Гастон важно и двусмысленно махнул рукой. Он поднялся на сцену и поднял мечи, которые актеры сунули в фетровые чехлы.

– Желаю вам доброго утра, – сказал он. И, словно спохватившись, добавил:

– Я возьму с собой клейдеаморы и верну их завтра.

– И вам доброго утра, Гастон, – с благодарностью ответил Перегрин.

Перегрину пришлось признаться (но только самому себе), что атмосфера в театре изменилась. Не то чтобы репетиции проходили плохо. В целом они проходили очень хорошо; не происходило ничего более серьезного, чем ожидаемые ссоры, вспыхивавшие между актерами. В этом отношении больше других выделялся Баррабелл, игравший роль Банко. Ему достаточно было лишь появиться на сцене, чтобы возник какой-нибудь спор. Но Перегрин по большей части был терпеливым и прозорливым режиссером и никогда не давал воли серьезным проявлениям гнева, не сочтя предварительно, что для них настало время и что они окажут благотворное влияние на актеров. Он не был знаком с Баррабеллом раньше, но довольно быстро заподозрил, что тот – смутьян, и этим утром его подозрения подтвердились. Баррабелл и Нина Гэйторн пришли вместе. Он сильно понизил голос, которым прекрасно владел, взял ее под руку, и на ее поблекшем добродушном лице появилось выражение, которое напомнило Перегрину выражение лица школьницы, которой рассказывают что-то сомнительное, но крайне интересное на некую запретную тему.

– Совершенно неожиданно, – доверительно сообщил ей Голос. – Меня там не было, конечно, но я случайно выглянул… – Дальше его слова невозможно было расслышать. – …сосредоточенно… крайне необычно…

– В самом деле?

– Блонди… дрожь…

– Нет!

– Честное слово.

В этот момент они прошли через арку в декорациях на сцене и увидели Перегрина. Воцарилось очень неловкое молчание.

– Доброе утро, – бодро сказал Перегрин.

– Доброе утро, Перри. Э-м-м… Доброе утро. М-м.

– Вы говорили о вчерашней грозе.

– А? Да. Да, о ней. Я говорил, что гроза выдалась сильная.

– В самом деле? Но вас же здесь не было.

– Нет. Я видел ее в окно. В Вестминстере – ну, в Пимлико.

– А я не видела, – сказала Нина. – Вообще-то нет.

– А вы заметили, что старый навес на берегу рухнул? – спросил Перегрин.

– А! – сказал Баррабелл обычным голосом. – Так вот что изменилось!

– В него попала молния.

– Надо же!

– В разгар грозы.

– Не в театр.

– Нет, – с жаром согласились оба. – Не в наш театр.

– Вы слышали о том, что произошло с Блонди?

Они что-то промычали в ответ.

– Она была здесь, – сказал Перегрин. – Как и я. У Блонди пунктик касательно молний и электричества в воздухе. У моей матери то же самое. Ей семьдесят лет, и она очень бойкая дама.

– Правда? – сказала Нина. – Как здорово.

– Она в отличной форме, но электричество во время грозы доставляет ей беспокойство.

– Понятно, – сказал Баррабелл.

– Это вполне распространенный случай. Как искрящаяся кошачья шерсть. Нина, дорогая, – сказал Перегрин, обхватив ее за плечи, – сегодня утром придут три мальчика – прослушиваться на роль ребенка Макдуфов. Будь ангелом, пройди с ними эту сцену, пожалуйста. Вот их фотографии, взгляни.

Он открыл номер театрального журнала на странице с детьми-актерами. Там были фотографии трех маленьких гениев. Двое были до нелепости разряжены, вид у них был невинный, но за ним вполне угадывалось скрытое самодовольство. Третий был одет в нормальную одежду и имел дерзкий вид.

– Вот в этом что-то есть, – сказала Нина. – Мне кажется, его я смогла бы обнять. Интересно, когда сделали это фото.

– Кто знает? Его зовут Уильям Смит, это привлекает. Двух других, как видишь, зовут Уэйн и Седрик.

– Маленькие чудовища.

– Может быть. Но никогда нельзя сказать наверняка.

– Придется проверить, – сказала Нина, вернув себе самообладание и твердо решив не связываться больше с Баррабеллом-Банко.

