– Только не проси его спеть «Санта Лючия», – прошептал Абдулла, – это неаполитанская песня, и он умрет от злости.

– А мне здесь все нравится, даже запах, – счастливо рассмеялась Пэйган.

– Отлично! Но запах все же отвратительный, а вода гнилая.

Потом они бродили по городу пешком, но, как только сошли с больших, заполненных людьми улиц в маленькие кривые переулочки, Пэйган в изумлении остановилась.

– Они все такие одинаковые. Я уже не понимаю, где мы находимся.

Один из телохранителей сделал шаг вперед и прошептал несколько слов на ухо Его Величеству. Они пошли вслед за ним, пока не оказались опять на людной площади возле поджидающей их золотой гондолы.

– Хотя Венеция довольно маленький город, – заметил Абдулла, – здесь легко заблудиться. Это давно известная головоломка. Все дома и мосты выглядят по-разному в зависимости от прилива. Улочки страшно переплетены, поэтому трудно определить нужное направление.

Потом Абдулла настоял, чтобы Пэйган сделала покупки в магазинах, прилегающих к площади Святого Марка. Она померила пару туфелек из серебристой змеиной кожи, а потом выбрала вполне традиционную пару красного цвета.

– Они очень элегантны, – сказал Абдулла. – Закажи все цвета, какие только у них есть. – Он помахал рукой восхищенной молодой продавщице и отправился к выходу, а Пэйган в изумлении прошептала:

– Да, но что я буду делать с двадцатью семью парами бальных туфель?

Когда они пили за ленчем «Беллини» (изобретенная в Венеции смесь из шампанского и персикового сока), телохранители наблюдали за прибытием новой партии покупок: здесь были и двадцать метров ручного кружева – Пэйган собиралась приберечь их для подвенечного платья Софии, и такое количество дамских нарядов, какого у Пэйган не было за всю ее жизнь. В том числе три старинных платья Фортуны – коралловое, коричневое и темно-зеленое – и оперный костюм из канареечного цвета шелка.

Вторую половину дня они провели в постели. Это были незабываемые часы.

– Ваше Величество, вот зал главного собрания – колыбель западной демократии, где генеральный консул Венеции принимал представителей правительственных комитетов. – Пэйган и Абдулла внимательно следили за рукой гида, указывающей на расписанный потолок, по которому живописно плясали блики света. – Обратите внимание на фриз, где изображены двадцать шесть дожей, сцены рая кисти Тинторетто, а вот «Триумф Венеции» Веронезе.

– Колыбель демократии, – прошептал в изумлении Абдулла, – и как только можно говорить такое, когда в эпоху Возрождения Венеция была насквозь коррумпированным государством, наводненным шпионами и убийцами, с подземельями, кинжалами, ядом! – Они с Пэйган уже порядком устали, путешествуя несколько часов подряд по богато разукрашенному дворцу в сопровождении телохранителей Абдуллы. Шея Пэйган болела, потому что, следуя указаниям гида, все время приходилось разглядывать потолок, а ноги замерзли от холодного мрамора.

– Но в конце концов, только в Венеции правителей избирали, – возразила она.

– Да, но избирали из аристократической элиты. А это не то что свободные выборы в свободном государстве, – привел встречный аргумент Абдулла.

Пэйган шокировал его менторский тон.

– И все равно даже пять веков назад Венеция была более демократичным государством, чем Сидон сегодня, – горячо заговорила она.

– Пэйган, не будь наивна. Демократия может восторжествовать только в государстве, где существуют поголовная грамотность, высокий уровень жизни и некоррумпированная экономика. В моей же стране народ проголосует за любого, кто пообещает ему пару гусей и браслет для жены.

– Но почему же ты не пытаешься ничего изменить?

– Ты прекрасно знаешь, что я пытаюсь, – голос Абдуллы был холоден.

– А я думала, ты счастлив в своей роли деспота-благотворителя.

– Демократия еще не гарантирует здоровье государству. А хорошее правительство – да.

– Но в демократических государствах власть не сосредоточивается в руках нескольких племенных кланов, как в Сидоне.

– Это глупое замечание.

