И тем не менее именно кентавру Семерлингу в первую очередь принес свои извинения Гиг Сигирийский, красивый рослый мужчина, упакованный в золото и серебро, словно сиринская кукла. Пигалу он не понравился с первого взгляда, может быть потому, что во время приветствия нагло проигнорировал магистра, сосредоточив все свое внимание на кентавре Семерлинге и князе Тимерийском. И только после того, как просвещеннейший Семерлинг представил ему своего друга, нехотя протянул унизанную перстнями руку и небрежно, свысока кивнул.

У достойнейшего Пигала создалось впечатление, что Семерлинг и Гиг Сигирийский видятся отнюдь не в первый раз, а, похоже, знакомы очень даже хорошо.

– Я ведь говорил тебе, достойнейший, что был на Либии лет двадцать назад. Наша встреча была почти случайной.

Может быть. Но тогда непонятно, почему этот авантюрист ведет себя так, словно знаком с просвещеннейшим тысячу лет, и твердит без умолку, что всем ему обязан? Нет слов, и величественными жестами, и властным выражением лица Гиг Сигирийский являл миру образец владыки и императора, но, увы, как поговаривают злые, но весьма осведомленные языки, даже титул барона он получил из рук Сайры Великодушного, который, видимо, решил, что получить рога все-таки приличнее от благородного барона, чем от пирата по прозвищу Веселая Рожа. В молодые годы этот бесспорно влиятельный человек промышлял делом малодостойным, и о его бесчинствах могли бы поведать арлиндские, мессонские, земейские и зарийские торговцы, если бы нашелся любопытный, которому пришла бы в голову идея прогуляться на дно Либийского океана для сбора свидетельских показаний.

Судьба благоволила Гигу, он имел счастье понравиться прекрасной супруге незабвенного Сайры Великодушного и дослужиться до звания адмирала мессонского флота. Победа при Абидане над земейским флотом сделала Гига правителем империи. Ибо Сайра Великодушный, да не икнется ему в гробу, был посредственным полководцем и неизменно проигрывал земейцам все сражения. Гиг Сигирийский не только разгромил земейцев на море, но изрядно потрепал их и на суше. Поговаривали, правда, о помощи ему нечистой силы, но это уж как водится. Чужой успех всегда кажется недоброжелателям лишь результатом усилий волосатой руки. Однако Веселая Рожа и сам был расторопным парнем, в этом ему не могли отказать даже враги. Он в два счета упрятал капризного императора Сайру в отдаленный замок и утвердился не только на ложе императора, но и на его троне, объявив себя заместителем прихворнувшего Сайры. Поначалу все для Гига Сигирийского складывалось хорошо, если не считать мелких неприятностей вроде народных бунтов и баронских заговоров, но на исходе третьего года его правления случилась самая настоящая беда, едва не стоившая Гигу не только власти, но и головы. Императрица Бренгильда Мессонская, от имени которой Сигирийский управлял империей, скончалась при родах, оставив любовнику прелестную девочку, названную Асольдой. Ситуация, что ни говори, создалась щекотливая. Выдать ребенка за дочь законного императора Сайры, три года до этого пребывавшего в местах отдаленных, не было никакой возможности. Ну и, как водится, у прихворнувшего Сайры появились другие наследники, вроде Птаха Арлиндского, как уверяли, дальнего родственника еще не почившего в бозе императора. Зарождающаяся смута грозила захлестнуть и Мессонию, и Арлиндию, надолго погрузив оба государства в пучину беззакония и усобиц. Кому и как удалось привести к соглашению враждовавшие стороны, так и осталось неясным. Зато был обнародован документ, а точнее, завещание Сайры, за которое он и получил свое прозвище – Великодушный. Асольда, признанная Великодушным дочерью, должна была отправиться в Арлиндию по достижении восемнадцати лет в качестве супруги овдовевшего короля Птаха, а наследницей императора Мессонии объявлялась Елена Арлиндская, но только по достижении ею совершеннолетия, а пока местоблюстителем престола оставался все тот же Гиг Сигирийский. Двадцать лет пролетели так быстро, что никто и охнуть не успел, и опять для Веселой Рожи наступили нелегкие времена. Давно уже спал вечным сном великий путаник Сайра Великодушный, но заложенная им мина только-только собиралась взорваться.

