– Давно я не видела такого множества тиар, – говорила герцогиня. – Теперь ведь почти никто не носит настоящих драгоценностей. Николь Берминхем рассказывала, что, когда она в последний раз надела свои аквамарины, одна лишь страховка и оплата телохранителей обошлись ей в пять тысяч долларов, так что на следующий день она отправилась прямехонько на Кеннет-Лейн.

Пэйган встревоженно следила за стрелками часов, висевших над дверью. Еще пять минут, и ей придется произнести приветственную речь, а потом сопроводить две тысячи гостей в Королевский театр.

Неожиданно рядом с ней выросла фигура распорядителя.

– Ради Бога, простите! Можно вас на пару слов, миледи?

– Что случилось, мистер Гейтс?

– Я только что разговаривал с господином Циммером, он звонил из театра. Он сообщил, что у них там возникли какие-то технические сложности, что-то связанное с противопожарным занавесом. Поэтому он просил вас объявить гостям, что гала-концерт начнется на час позже, в восемь тридцать. Он просил не беспокоиться: ситуация под контролем, просто инженерам необходимо время.

– Как это неприятно, мистер Гейтс, – произнесла Пэйган вслух, про себя подумав: «Гребаный пожарный занавес!» – Пожалуй, я объявлю об этом прямо сейчас.

Она направилась к подиуму, взошла по ступенькам и взяла в руки микрофон:

– Дорогие леди и джентльмены…

– Занавес должен был подняться десять минут назад, но зал пуст! – в глазах Лили стояли слезы. Перед ней, прильнувшей к щели между полотнищами занавеса, простирались две тысячи пустых мест.

Распорядитель смущенно кивнул.

– Действительно, в театре до сих пор нет ни одного человека.

Даже под массивным слоем грима было видно, как исказилось от боли лицо Лили. Она нервно стащила с правой руки длинную черную перчатку.

– Я не могу в это поверить. – Она покачала головой, и три страусовых пера – корона принцессы Уэльса – затрепетали в ее прическе. – Что могло случиться? – Она прикусила нижнюю губу, пытаясь скрыть волнение, потом стала нервно оправлять телесного цвета облегающее трико.

– Не знаю, – менеджер взъерошил пятерней свои русые волосы. – Гости должны были прибыть по меньшей мере полчаса назад. Но здание совершенно пусто.

Лили в отчаянии топнула серебряным каблучком.

– Пожалуйста, проверьте билеты еще раз! Действительно ли там указано верное время?

– Мы уже проверяли. С приглашениями все в порядке. – Распорядитель выглядел совершенно беспомощным. Благотворительные гала, организованные любителями, это сущий кошмар.

Циммер обнял Лили.

– Не плачь, дорогая, а то испортишь грим. Лучше всего вернись обратно в гримерную. Сташ сейчас выяснит, что за чертовщина там произошла.

Сташ ободряюще кивнул, потрепал Лили по плечу и заторопился к служебному телефону.

Циммер не сомневался, что должно было произойти нечто из ряда вон выходящее – грандиозная катастрофа перед отелем или авария Боинга-707 в районе Пикадилли, но в его обязанности входило прежде всего успокоить звезду.

– Соберись, Лили! Ты же профессионал. В театре происходили истории и похуже. Например, убили Линкольна.

Лили слабо улыбнулась в ответ. Циммер бывал незаменим, когда на площадке что-то не клеилось. Самые сложные ситуации он улаживал буквально в секунду. И чем глубже был кризис, тем хладнокровнее вел себя Циммер.

Сташ тем временем уже появился у Лили в гримерной.

– Тайна раскрылась, – заявил он. – Они все еще в отеле, так как кто-то позвонил туда и сообщил, что из-за технических проблем представление откладывается на час. Я говорил с леди Свонн, и она обещает, что гости будут здесь самое позднее через пятнадцать минут. Они уже заказали все лондонские такси.

– На то, чтобы рассесться, уйдет еще пятнадцать минут, – заявил Циммер. – Итак, Лили, у тебя есть полчаса, чтобы успокоиться, войти в роль и разогреть ноги.

Он был прав. Лили потянулась за своими грубыми, красного цвета гетрами.

