Тот стоял, нервно вцепившись в фальшборт, и скрипел зубами:

– Принес их Борей на нашу голову! За что мне это?!

– Так, может, все еще обойдется? – осторожно заметил Кезон, сам не особо веря в то, что говорит.

Эвмен отрицательно мотнул кучерявой головой.

– Не обойдется. Смотри, как летит! Ну, прямо ястреб на добычу!

Пентера, вспенивая воду, уверенно шла на сближение. С ее борта прозвучал высокий и грозный рев трубы, полетел над морем и растворился в прозрачном воздухе, наполнив его тревогой и безысходностью.

– Требуют остановиться! – прокричал с кормы капитан.

– Не дождутся! – со злостью бросил торговец и с удивительной для своего немалого веса прытью поспешил к нему. Катастрома между скамьями гребцов жалобно заскрипел под его сандалиями.

Кезон остался на месте. Его пальцы непроизвольно сжались на рукояти кинжала, глаза сузились, сосредоточившись на чужом корабле, но сознание оставалось ясным, а расчетливый ум уже вырабатывал возможные варианты действий на ближайший час. Впрочем, вариантов было немного: сражаться и умереть либо позорно прыгнуть за борт и утонуть в бездонных водах Понта Эвксинского. В любом случае конец был один – смерть. Вот только смерть с оружием в руках выглядела предпочтительней, поскольку именно такая была достойна мужчины.

Тем временем пентера продолжала пенить воду и уверенно сокращать расстояние, но и «Олимпия», подталкиваемая веслами, заметно ускорила свой ход. Их разделяло не больше стадия, когда рев трубы во второй раз разорвал пространство. Рядом с Кезоном кто-то громко выругался:

– Дунул бы лучше себе в ухо, осел!

Ему ответил дружный хохот. А Эвмен с кормы поддал жарку:

– Парни, покажем этим боспорским задницам, где живут рыбы!

«А я бы попробовал оторваться», – пронеслось в голове Кезона, и капитан словно услышал его мысли.

– Налегай! – прогремел над кораблем его голос. – Если дорожите жизнями, гребите живее, мать вашу!

Дважды повторять ему не пришлось; гребцы с удвоенной силой навалились на весла, и бирема буквально воспарила над морем. И все-таки, чтобы значительно оторваться от боспорского корабля, этого оказалось недостаточно. Тот заметно настигал, все так же шел наперерез с нарастающей скоростью. Два ряда весел с каждого его борта ритмично буравили темную воду понта, оставляя на ней белый пенистый след. Расстояние сокращалось, и уже можно было разобрать на змеевидном флаге главной мачты золотое изображение трезубца. Последние сомнения насчет принадлежности пентеры, если у кого и оставались, были окончательно развеяны.

– Забирай влево! – скомандовал капитан.

Кезон увидел, с каким рвением кормчие припали к рулевым веслам, как вздулись мускулы на их обнаженных руках, исказились от напряжения лица. «Олимпия» стала послушно отклоняться в сторону открытого моря, но и на вражеском судне, заметив ее маневр, принялись соответственно менять курс. Начиналась погоня, и неизвестно, кто вышел бы из нее победителем, если бы с пентеры, предупреждая окончательный разворот беглеца, не дали залп из баллист.

Одно из ядер достигло цели и в щепки разнесло рулевое весло у самой лопасти. «Олимпия» судорожно всколыхнулась и на какое-то время потеряла управление.

На корабле противника дали сигнал к атаке.

Понимая, что схватки не избежать, Кезон обнажил кинжал и огляделся. На корме спешно меняли вышедшее из строя весло и разжигали жаровню. У хитрого грека, оказывается, на такой случай был заготовлен сюрприз, и Кезон в очередной раз подивился его изобретательности. Лучники опустили наконечники стрел в пламя, и промасленная ветошь на них вспыхнула. А уже в следующее мгновение в сторону пентеры полетел рой несущих огонь стрел. Большинство из них упало в море, и Эвмен в сердцах плюнул прямо на палубу. За первым залпом последовал второй, более прицельный и более удачный. Две стрелы вонзились в борт корабля, а две прошили его артемон.

Боспорцы ответили: небольшие свинцовые ядра раскрошили несколько весел правого борта «Олимпии» и пробили надпалубное ограждение кормы. Капитан бросился оттаскивать покалеченного кормчего и занял его место. Эвмен взвыл:

– Стреляйте, порази вас гром! Стреляйте!

