***

Керчь. Ремесленное училище. Мы на военном заводе, Залив назывался тогда, да и сейчас. Хотя прошло опять двадцать пять, а точнее, более, чем шестьдесят пять. Неделя теории в училище. Неделя практики. Я в цехе номер пять на стапеле. Перед стыковкой секций корабля они стоят, а мы и работяги, завершаем положенные работы. То фаску рубить отбойным, пневматическим аж иней летит с этого молоточка, а сталь на верхней палубе семёрка, если не ошибаюсь. Приходилось и в кормовом отсеке, весьма стеснённом, клепать кронштейны гребного винта. Помню, ух, ох и работа, не зря нас судосборщиков дразнили глухарями. Это не птичка, щебечет, потом, глухой, как пень после смены, я тогда на гармошке учился играть, так в общежитии хоть и не шумно вечером, а после смены в ушах треск, звук гармошки как гвоздь по стеклу. Какие там мелодии, Семёновну, частушку, тогда уже мог выдавать, плохо улавливал пианиссимо, как говорят музыканты.

Да ещё и там в отсеке, где на века закрепили этот кронштейн, горн с дымком, правда кокс уголь, он хоть и бездымный, не задохнёшься как от горючки, такой уголь был. Только он, этот хорошо горевший и не дымивший, не способен был греть до посинения не нас, а метал до красного, а потом чуть почти белого цвета, заклёпки для кронштейна гребного винта. И воот, горн – жарко там бывало и зимой в морозы, хоть и крымские не северные.

А мне тогда нужно было вместе с рабочим, к верхней палубе, но снизу, комингс люка рядышком, просверлить и потом заклёпки на переборке. А она, эта полоска стали как бы на потолке.

Рабочий отлучился, пошёл в инструменталку, ну склад где инструменты мелочь выдают по маркам, для работы. Я решил сам просверлить отверстие, дрелью без разметки и следа керна, разметку сделать. Нет. Не сделал, да и как один без поддержки подушкой с другой стороны, но подушки не той, которая под ушки, в мягкой постельке, с пёрышками мягонькими, а кусок болванки. Нужен металл, что бы керн оставил гнёздышко для сверловки.

Стал на козлика и, и приложился к металлу, где была разметка для заклёпки. Приложил, включил и сверло поееехало, и вместе с, пистолетом сверлом и шлангом… пооошло вниз и… и, я с ним. Туда не знаю куда. Вниз. … Высота… метров не меряно а, внизу бетон и метал, ждут шампуры или головой в бетон.

– Дааа. Перспективка…

Пропел, сквозь зубы капитан.

– Повеселил.

– Спасибо.

Отдых мне называется…

– Титаник, наверное, нежнее целовался с айсбергом…

*

Прибежал рабочий, к которому нас всех мастер наш расставлял, распределял. А он, работяга, не поставил леер, хотя бы временный на прихватки или ещё чем положено по технике безопасности. Дудки. Ничего. Свободный полёт в никуда и никакой космической невесомости. Маама, не успел я даже прошептать…

***

– Хватит. Довольно. Такие страхи. Не нужен мне такой отдых, где уже не отдых и, и даже…не дых. Ты видимо уже и не дышал.

–Такое.

– Вздохи…

– Ахи.

Выпалил залпом мой собеседник, а потом смягчился.

– Нууу, ладно. Ты здесь, не хромаешь и голова, кажется на месте, если ещё и мирно закончится, без твоих похорон или больницы и, ты, собственной персоной – кукла неваляшка в гипсе. Давай. Только с хорошим концом.

– Выстрелил свой китовый гарпун, – словесный заряд, мой капитан.

… Тишина за приморской заставою,

Спят деревья у сонной реки…

Так почти поётся в песне. А здесь, а таам. Тоже тишина. Пока…

– А моё тело, вниз, головой, висело, пока, ещё, живое…

На корабле, военном, в будущем, но сейчас одна только секция, и, и таам, две ноги.

Вернее два ботинка, которые застряли между палубой хоть и не верхней, и постель, стапель называется, на которой и устроилась пока целая корабельная секция, многотонный груз, и, и, вниз, головой, зависло, тело, практиканта, с ремесленного училища номер семь, города Керчь.

И.

