У кабинета он на мгновение задержался, затем решительно шагнул внутрь.
Сервий Туллий Лукан сидел за массивным рабочим столом, погрузившись в чтение какого-то документа. Когда вошел Гай, он подчеркнуто медленно поднял голову и вперил в него недовольный взгляд. Какое-то время оба молчали. Отец словно заново изучал сына, что-то взвешивал, решал. В свои сорок пять Сервий все еще оставался крепким и поджарым мужчиной, в то время как многие его ровесники уже успели оплыть жирком сытой гражданской жизни. Не предаваясь излишествам сам, он с детства приучал к умеренности во всем и своего единственного наследника. И теперь – это было особенно заметно по напряженным складкам на лбу – внутри него происходила изматывающая, с трудом скрываемая борьба, которая обычно случается, когда любящему родителю необходимо принять в отношении своего чада сложное, но вместе с тем неизбежное решение. В конце концов, решив, по-видимому, что пауза затянулась, он осведомился:
– Гай, ты не подумал о том, чтобы предупредить, куда уходишь? В Риме неспокойно, и тебе об этом, как никому, известно!
– Извини, отец. Луцерий прислал за мной человека, и я тут же ушел, – попытался оправдаться Лукан. – Мы были на Форуме, но совсем недолго.
– А-а! Опять этот твой беспутный дружок Луцерий! – проворчал Сервий и уже более миролюбиво поинтересовался: – Ну и как настроения на Форуме? Кому перемывает кости толпа?
– Я не прислушивался. – Лукан прошел к расположенному напротив стола алькову, в небольшом углублении которого стояли статуи богов, опустился на оббитый мягкой тканью стул. Отец продолжал наблюдать за ним, и он спросил прямо: – Луцерий сказал, что ночью арестовали Анния Винициана. Это правда?
– Не совсем. – Сервий как-то опустошенно, во всяком случае, так показалось Гаю, качнул головой.
– Я не понимаю тебя, отец!
– У твоего приятеля Луцерия неполная информация. Да, за ним приходили, но взять не успели. – Сервий усмехнулся. – Он покончил с собой. Как только услышал топот ног у ворот и визг прислуги. Знаешь, Гай, я его даже по-настоящему зауважал. Смог уйти достойно, как мужчина.
Лукан смотрел перед собой и видел лишь сцепленные в замок сильные пальцы отца, покоившиеся на тяжелой черной столешнице. На среднем правой руки играла бликами света массивная золотая печатка.
– Как он это сделал?
– Отравился. Видимо, чувствовал, что в этот раз подобная выходка не сойдет ему с рук, и держал яд при себе.
– У меня такое ощущение, что нечто подобное уже было. И не так давно.
– Ничего удивительного. Кровавую баню, устроенную преторианцами после убийства Калигулы, трудно забыть. Ну а Клавдий, едва стал императором, закончил то, что они начали.
– Да, я помню, – кивнул Гай. – Прошло всего три года, а кажется, что целых десять. Столько всего, столько событий! Какой-то круговорот!
– Вот именно, круговорот, – задумчиво повторил отец и задержал взгляд на документе, который до прихода сына держал в руках; он словно готовился сказать ему что-то важное, но не решался, оттягивал как мог этот миг. Наконец поднял глаза и заговорил, неторопливо, взвешивая каждое свое слово: – Гай, для нашей семьи могут наступить не самые лучшие времена. Причина тебе известна, а повод для тех, кому это будет выгодно, всегда найдется. Сейчас самое главное – обезопасить тебя и твою сестру. И я очень надеюсь на понимание и поддержку с твоей стороны.
– Можешь на меня положиться, отец! – с трудом сдерживая эмоции, ровным голосом произнес Лукан.
Сервий остался доволен и его ответом, и его выдержкой. Скупо, одними уголками губ, но улыбнулся. Для Гая этого было достаточно – жесткий по своей натуре отец не отличался щедростью на похвалы или проявления теплых родительских чувств. Однако сейчас ситуация складывалась так, что скрываемая им глубоко внутри любовь к детям открыто прорывалась наружу. Прорывалась, подталкиваемая страхом за их судьбы, за их право на достойное место среди свободных граждан Великой Империи.
– Возможно, нам на какое-то время придется покинуть Рим, – между тем продолжал Сервий. – Впрочем, надеюсь, до этого все-таки не дойдет. Перед императором я чист и мыслями, и поступками.