Пришла девушка из кабинета управляющего и сказала, что юные актеры прибыли – каждый в сопровождении родителя.

– Я приму их по одному в репетиционном зале. Нина, дорогая, ты пойдешь?

– Да, конечно.

Они ушли вместе.

Некоторое время Баррабелл оставался в одиночестве. Он предложил для этой постановки свои услуги обязательного представителя профсоюза актеров. Большинству актеров не особо нравится эта работа. Не очень-то приятно говорить коллеге-актеру о том, что он просрочил внесение членских взносов, или обжаловать воображаемые или реальные нарушения со стороны администрации, хотя «Дельфин», с его репутацией справедливого «семейного» театра вряд ли мог нарваться на подобные неприятности.

Баррабелл входил в маленькую организацию чрезвычайно левого толка под названием «Красное Братство». Кажется, никто толком не знал, чего эта организация добивается; известно было лишь, что она не желает ничего признанного и ничего из того, что приносит театру деньги. Дугал Макдугал был столь же крайне правым и хотел (по крайней мере, так считалось) привести на трон претендента-якобита и вернуть смертную казнь.

Баррабелл не афишировал свое мировоззрение. Перегрину кое-что было известно о его крайне левых взглядах, но поскольку сам он был безнадежно предан лишь театру, он не особо над этим задумывался.

Остальные участники труппы имели об этом примерно такое же неопределенное представление, поэтому, когда встал вопрос о назначении представителя от профсоюза и Баррабелл сказал, что уже выполнял эти функции раньше и готов заняться этим снова, они с радостью предоставили ему эту работу. Профсоюз актеров – аполитичная организация, включающая в себя людей самых разных взглядов.

Но если они были к нему равнодушны, то он относился к ним совершенно иначе. У него был список актеров труппы, и напротив многих фамилий стояли пометки. На репетициях, которые он посещал, он надеялся расширить список таких фамилий. Имя Дугала Макдугала было заключено в рамку. Баррабелл некоторое время смотрел на него, склонив голову набок, а потом поставил напротив вопросительный знак.

Прибыли остальные актеры, участвовавшие в утренней репетиции. Перегрин и Нина вернулись в сопровождении мальчика с энергичным лицом.

– Самый быстрый отбор на роль на моей памяти, – сказал Перегрин. – Познакомьтесь все, это Уильям Смит – юный Макдуф.

Мальчик улыбнулся очаровательной и восторженной улыбкой, полностью изменившей его лицо.

– Привет, Уильям, – сказал Дугал.

– Здравствуйте, сэр, – сказал Уильям. Ни одной неверной гласной и никакой натуги в голосе.

– Его мама вернется за ним через час, – сказал Перегрин. – Садись сюда, Уильям, и наблюдай за репетицией.

Мальчик сел рядом с Ниной.

– Сегодня утром мы начинаем кое-что новое, – сказал Перегрин. Сцена пира с призраком Банко. Я объясню то, что касается призрака. Банко будет в маске. В ужасной маске: с открытым ртом, из которого льется кровь. У тебя будет время переодеться, и у тебя будут дублеры. Стол будет очень убедительно выглядеть сбоку: пространство между резными ножками будет закрашено черным. Ты и твой дублер будете прятаться за ним. Твой стул стоит во главе стола.

Теперь костюмы Макбетов. У леди Макбет будут объемные рукава, пришитые по всей длине к платью. Когда она говорит: «Гостеприимство украшает стол, а то он пресен»[19], она протягивает руки вперед. Она стоит перед стулом и закрывает его собой. Макбет подходит к ней и на словах «Милый мой указчик!» берет ее руки в свои и целует их. На какой-то момент они вдвоем полностью маскируют стул. Банко выскальзывает из-под стола и садится на стул. Важнее всего скорость, с которой ты это проделаешь. Банко сидит на стуле спиной к Макбету, склонив голову. Макбеты отходят вправо. Когда Макбет говорит: «Где?», Банко поворачивается. Узнавание. Кульминация. Он выглядит страшно: окровавленные волосы, перерезанное горло, пронзенная грудь, залитая кровью. После слов «Пируйте без него» лорды повинуются леди Макбет, но с некоторым стеснением. Они едят и тихо беседуют. Макбет отшатывается назад и вправо. Она идет за ним.