Лучники, прячась за поднявшими щиты греками, пустили стрелы, потом еще и еще. С палубы пентеры потянулся дымок, вспыхнул малый парус. Однако боспорцев это только озлобило: их баллисты выплюнули новую порцию снарядов, а стрелки послали целый град стрел. Одна из них, прошив горло, пригвоздила к мачте воина, перебегавшего в носовую часть судна. Вероятно, Эвмен послал его к пассажиру, так как активно жестикулировал, пытаясь что-то донести. Кезон даже не стал вникать, что именно: все его внимание было приковано к пришпиленному, точно жучок, человеку, в расширенных глазах которого застыло удивление. Ни боль, ни ужас, а именно удивление. Из открытого рта на подбородок и грудь хлынула густая алая кровь, ноги подломились, обмякшие руки безвольно повисли вдоль тела, разжались пальцы, выронив уже бесполезный меч.

– Берегись!

Кезон оглянулся на крик. Пентера надвигалась на «Олимпию», нацеливаясь обшитым бронзой тараном в ее корму. На мостике, по обе стороны форштевня, сгрудились воины с занесенными над щитами копьями, кто-то из них выкрикивал оскорбления в адрес византийцев. Эвмен не остался в долгу.

– Пусть собаки съедят вашу печенку, а вороны выклюют глаза! – заорал он так, что надорвал голос. – Пусть Зевс пора…

Вошедшее в грудь копье, оборвало его на полуслове. Он рухнул на палубу как подкошенный, широко разбросав руки и ноги. И сразу за этим «Олимпию» сотряс мощный удар.

Кезона отбросило к левому борту, и он сильно ударился плечом. Кто-то завопил, послышался треск ломающегося дерева. Приподнимаясь на локте, он обнаружил, что, падая, выронил кинжал. Рядом его не было. Видимо, отлетел под ногами воинов, ринувшихся на корму, где вот-вот должен был начаться бой. Одного из них пронзила стрела, и он свалился прямо на головы гребцов. Его товарищи, дико крича и потрясая оружием, с ходу влились в самую гущу свалки.

Кезон освободился от сумки с письмом Гипепирии и, не раздумывая, бросил ее за борт. Затем подобрал меч сбитого стрелой наемника и побежал на шум битвы.

Боспорцы уже запрыгивали на площадку и, ступая по трупам, шаг за шагом выдавливали византийцев с кормы. Двоих прижали к фальшборту и добивали мечами, остававшихся теснили к скамьям гребцов. Последние, не имея оружия, с ужасом наблюдали за происходящим; кое-кто, спасая свою жизнь, уже прыгал в бурлящее вокруг сцепившихся кораблей море. В спешке Кезон наступил на руку одного из них. Тот вскинул голову и прошил его обезумевшим взглядом, а мигом позже прилетевшее с пентеры ядро превратило эту голову в кровавое месиво. Ошметки мозга полетели на Кезона; он отшатнулся, едва не оступился, но чудом удержался на ногах. Правда, ненадолго.

– Твари! – прохрипел, падая на него, один из людей Эвмена.

Он вывалился из последнего ряда и буквально придавил его изрубленным телом к палубе. Обездвиженный, Кезон еще успел увидеть, как падали под ударами боспорцев последние защитники «Олимпии», как их капитана проткнули сразу двумя копьями, а он, продолжая рычать и брызгать слюной, снес топором одному из врагов полруки.

Что-то тяжелое ударило Кезона в висок, и он отключился.

Вода, окатившая лицо, была соленой и отдавала рыбой. Кезон поморщился, с трудом разлепил глаза. Над ним, развязно скалясь, стоял боспорский воин. В руке он держал кожаное ведро, из которого, видимо, и выплеснул на него дурно пахнущую жидкость. Хохотнув, боспорец наклонился, подмигнул и участливо поинтересовался:

– Как тебе, уже легче, засранец?

– Уже легче, – с трудом вымолвил Кезон, но только для того, чтобы не злить его. – Благодарю.

– Чумазый очнулся! – сообщил кому-то воин и пошел прочь.

Сознание возвращалось, постепенно восстанавливая картины последних событий – неожиданных, стремительных, жутких. Кезон пошевелился. В боку кольнуло, а шея затекла так, что любая попытка двинуть ей доставляла боль. И все же он заставил себя повернуть ее, чтобы осмотреться.