– И проверь грим, дорогая. А то слезы немножко нарушили линию глаз. И сосредоточься на роли. Забудь обо всем остальном. Предоставь это мне.

Циммер прекрасно знал, в каком смятенном состоянии духа находится любой актер перед тем, как выйти на сцену. За полчаса до поднятия занавеса актер обычно сосредоточивался только на роли, гоня от себя прочь все посторонние мысли. И в это время лучше не подходить к нему, не пытаться его отвлечь. Хороший актер ткет полотно роли из своего внутреннего «я», и это процесс, происходящий на глубинных уровнях подсознания. Да, он разучивает свою роль, репетирует ее вместе со всем остальным составом, но именно перед тем, как занавес взметнется вверх, роль становится частью самого актера. Именно в этот момент рацио отходит на второй план и уступает место подсознанию, и именно тогда все, что накопилось за время репетиций, сплавляется в единый сгусток.

Через двадцать минут раздался стук в дверь и в гримерную Лили вошли смертельно расстроенная Пэйган в кремового цвета атласном платье с юбкой в форме тюльпана и Абдулла в украшенном изумрудами воротнике.

– Я не знаю, как именно это произошло, Лили, ясно только, что кто-то попытался разрушить наш праздник. Но мы не позволим им! Через пятнадцать минут у тебя будет полный зал.

– Все это очень мило с твоей стороны, Пэйган, но тебе ведь в отличие от меня не придется сейчас выйти на сцену, и улыбаться, и пытаться сразить их всех наповал так, будто ничего не случилось.

– Лили должна теперь остаться одна, – твердо заявил Циммер, нежно выпроваживая Пэйган и ее спутника из гримерной. Они прошли через кулисы, где уже томились в ожидании истекающие потом в этой жаркой июльской ночи актеры. Циммер прошел на цыпочках через всю сцену, заглянул в щель в занавесе и обернулся к Пэйган:

– Они идут. – Потом обратился к распорядителю: – Пожалуйста, попросите ребят из службы безопасности обыскать помещение. Проверьте каждое кресло, все помещения за кулисами, все туалетные комнаты. Расчистите подступы к театру на улице.

– Но ведь это еще больше задержит представление! – воскликнул распорядитель, поклявшись себе, что никогда больше не свяжется с благотворительным гала.

– Очевидно, кто-то очень настроен против Лили, – отчеканил Циммер, – поэтому я вынужден настаивать на проверке помещения. – Он опять обратился к Пэйган: – Действительно, скверная история, и Лили в этот вечер придется туго.

– Я понимаю. И именно поэтому моя приветственная речь будет отличаться от той, что я подготовила заранее.

Пэйган шла на середину сцены, ощущая, как дрожат ноги. Сделав глубокий вдох, она шагнула за красный занавес. На какое-то мгновение ее ослепили огни прожекторов. Она подняла руку, призывая к молчанию, и увидела обращенные к ней лица в первых рядах партера. Далее зияла чернота, хотя Пэйган знала, что зал переполнен. Она улыбнулась собравшимся и начала.

– Многое может нарушить самообладание звезды. Но есть один кошмар, который неотлучно преследует любого актера: то, что никто не захочет прийти на его представление. Потому что без зрителя нет театра. – Пэйган услышала глубокий вздох, пробежавший по залу, и продолжала. – Сегодня в течение почти целого часа этот кошмар стал реальностью для нашей звезды, для Лили…

Как только Пэйган закончила речь, несколько первых хлопков тут же переросли в громоподобную овацию. Пейган заторопилась за кулисы, занавес поднялся, а прожектора погасли, оставив сцену во мгле. Потом софит направил свой луч на одинокую серебряную фигурку Лили, стоящую на верхней ступеньке лестницы.

Овации продолжались и не смолкали целые пять минут. Аудитория стоя выражала свое восхищение. Наконец Лили запела: «C'est Paris…»

– «…Можно только восхититься ее удивительным мужеством» – это «Мейл». – Агент Лили бросил газету ей на кровать, стянул с рук черные кожаные перчатки и расстегнул шерстяное пальто. – «Таймс» называет тебя наследницей Пиаф и Гарланд, а «Сан» отводит первую полосу: «Драма богини секса». Они преподносят все это как самые животрепещущие новости. У твоего гала огромная пресса.