И, когда рабочий увидел, что его практиканта нет, глянул и увидел, ботинки, вернее подошвы с подковками, железными…

Затянувшаяся немая и не моя, а, в театре жизни, сцена.

… Орать. Звать на помощь бесполезно Шум на заводе на фортиссимо, как говорят музыканты, но сейчас не до музыки…

– Да и голос пропал, у моего коллеги. За такое его и в тайгу могут упрятать или хуже, как врага народа, тогда это было в ходу, и часто. Сталинизм ещё жил…

*

… Эти ботинки и самого практиканта извлекали из клоаки жизненной, точнее,– железной западни, вспомнить потом ни он сам, и даже все рабочие,– не смогли. Тем более я сам был без ясного сознания, был глух и нем, как якорь, который валялся на задворках завода около старого катера.

… Вспоминали потом, когда прошибло потом страха, и висящего и бегающих вокруг да около. А мне чего потеть, когда нужно висеть и не шевелиться. Иначе совсем не пробудиться от такого, совсем не летаргического сна. … Но потом, рассказывал, я, сам, проснулся, якобы проснулся от того, что получал не от любимой девушки, совсем не ласковые пощёчины, – поцелуи, да, от девушки, которой пытался пробраться пальчиками, нежно, узнать, а чавой-то там у неё, и, незаметно, по партизански, чуть ниже, чем пупок и чуть выше, чем колени…

А всё просто. Его освободили из железного плена собравшиеся спасатели, просто рабочие, из соседних отсеков, корабля будущего, которые трудились на нижней палубе, и увидели первыми это чудо, которое свалилось явно не с Неба,– и совсем не манной небесной. И, вот они эти коллеги, пробуждали и приводили его в себя нежными пощёчинами.

Скептик, правда, в одном экземпляре, сосед, прогнозы пытался выдать словесные, дескать того, – загнулся. Его самого чуть не загнули и не сделали из него блин всмятку. Но, когда ботинки зашевелились. Решили, что от такого страха действительно можно было и забыться и заснуть…

– Но.

– Потом.

– Правда. Потом, уже другой работяга, поумнее, когда уже я подавал первые признаки жизни и привет с того света… выдал.

– Мужики, он долго не приходил в себя, потому что сердце было в пятках, ушло так далеко от такого полёта на тот свет. Всё – таки страшно. Молодец. Наш парень. Но не долетел. Не дали своими поглаживаниями по щекам пацана…

А…

– Выручили ботинки, кожаные, а халявки керза, ну керзовые. Вот на этом одном правом ботинке его и заспининговал, корабль, военный, будущий. Потом ботинок, в котором осталась маленькая дырочка пырочка, и она эта подруга моей жизни удержала меня пока, на этом Свете. А ногу. Целая, только на щиколотке, ну косточка такая, была царапина, благо косточка и совсем небольшая, а не моя большая, не очень большая пока, ягодичная мышца…

… – Ты знаешь, капитан, нужно знать устройство корабля. Хотя бы, как нам преподавал Игорь Алексеевич Козлов. Вот его теперь открытый урок, который, в моей голове загруз, как на мелководье сухогруз.

… – Что бы соединить секции корабля, нужно его стыковать, вот они и рёбра жёсткости, из полособульбовой стали и приварить сплошным швом, электроды тройка, и, конечно зачистить стыковочные швы. А на этой самой полособульбовой стыковке должны быть шпильки с резьбой. Вот. Воот оно, вот оно, на свисток намотано. Как в анекдоте. Эта самая шпилька, зацепила за ботинок, да так ювелирно, что не пронизала ступню, на вылет,– насквозь. Но след на ноге остался, заметный. Это и спасло меня. Повис на этой шпильке с резьбой, правым ботинком…

… Ну, а ты не волнуйся теперь капитан. Дело прошлое. Но не забыто. Хоть и не веришь. Что такое могло быть. А что, ещё совсем не до смеха было на другой день, но слава Богу не со мной.

– Ты, конечно хоть и не доверяешь Ангелам Хранителям, но так ювелирно спасти меня могли только Они. Желанные Спасатели и Хранители. Вот с тех пор я и называю Их, моих, Ангелов, Спасателями. Ювелирно сработали и быстро. Молниеносно. Ррраз и не на Кавказ. И не на бетон.