Снова он со своими фокусами, подумал Перегрин и остановил сцену.

– Извини, старина, – сказал он. – Тут у тебя лишнее движение. Помнишь? Спускаешься. Лорды у тебя за спиной. Раненый солдат тянется вверх, и все сосредоточиваются на нем и его речи. Хорошо?

Король поднял руку и слегка тряхнул головой.

– Извини. Конечно. – Он любезно подчинился указаниям. Раненый солдат, глядя на первые ряды с решимостью выжать все до последнего из своей роли, в которой только и было, что эта речь, заговорил, часто делая паузы и переводя дыхание.

Когда он закончил, Перегрин сказал:

– Дорогой мой, ты полон решимости не потерять сознание и не задыхаться. Ты не можешь с этим справиться, но ты стараешься изо всех сил. Ты продолжаешь говорить. Твой голос слабеет, но ты овладеваешь им. Тебе даже удается немного пошутить: «Боятся так орлы воробушков и зайцев львы»[14], и мы доходим до слов «Но раны просят помощи… Слабею»[15]. Ты делаешь последнее усилие. Ты отдаешь честь. Твоя рука падает, и мы видим на ней кровь. Тебя уводят. Не делай так много, дорогой мой. Существуй! Я пройдусь с тобой по этой сцене позже. Продолжаем!

Король величественно вернулся на свое выигрышное место. Росс эффектно появился с вестью о поражении вероломного Кавдора. Король постановил казнить его и даровал новый титул Макбету. Перегрин сократил сцену до минимума. Он сделал несколько замечаний и снова перешел к ведьмам.

Теперь настал момент для первой ведьмы и длинной речи об уехавшем в Алеппо моряке. Потом танец. Согнутые ноги. Искаженные лица. Глаза. Языки. Работает, думал Перегрин. Барабаны и фанфары. Отступающие солдаты за кулисами. Очень зловеще. Входят Макбет и Банко. Ведьмы сбились в кучу на уровне пола и замерли.

Макбет был великолепен. Блистательный ликующий солдат: румяный, самоуверенный, сияющий от своих побед. Теперь он оказывается лицом к лицу с самим злом, и к нему обращаются по новому званию. Тайная мечта внезапно начинает существовать, нездоровое притворство становится осязаемой реальностью. Он написал своей жене и отправил письмо, чтобы оно пришло до его приезда.

Входит леди Макбет. Мэгги еще нащупывала способы играть свою роль, но сомнений по поводу ее намерений не было. Леди Макбет намеренно посмотрела в лицо фактам и сделала выбор, отвергла правильное и яростно приняла зло. Теперь она приготовилась к исполнению чудовищной задачи: довести мужа до крайней точки, прекрасно зная, что в их предыдущих разговорах не было ничего существенного, хотя его болезненно живое воображение придало им реальность ночного кошмара.

Пьеса полетела дальше: дух праздника, фанфары, слуги, суетящиеся с блюдами и бутылками, и все это время личность Макбета разрушалась. Великий вождь клана варваров, которому следовало всех затмить, совершал зловещие ошибки. Он не явился поприветствовать короля, его не было на месте и сейчас. Его жене пришлось покинуть пир, найти его, сказать ему, что король его зовет, и все это для того, чтобы услышать, что он не пойдет дальше и какие у него есть на то банальные причины.

Нельзя терять времени. В качестве последней атаки она изложила мужу (и публике) план – быстро, четко и настойчиво. Он загорелся, сказал, что «решился» и осудил себя на проклятие.

Из-за кулис появился Сейтон с клеймором. Он проводил их со сцены.

Слуга погасил огни, оставив лишь факел на стене у двери в покои короля. Пауза, во время которой воцарились тайные звуки ночи. Сверчок и сова. Внезапный треск бревна. Призрачная фигура, едва видная в правильно настроенном свете, появилась на верхнем уровне, вошла в покои короля, подождала там пару мгновений, и снова ускользнула в тень. Леди Макбет.

Внутренняя дверь на нижнем уровне открылась, и вошли Банко и Флинс; последовала изящная ночная сцена.

