опомнился, поблагодарил за что-то и трусцой побежал по улице, поминутно оглядываясь.

Полковник машинально пригладил отросшие за лето волосы и пошел к околице, на которой уже стояло оцепление. Невесть откуда взявшийся Камрад зашуршал за ним, иногда забегая вперед и вопросительно заглядывая в хозяйские глаза.

Из серебристого вертолета выпала изящная лесенка, по ней спустился полноватый генерал, махнул рукой командиру десанта и пошел навстречу полковнику.

- Ну, здравствуй, Сергеич. Далеко же ты забрался, насилу нашли, - сказал генерал и попытался обнять полковника.

- Здравствую, Петрович, - слегка отстранившись, ответил полковник. - Какими судьбами? Неужто я кому-то понадобился?

- Родине, Сергеич, России-матушке, - генерал делал вид, что шутит, но ему это плохо удавалось. - Пошли в вертушку, в столице с тобой серьезные люди потолковать хотят.

- Пошли, - просто сказал полковник. - Потолкуем. И, повернувшись к коту, добавил:

- Иди домой, Камрад. Иди, я не скоро вернусь, но ты ведь справишься, правда?

Кот зло и печально заворчал, сел, обернувшись полосатым хвостом, и с ненавистью уставился на вертолет.

- Ну, будет тебе злиться, Камрад, служба есть служба, - полковник поднял прижавшего уши кота, потерся щекой о мохнатую разбойничью морду и бросил на землю: - Иди!

Камрад недовольно задрал хвост и не оглядываясь пошел к дому. Кот был явно расстроен, но он был котом полковника и принимал судьбу такой, какая она есть. Полковник проводил взглядом торчащий из высокой травы, медленно удаляющийся серо-полосатый восклицательный знак и вместе с генералом направился к вертолету.

Выгнутая наружу дверца американского красавца захлопнулась, навсегда разлучая полковника с Камрадом, вертолеты взревели, охрана споро погрузилась в приземлившийся неподалеку десантный борт, и воздушный конвой, на миг склонив граненые остекленные морды, ринулся в сторону столицы.

Камрад долго смотрел вслед, потом не выдержал, мяукнул жалобно, по-котеночьи, и побежал за чудовищами, уносящими хозяина. На поляне с полегшей под вертолетными винтами травой он остановился, мяукнул еще раз, уже безнадежно, и медленно пошел к опустевшему дому.

11.

Это было неправильно. Полковник не понимал, что ему делать, он ожидал увидеть своего давнего врага и был готов атаковать его, и погибнуть тоже был готов, дело военное, хотя и неприятное. Но кораблей было много, вели они себя мирно, и вот именно к этому-то он готов не был.

«Сука», - подумал полковник, имея в виду скорее генерала и прочую земную начальственную свору, чем кого-нибудь еще. Потом поправился: «Суки!»

Он прекрасно понимал, что должен напасть на эскадру, будь в ней хоть тысячи кораблей. Да хоть сколько! Как они там сказали? «Совершить акт ритуальной агрессии».

И не мог.

Когда-то давным-давно, сорок лет и одну эпоху тому назад, его противнику было куда легче. Обстрелял спутник-мишень, вот тебе и агрессия, вот тебе и начало контакта. Первый камень, так сказать, брошен. Хотя, может быть, чужак напал бы и на космическую армаду, если бы у Земли таковая имелась, кто знает этих пришельцев? Но ведь не было у Земли ни черта, кроме пары сотен совершенно беззащитных спутников, русских и американских, да одной-единственной экспериментальной орбитальной станции с плохоньким стрелковым вооружением. Повезло чужаку!

Наконец полковник матюгнулся и решительно развернул пушку в сторону планеты. Агрессия так агрессия в планетарном масштабе!

Поверхность чужой планеты заполнила собой поле зрения прицела. Из космоса вообще очень хорошо видно, что происходит на поверхности Земли-матушки, это отмечали все, кто когда-нибудь выходил на орбиту. И другие планеты, как выяснилось, не были в этом плане исключением. Оптика услужливо превратила выпуклую поверхность в плоскую. Сейчас полковнику казалось, что он явственно различает на чужаке какие-то города, реки и еще что-то непонятное, словно он рассматривал через лантановые линзы прицела огромную печатную плату, покрытую зеленым лаком, с темно-золотистыми дорожками водных и прочих магистралей и вкраплениями малюсеньких изящных разноцветных деталек неизвестного назначения.

- Говнюки! - буркнул он, снова адресуясь к земному начальству. - Небеса бывают высокие и низкие, свои и чужие, но небес на халяву не бывает, слышите вы, уроды! Сейчас будет вам агрессия! Ритуальней некуда!

И выпустил короткую злую очередь по планете, сразу же после этого перебрасывая турельную установку в сторону открытого космоса. Чутье военного летчика подсказывало ему, что его давний противник появится именно оттуда. На автоматическое целеуказание полагаться было бессмысленно - вон сколько кораблей-целей, весь экран радара словно грязью забрызгало!

Инстинкт не подвел полковника. Более того, эскадра, окутавшись защитной дымкой, величественно откатывалась вовне, освобождая место для поединка, а на границе видимости уже выпрыгнула знакомая льдистая точка. Стрелять было бесполезно, на таком расстоянии попасть практически невозможно, ведь старенький баллистический вычислитель рассчитывал поправки только с учетом гравитационного поля Земли, разработчики станции никак не могли предполагать, что их детищу придется сражаться на орбите чужого мира.

«С матки стартовал, - с ненавистью подумал полковник. - Ну, давай режь скорее! Что там у тебя? Лазер-фазер? Или еще какая-нибудь фигня? Кончай этот балаган, не телись, мы же с тобой все-таки люди военные».

Чужак почему-то представлялся полковнику чем-то вроде немецкого летчика-аса времен второй мировой войны, причем аса ненастоящего, киношного. Вот он, затянутый в черный кожаный комбинезон, отпил из бокала вина, бросил какую-то шутку - окружающие радостно осклабились, - забрался в кабину разрисованного крестами истребителя и пошел на взлет, чтобы наказать этого нахального русского, абсолютно уверенный, что вернется допивать свое поганое вино.

«Бред какой-то, - подумал полковник. - Черт-те что в голову лезет. Так и рехнуться недолго! И наплевать, какая разница, в конце концов, ну, погибну, с кем не бывает».

И все-таки так вот, нелепо и беспомощно, погибать не хотелось.