Чертово перышко в кармане.
— Не обижайся, мне сейчас надо к себе поехать. Есть по работе кое-что незаконченное. Даже не срочное, просто… может, оно и глупо, но если не сделаю все, что только возможно, буду завтра весь день не в своей тарелке.
Сам понимаю, как глупо это звучит — какая, к черту, работа на ночь глядя. Но Оля только кладет мне руку на колено:
— Да, конечно. Незавершенные дела — это как неоплаченный счет, который вроде бы кушать не просит, но вызывает тревогу, пока не будет погашен. Конечно, езжай. И, Саша, — Оля улыбается, и в машине словно бы становится светлее, — пускай все получится.
* * *
Просыпаюсь в холодном поту и не сразу решаюсь пошевелиться — боюсь обнаружить, что парализован. Сердце бьется где-то в горле, каждый вздох дается через боль. С усилием приоткрываю глаза, но вижу только зыбкое марево.
Ощупью сползаю с кровати. Путь до ванной преодолеваю, словно пятикилометровую полосу препятствий. Включаю холодный, на пределе возможностей системы водоснабжения, душ. И только минут через десять начинает понемногу отпускать.
Пью горячий чай и съедаю целую пачку зефира — к черту ЗОЖ, не до него сейчас, надо срочно сахар в крови поднять. Где-то через полчаса прихожу в себя. Содержания сна я не помню, но точно знаю, что ничего более паскудного со мной никогда не приключалось. Какая же мерзость это перышко… на вид такое невинное. Давлю соблазн сжечь его прямо сейчас на конфорке газовой плиты. Я же сыщик, а не чувствительная старая дева. Пытаюсь сосредоточиться на анализе ситуации, хотя для этого и приходится открыть вторую пачку зефира.
Какую информацию нам дал проведенный на себе бесчеловечный эксперимент? Весьма вероятно, что с этим пером поработал кто-то, имеющий Дар к влиянию на чужие сны. И определенно оно навевает кошмары — то ли потому, что этот человек хотел сделать плохо тем, кто уснет под его поделкой, то ли потому, что самому ему плохо…
Достаю уже потрепанную распечатку фотографии Алины Михайловой. Смотрю в ее расширенные, словно от непреходящего ужаса, глаза. Где ты, Алина? Что с тобой происходит? Как мне тебя найти?
Ладно, оставим эти риторические упражнения. Допрашивать фотографии я не умею — и никто, насколько удалось выяснить, не умеет. Так или иначе, у нас есть след. Вот только как им воспользоваться? Мои ребята могут разыскать предмет, если известно, где он находился — а вот в обратную сторону их способности не работают. Но есть и другие Дары… и я даже знаю, у кого. После того, как компьютерный гений «Марии» попался на попытке украсть деньги у моей клиентки, я стабильно получаю отчеты обо всем, что происходит у них в конторе. Надо сказать, дела у конкурентов идут через пень колоду — заказов мало, слишком уж высокий для нашей провинции ценник они выкатывают. Но сейчас не время мелочно злорадствовать. Эксперт, способный найти место, где вещь хранилась, эдакая «ищейка», у них действительно есть. Вероятно, речь идет о человеческой жизни, так что придется мне переступить через гордость и обратиться за услугами к конкурентам.
И вообще, чего это я до сих пор в халате как Обломов какой-нибудь? Пора на работу. Алина и ее отец нуждаются в моей помощи, да и текущих дел агентства никто не отменял.
Час спустя вхожу в приемную «Марии». Секретарша смотрит на меня так, словно я вплыл сюда на пиратском фрегате, размахивая обнаженным тесаком. Вежливо улыбаюсь:
— Здравствуйте, могу я увидеть владелицу фирмы?
— Ну-у я не зна-аю… — растерянно тянет секретарша. — У нее такой плотный график… Подождите, пожалуйста, одну минуту. Выясню, когда она сможет вас принять.
Встает и неторопливо уходит. Скрещиваю руки на груди. Ну естественно, конкуренты не упустят случая мелко отомстить. Сейчас, наверно, скажет, что Мария примет меня после дождичка в четверг или вовсе никогда…
Дверь начальственного кабинета распахивается. На пороге стоит сама Мария.
— Конечно, проходите, Александр! — мне кажется или в голосе этой ледяной стервы звучит что-то вроде волнения? — Спасибо вам, что пришли!