Однако, к удивлению достойнейшего Пигала, нашелся опытный минер, который ее, к большому удовольствию барона и местоблюстителя, обезвредил. И сообщил об этом магистру не кто иной, как Летучий Зен, укоризненно при этом вздыхая. Сказать, что достойнейший из мудрых был потрясен, значит не сказать ничего. Одним мановением чьей-то э... руки была сокрушена наработанная многолетними трудами репутация Пигала Сиринского, магистра и дознавателя, известного не только на ближних планетах Светлого круга, но и на дальних. Какое коварство, какая неслыханная низость! Да это просто невероятно, это не может быть правдой! Ведь достойнейший Пигал самолично, вместе с королем Птахом, охранял покои несравненной Асольды.

– Вот-вот,– подтвердил Летучий Зен.– Так и говорят: пока один королю зубы заговаривал, другой все и провернул. За Асольдой из Бусона уже послали корабль, в ее беременности уже ни у кого нет сомнений.

– А король Птах?

– Рвет и мечет, шлет проклятия виновникам своего бесчестия, но ничего поделать уже не может. Его подпись стоит под договором. Словом, большое спасибо и вам, магистр, и вашему князю от всего Арлиндского королевства. Гиг Сигирийский уже объявил своего неродившегося внука наследником мессонского трона, а себя, естественно, регентом при ожидаемом малолетнем государе.

– Какой кошмар! – простонал в отчаянии достойнейший Пигал.

Слава о коварном сиринце разнесется теперь по всем планетам Светлого круга. О князе Тимерийском никто и не вспомнит, все шишки непременно падут на голову магистра. Негодяй Пигал! Предатель Пигал! Нет, он должен бороться. Должен доказать, что не причастен к чудовищному обману. Не исключено к тому же, что и князь здесь абсолютно ни при чем, а все дело в происках Гига Сигирийского, который пытается свою гнусность прикрыть чужой кристально чистой репутацией.

Просвещеннейший Семерлинг внимательно выслушал сбивчивую горячую речь своего друга.

– А вы уверены, что к Асольде Мессонской ночью никто не заходил?

– Абсолютно уверен! – возмутился достойнейший Пигал.– На окнах ее спальни решетки толщиной в руку, а в прихожей были мы с королем Птахом.

– Быть может, вас отвлекли ученые занятия и вы просмотрели барьер невидимости, удачно кем-то поставленный?

Достойнейший Пигал обиделся: уж кому-кому, а просвещеннейшему Семерлингу известно, что с магистром Белой магии подобные фокусы не проходят. Не было никого, кроме глупой дылды-служанки, не ко времени отправившейся за вином для своей хозяйки.

– Она ходила за вином один раз?

– Нет, дважды. Вечером и утром.

– Ну вот, достойнейший Пигал, и разгадка.

– Но позволь, просвещеннейший, я сам разговаривал с ней. И даже выпил вина из принесенного ею кувшина.

– Это было вечером?

– Нет,– потерянно отозвался Пигал, покрываясь мелкими бисеринками пота.– Утром.

Какой же он дурак! Служанка, выходившая из комнаты своей госпожи, была действительно служанкой, но это было вечером, а поутру спальню покинул совсем другой человек, навеки погубивший репутацию магистра, негодяй, каких свет еще не видывал, коварная и недостойная личность. Кому же можно верить в этом поганом мире, в конце концов? Нет, оправдаться Пигалу Сиринскому уже не удастся. Магистр-идиот – это еще хуже, чем магистр-негодяй.

– Не все еще потеряно, достойнейший Пигал,– утешил друга кентавр Семерлинг.– Если удастся найти пропавшую Елену Арлиндскую, то вся грязь смоется с твоего честного имени слезами благодарного отца и его не менее благодарных подданных.

Слова Семерлинга вернули магистру утерянную веру в себя. Именно так. Просвещеннейший прав. Вселенная еще узнает, кто такой Пигал Сиринский! А этому сиятельному негодяю Тимерийскому магистр даже взглядом не позволит прикоснуться к прекраснейшей из прекрасных.

– Кажется, наш молодой друг увлечен новой красавицей. Если не ошибаюсь, это прекрасная Лилия, дочь барона Садерлендского, ближайшего сподвижника Гига Сигирийского.