– Только не будь так отвратительно самоуверен, – вспыхнула Пэйган, резко повернувшись на каблуках. Она прошла в другую огромную комнату, а услышав за собой чьи-то шаги, обернулась: к ней торопился один из телохранителей Абдуллы, а сам король, как ни в чем не бывало, разговаривал с гидом. «Быть августейшим туристом куда хуже, чем школьницей, – в раздражении подумала Пэйган, – никогда невозможно остаться одной». Всего за день ей это уже смертельно надоело. Она ускорила шаг. Ей казалась отвратительной такая опека.

Поскольку в честь их визита Дворец дожей был закрыт для туристов, ничто не мешало Пэйган перемещаться по комнатам с головокружительной скоростью. Наконец она достигла лестницы, ведущей во двор. Но, пройдя через триумфальную арку дворца и попав на людную площадь Святого Марка, она все еще слышала за собой шаги телохранителя.

«Черт возьми, я не позволю его ищейкам ходить за мной по пятам!» – сердито подумала она, смешавшись с толпой немецких туристов.

Увидев ресторан, где они утром пили «Беллини», Пэйган наугад открыла одну из дверей, расположенных с тыла. Это оказалась дверь на кухню. Пэйган пронеслась мимо изумленных официантов и поваров, мимо корзин с фруктами и овощами прямо по направлению к выходу с другой стороны комнаты.

Выйдя из двери, она оказалась в узком переулке, куда почти не проникал солнечный свет из-за нависающих с обеих сторон балконов.

Нагнувшись, она долго вглядывалась в замочную скважину кухонной двери, пока не убедилась, что ее никто не преследует. А потом заторопилась по переулку, как ей казалось, в направлении своего отеля.

И хотя с утра они много путешествовали по городу, Пэйган вдруг поняла, что не имеет ни малейшего представления ни о том, где она находится, ни – что гораздо хуже – каков адрес отеля. Ну да пусть! Венеция маленький город. Главное – дойти до канала и найти там водное такси, а оно уж отвезет в отель «Киприани».

Пэйган никогда не боялась заблудиться. Как бы далеко ни забредала она ребенком, всегда находила дорогу назад, в Трелони. «Напротив, даже приятно не знать, где ты находишься, – размышляла она, идя по аллее. – Жизнь становится необыкновенно полна, а предвкушение неожиданностей приятно бодрит. Интересно, почему я так люблю сюрпризы и ненавижу рутину?» – спрашивала она себя, попутно пытаясь понять, надо ли переходить изогнутый каменный мостик слева или, наоборот, углубиться в лабиринт переулков, уходящих направо.

На мосту она остановилась и стала смотреть вниз – на грязную воду, по которой взад и вперед сновали лодки. Увидев стоянку такси, она уже направилась было в ту сторону, но в последний момент передумала. Стоит ли жертвовать неожиданно свалившейся на нее свободой только потому, что гудят ноги? Она развернулась и зашагала в противоположном направлении.

Обнаружив перед собой тяжелую дубовую дверь, Пэйган вошла внутрь и очутилась в церкви, по всему пространству которой разливался запах ладана. В отличие от тех храмов, где они были с Абдуллой и которые больше напоминали картинные галереи, это была действующая церковь. Несколько одетых в черное женщин молились, статуя святого Антония Падуанского была окружена зажженными свечами. По стенам были приколоты фигурки из золотой и серебряной фольги – символы исполнения того, что верующие просили у святого. Руки, ноги из фольги – излечения ран, детские фигурки – дар некогда бездетных родителей, сердца с окружающими их ленточками, коронами – подношения от новобрачных. «Эти люди не скрывают своих желаний, – подумала Пэйган, – и в этом одно из отличий итальянцев от англичан». Дверь скрипнула, впустив луч солнечного света; послышались чьи-то шаги. Пэйган стояла в углу, не оборачиваясь, пока не сообразила вдруг, что шаги эти слишком быстры и целенаправленны для какой-нибудь степенно молящейся матроны. День быстро угасал, и она заторопилась назад к каналу. Но вдруг поняла, что на самом деле идет вовсе не к каналу: она стояла перед узким протоком с вырастающими по обе стороны громадами домов. Впрочем, утром она уже это видела – да, вот и пучок спаржи, свешивающийся из окна первого этажа. Ага! Значит, направление выбрано верно.