Пожимаю плечами и прохожу в элегантный кабинет — кажется, такой стиль называется скандинавским. Чистые линии, светлые тона, натуральные материалы — нарочитая простота, которая на самом-то деле стоит куда дороже пафосного декора. Безупречный порядок, ни единой валяющейся бумажки, каждая вещь на раз и навсегда отведенном ей дизайнером месте. С досадой вспоминаю свой простецкий офис с его непреходящим легким бардаком.
На стене — плакат «Мир открывает двери перед тем, кто точно знает, куда идет». Ну и куда же ты, Мария, идешь?
— Садитесь вот в это кресло, — Мария кивает на изящную конструкцию, которая оказывается неожиданно довольно удобной. — Будете чай или кофе?
— Нет, спасибо. У меня совсем простой вопрос…
— Тогда, может быть, виски? Есть неплохой Олд Пультни.
Это настолько неожиданно, что я киваю. Пить с утра пораньше не в моих обыкновениях, но чего не сделаешь ради установления добрососедских отношений…
Мария достает белую картонную коробку и извлекает оттуда солидного вида бутылку. На этикетке число «12». Ого, стоимость двенадцатилетного виски исчисляется даже не трех-, а скорее четырехзначными суммами. Мария разливает напиток в бокалы с толстым дном, кидает в каждый по два кубика льда — холодильник так изящно встроен в дизайн кабинета, что сразу я его и не приметил.
— Я собиралась сама зайти, чтобы поздравить вас, — Мария опускается в кресло напротив меня. — Но не знала, как вы на это отреагируете.
— Поздравить? С чем?
— Ну как же! С наградой… и главное, с тем, за что вы ее получили.
Шотландский виски отдает дымом и травами.
— А, действительно… Да, спасибо. Очень мило с вашей стороны меня поздравить.
Отчего-то я не подумал, что Мария об этом знает. Естественно, ведь мое награждение и по местному телевидению показали и на центральном упомянули в новостях. Весь город в курсе, ко мне теперь каждый день на улице подходят — просят совместное селфи. Вчера бабуля какая-то меня признала, схватила за пуговицу и битых десять минут рассказывала о своем покойном муже-спасателе — я, мол, такой же молодец, как и он; неловко было ее прерывать, я даже на встречу опоздал из-за этого. Было бы странно, если бы начальница детективного агентства не знала.
— Поверите вы или нет, но я и правда очень за вас рада, — в улыбке Марии сквозит мягкость, которой я от этой прожженной бизнес-леди совершенно не ожидал. — А вот себя чувствую ужасно виноватой. Ведь он сначала к нам обратился, этот Михайлов. Но, понимаете, денег у него не было, а мы — коммерческая организация…
А я-то, конечно, благотворительное общество. Мне и булочки к утреннему кофе сами с неба падают, и владельцы офиса арендную плату за красивые глаза прощают. Катаю во рту еще глоток дорогущего вискаря.
Мария снимает свои ультрамодные очки. Интересное у нее все-таки лицо… не столько красивое, сколько эффектное: крупные выразительные черты, волевой подбородок, а глаза — надо же — светло-голубые. Без очков она не выглядит такой агрессивной.
— Понимаете, Александр, это же мы должны были взять это дело, — говорит Мария. — Нет-нет, я не в том смысле, что вы не справились! Но вы были там один и так рисковали… А у нас же есть специалисты нужного профиля. Один сотрудник способен расположить к себе кого угодно. Другой умеет сливаться с местностью почти до полной невидимости. Третья чувствует произнесенную при ней ложь, просто находясь с говорящим в одном помещении. Мы обязаны были взять это дело и раскрыть преступление. Не ради наград и премий — ради людей, попавших в беду. Но как получилось, так получилось. Людей спасли вы, а мы… мы неплохо зарабатываем на сборе материалов для бракоразводных процессов.
Мария разливает виски по бокалам. Она выглядит искренней и немного печальной. И почему, в самом деле, я считал ее бессердечной стервой? Только потому, что она так выглядит? Очки эти ее прокурорские, шпильки, обтягивающие фигуру деловые костюмы… да кто вообще такие носит в двадцать первом-то веке с его асексуальным кэжуалом и оверсайзом?