростью, и сторонним наблюдателям, которые, впрочем, вряд ли были такими уж сторонними, а именно Пигалу Сиринскому и Елене Арлиндской, казалось, что князю не устоять, не сдержать мощного натиска двух великанов-пщаков, каждый из которых превосходил его и ростом, и весом. Тимерийский медленно отступал, прижимаясь спиной к влажной стене и закрываясь мечом от летящих в голову ударов.
Торжествующее сопение пщаков Пигал слышал уже едва ли не подле собственного уха, поскольку отступал князь к тупику, где прятались магистр и принцесса. Магистр не уловил движения молодого человека, который внезапно оттолкнулся от стены и перелетел на противоположную сторону коридора. Видимо, столь же невнимательным оказался и ближайший к князю жабовидный пщак, который, в отличие от Пигала, сильно пострадал от своей рассеянности: его голова благополучно приземлилась у ног прекрасной Елены. Вздорная девчонка завизжала в испуге, чем на секунду отвлекла внимание последнего уцелевшего пщака, голова которого укатилась к ногам Пигала, воспринявшего сей факт с достоинством истинного ученого и природного сиринца.
– Вам с принцессой лучше бы убраться из этого замка,– заметил Андрей Тимерийский.
Предложение было дельным. Но почему только двоим, неужели человек молодой решил штурмовать в одиночку этот заполненный нечистью замок?
– У меня здесь дела, достойнейший,– сдержанно пояснил князь.– И будет лучше, если ты и эта девушка окажетесь как можно дальше от этих проклятых мест.
Если честно, то Пигал целиком и полностью разделял мнение князя. К тому же он очень хорошо понимал, что Андрей Тимерийский пришел в этот замок не только ради Елены Арлиндской. Его привела сюда сила, от которой магистр предпочел бы держаться как можно дальше. Свой долг Пигал Сиринский выполнил с честью, и теперь пришла пора подумать о собственной безопасности. К удивлению магистра, прекраснейшая из прекрасных, несмотря на испуг, уходить из замка не спешила и даже всячески пыталась намекнуть достойнейшему из мудрых на то, что не очень-то красиво бросать товарища одного во вражеском логове, а потом и вовсе расплакалась.