– Теперь осталось убедить в этом Клавдия и его псов, – заметил Лукан.
Отец оставил его реплику без внимания, откинулся на спинку стула и продолжал смотреть на него со спокойствием уверенного в себе и своих возможностях человека.
– Да, нас с Виницианом связывали общие дела, и в этом секрета нет. Но дела эти имели исключительно деловой характер. Никакой политики и уж тем более заговоров. Я бы никогда не запятнал имя Туллиев позором измены!
– Я знаю, отец. И никогда в этом не сомневался. – Гай вздохнул. – Вот только станет ли император разбираться, кто из знакомцев Винициана был с ним заодно и готовил переворот, а кто не имеет к нему никакого отношения?
– Это меня и тревожит. Клавдий, бесспорно, поручил аресты и расправы тем, кому доверяет больше других. Кто к нему ближе всех. Ну а кто это, ты и сам можешь догадаться.
– Нарцисс и преторианцы? Только они всегда рядом.
– Правильно. Этот его вольноотпущенник Нарцисс в последнее время занял при дворе уж слишком прочные позиции. Не удивлюсь, если именно он нашептывает Клавдию, как тому следует поступать в том или ином случае. Понимаешь, как это опасно?
– Понимаю, отец. И вообще, зависеть от воли бывшего раба – это для свободного римлянина унизительно. Если не сказать больше.
– А вот язык свой лучше попридержать, – недвусмысленно посоветовал Сервий. – Уши у нашего императора имеются везде. И глаза тоже. Так что в будущем, Гай, будь осторожнее.
– Учту, – пообещал Лукан и, вспомнив беседу с Луцерием, ухмыльнулся. – Вот только глаза эти какие-то подслеповатые, просмотрели мятеж в Далмации!
Отец оставался серьезен как никогда.
– Клавдию это послужит хорошим уроком. А вот Нарциссу представится удобный случай связать с собой императора прочно и навсегда. Ему всего лишь нужно убедить Клавдия отдать следствие по заговору в его руки. И тогда…
– Нарцисс станет в Риме вторым после императора человеком, – закончил за него Гай.
– Да, и очень скоро, поверь мне. – Сервий скользнул взглядом по несколько худощавой, но жилистой и подтянутой фигуре сына, как если бы оценивал готовность того к предстоящим испытаниям, и в глубине его глаз отразилось удовлетворение. – Теперь главное, то, зачем я тебя позвал, – сказал он четко и ровно, как человек, справившийся наконец со своей внутренней борьбой. – Не так давно мы говорили о твоем будущем, о необходимости службы в армии. Что ж, думаю, время пришло и не стоит дальше откладывать. Сами боги посылают нам знаки, и игнорировать их, согласись со мной, было бы неблагоразумно. Поэтому ты немедленно покинешь Рим и отправишься в Мёзию. Ее новый наместник – Авл Дидий Галл – мой старинный друг и будет рад принять тебя.
– Но отец… – начал было Лукан, но Сервий прервал его.
– Это не обсуждается! Галл – строгий, но справедливый командир. Он опытный воин, и под его началом ты приобретешь хороший опыт. – Рука отца легла на лист пергамента, тот самый, который он изучал до того, как вошел Гай. – Решение сената уже есть.
– Даже так?! – Брови Лукана поползли вверх, но, понимая, что за него уже все решено, а спорить – терять впустую время, он лишь спросил: – Когда?
– Прямо сейчас, – огорошил его родитель.
– Но почему так скоро?!
– Потому что неизвестно, что принесет эта ночь.
– А что будет с вами? С тобой, отец, с матерью, с Туллией?! – резко вскочив, буквально вскричал Гай. – Как я могу оставить вас тут одних, на волю богов и палачей Клавдия?
– С палачами не торопись, – невозмутимо ответил Сервий. – За нас же не беспокойся. Завтра утром и мы покинем Рим.
– А если за тобой придут этой ночью?
– Не думаю. Но в любом случае предъявить мне нечего.
– Слабое утешение, – усомнился Лукан. – Может, все же отложить мой отъезд до завтра?
– Я уже все сказал! Ты – услышал! – осадил его отец. – Да, вот еще. – Он поманил Гая к себе и протянул ему перетянутый красной тесьмой свиток. – Это письмо Дидию Галлу, вручишь его лично. А в Томы, где сейчас его резиденция, лучше добираться морем. Так будет безопаснее.