У Брюса Баррабелла был чудесный голос, которым он умел пользоваться и делал это естественно. Это был природный дар, сочетание голосовых связок и резонаторов, которые будоражили кровь слушателей. Он поднял глаза вверх, и стало понятно, что над головой у него – ночное небо, где бережливо все свечи погасили. Он ощущал нервное истощение глухих ночных часов и вздрогнул, когда появился Макбет, за которым следовала высокая тень Сейтона.

Он говорит, что ему приснился сон о трех сестрах. Макбет отвечает, что не думает о них, и затем, вопреки каждому нерву в теле слушателя, он предлагает Банко продолжить разговор о сестрах в любое время, когда тот пожелает. Разговор? О чем? Он с отвратительной неумелостью продолжает свою речь и говорит, что Банко «честь получит», а тот сразу же отвечает, что если эту честь не придется добывать потерей чести, то он «будет с ним», и они прощаются.

Перегрин подумал: Хорошо. Это было хорошо. А когда Банко и Флинс удалились, он тихонько похлопал в ладоши – но не настолько тихо, чтобы Банко его не услышал.

Теперь Макбет был один. Восхождение к убийству началось. Все выше и выше по ступеням, вслед за клинком, который, как он знал, был галлюцинацией. Звонит колокол. «Дункан, не слушай погребальный звон»[16].

Дугал не совсем уверенно произносил свои реплики. Он начал говорить без текста, но чем дальше – тем больше суфлеру приходилось ему подсказывать, и в конце концов он, не уловив его слов, крикнул «Что?!», вспылил и начал сначала, держа текст в руках.

– Я не готов, – крикнул он Перегрину.

– Ничего. Успокойся и читай.

– Я не готов.

– Ладно, Дугал. Прочти конец своего монолога и не выходи из себя. Произнеси финальную реплику, и закончим.

– «В рай или ад тебя проводит он»[17], – отрывисто проговорил Дугал и протопал через выход в декорациях наверху лестницы.

На сцене появилась леди Макбет.

Мэгги идеально знала текст. Она разрумянилась от вина, была напряжена, готовая начать по малейшему сигналу, но с железной волей по отношению к себе и к Макбету. Когда прозвучала реплика, сигнализировавшая его появление, он снова вошел в роль. Его возвращение на сцену прошло так, как надеялся Перегрин.

– Я дело сделал. Шума не слыхала?

– Я слышала, сыч выл, трещал сверчок. Не говорили вы?

– Когда?

– Теперь.

– Когда спускался?

– Да.

– Послушай, кто там спит, в комнате соседней?

– Дональбайн.

– Вид жалкий – это.

– Как вздорна мысль, что это жалкий вид[18].

Она смотрит на него. Он стоит, забрызганный кровью, и говорит о спящих слугах. Она видит кинжалы двух слуг в его руках и приходит в ужас. Он отказывается нести их обратно. Она забирает у него кинжалы и поднимается наверх.

Макбет один. Космические страхи пьесы накатывают словно волны прибоя. От прикосновения его рук многочисленные моря становятся кроваво-красными, их зеленые воды краснеют.

Леди Макбет возвращается.

Мэгги и Дугал вместе работали над этой сценой, и она начала приобретать форму. Герои были полной противоположностью друг другу: он – комок нервов, потерянный для всего, кроме кошмарной реальности убийства, в ужасе от того, что он сделал. Она – подчиняющаяся внутренней дисциплине, держащая себя в руках, логичная, осознающая страшную опасность его необузданного воображения. «Не надо думать. Мысль сведет с ума».

Она говорит, что вода очистит их от этого поступка, и уводит его, чтобы он вымылся.

– Остановимся здесь, – сказал Перегрин. – У меня много замечаний, но сцена вырисовывается хорошо. Пожалуйста, сядьте все.

Они были в зале, так как текущую постановку повезли на гастроли. Было включено лишь рабочее освещение, а накрытые чехлами кресла в пустом зрительном зале ждали, что польется туда со сцены.