– Ежели по уму, то тут мужичков семь нужно, – возразил Игнат.

– По уму? – переспросил с некоторым вызовом Пётр, явно недовольный возражением плотника.

– А то как же? Ежели меньше, то можно не успеть ни землицу вспахать перед посевной, ни ниву пожать по осени.

Андрей осмотрел поле и пожал плечами.

– А чего народу вы так много называете? На жатве понятно. Но на жатву можно и баб привлечь. Однако пахать… пятеро… семеро… Куда столько?

– А ты поди попробуй столько земли руками обработай, – усмехнулся Пётр.

– Зачем руками-то? А соха? А плуг?

– Ну для сохи лошадка нужна, – заметил Игнат. – А боевых меринов впрягать невместно. Да и не всегда они есть. Смотр полка когда проходит? Вот! А выезжать нужно загодя. Посему на посевную самую и попадает. А плуг что сие?

– Плуг? – переспросил Андрей, с раздражением подумав о том, что снова вляпался.

Парень знал, что первые упоминания о плуге на Руси были в Повести временных лет. А также то, что плуг плугу рознь. Строго говоря, архаичный плуг шире известен как соха, то есть дышло и закреплённый на нём лемех. Так вот архаичный плуг на Руси и бытовал. Его-то и упоминали в Повести временных лет. Впрочем, в дальнейшем употребляли более привычное название «соха». Классический же плуг с отвалом, изобретённый ещё римлянами, заехал на Русь лишь в XVII веке, войдя в практический оборот лишь в XVIII–XIX.

Но это только одна сторона вопроса.

Вторая – это крайне ограниченное бытование не то что плуга, но и даже сохи.

Сначала всё упиралось в нехватку земли из-за того, что люди заселяли только террасы по поймам рек. Там едва-едва пашни выходило для того, чтобы вырастить себе что-то покушать. Про содержание тяглового скота и речи не шло. Это было очень дорогое удовольствие, из-за чего соху тягать было нечем.

Потом, после того как во второй половине XIII века начался процесс «взлёта на холмы», то есть заселение водоразделов, образовалась другая проблема. Серьёзно возросшее тягло. Ведь, кроме содержания князей да бояр с компанией, крестьянину пришлось теперь ещё на своих плечах вывозить и выплату налогов хану. Именно налогов, так как Русь стала провинцией Золотой Орды и платила, по сути, удвоенный налог: один – местному руководству, второй – центральной власти, из-за чего прибавочного продукта стало в удельном плане ещё меньше, чем раньше. Да, крестьяне размножились и заселили в несколько раз бо́льшие территории. Да, объём поступлений в казну существенно увеличился. В каких-то случаях в несколько раз. Но крестьяне лучше жить не стали. Скорее, напротив. И тягловой живности в их хозяйстве так и не завелось. А лошади, как и прежде, оставались преимущественно военными животными.

Так вот, в 1553 году ситуация с этим делом лучше не стала. У крестьян как не было лошадок, так и не появилось. Да и волов не наблюдалось особенно, из-за чего соха употреблялась прямо скажем весьма неактивно. С плугом же была беда самого натурального толка. Он существовал где-то за горизонтом…

Андрей перевёл взгляд с Игната на Петра. Потом на Устинку, который так же внимательно слушал. И везде встречал в лицах удивление и интерес.

– Вы что, про плуг не слышали?

– Нет, – серьёзно ответил Устинка.

– Ну темнота! – максимально насмешливо произнёс Андрей. – Это же первое средство в распашке! Конём или волом понятно. Соха ни в какие подмётки плугу не годится. Мне сказывали, что его выдумали в незапамятные времена ещё до рождения Христа.

– Да ну, – фыркнул Игнат.

– Вот те крест! – произнёс Андрей и перекрестился. – За что купил, за то и продаю. Брешут али нет – мне то неведомо.

Устинка и Игнат пожали плечами. Пётр Рябой хмыкнул и вернулся к работе.

Когда же Андрей выдохнул, подумав, что вопрос закрыт, Пётр скосился на него и спросил:

– А кто болтал?

– Что?

– Кто про плуг болтал?

– Думаешь, я помню? Купец какой-то.

– Про Литву, наверное, сказывал?

– Про Польшу.

– Ясно, – кивнул Пётр. – Будь осторожен в таких словах. Понятно, что без злого умысла. Но у Государя нашего терпение, как сказывают, невеликое. И слова твои легко можно повернуть против тебя. Что, дескать, ты сманивал людей на отъезд в Польшу. Говоря о том, как там всё славно.

– Так я такого не говорил!

– А как ты это докажешь? Люди слышат, что хотят. А призывы отъехать на службу к крулю Польши есть измена.

– Так…

– Ежели спросят про плуг – сказывай, что не помнишь. Купец какой-то на торжище заезжий. А откуда тот прознал – не ведаешь. Где пользуют – тоже. Просто слышал, что дело доброе. Сам же говоришь – «доброжелателей» у тебя много.

– Да зачем им с такими пасквилями связываться? Им ведь надо меня к ногтю прижать.

– Это пока. А если увидят, что птичка не идёт в клетку, то могут на всякое пойти.

– Понял тебя. Спасибо, – хмуро ответил Андрей.

Пётр был прав. В здешней среде нужно очень плотно думать о том, что ты говоришь и кому. Следя не только за языком, но и за жестами да поступками. Огромное количество условностей формировали сложнейший узор общественной паутины, по которой стоило немалого труда пробираться, чтобы не спровоцировать смертельно опасных пауков. Тем более сейчас, он ведь, чай, не крестьянин. С него и спрос совсем другой.

Немного помолчав и подумав, Андрей отправился к Илье. Требовалось срочно сменить тему. Просто чтобы не загоняться и отвлечься.

Тот отдыхал возле кузницы. После завершения ударных работ, требующих максимальной концентрации человеко-часов, кузнеца оставили в покое. Точнее, позволили заняться обустройством своего рабочего места.

– Смотрю, ты уже уголёк жечь начал? – кивнул Андрей на горн, раздуваемый Ильёй.

– Так и есть. Хочу проверить меха твои.

– Ты ведь помнишь? Клятву дал.

– Такое забудешь, – усмехнулся кузнец. – Бессмертием своей души поклялся, что всё узнанное от тебя никому без твоего разрешения сказывать, показывать или иным способом сообщать не стану, – повторил он свои слова в упрощённой форме и, истово перекрестившись, поцеловал крест и, чуть прищурившись, очень тихо добавил: – Ведун.

– Ты такого слова не сказывай, – нахмурился Андрей, оглядевшись и проверяя, что никто не слышал. – Вот услышит кто. Проболтается священнику на исповеди. И всё… поминай как звали. Не только меня. Но и тебя. Никого не пощадят.

– Чай, не дурень, понимаю, – очень серьёзно ответил кузнец.

– Ладно. Что с мехами? Удалось разобраться?

– Дуют – лучше не придумаешь. А главное – постоянно. Куда ни тяни – всё одно дуют. Славно!

– Готов уже дела делать по ремеслу своему?

– А то!

– Тогда смотри, – показал ему Андрей сулицу. – Видишь, какой наконечник. Нужно таких же. Только в черешке плоском пару дырок наделай. Чтобы можно было нагелями крепить на древке.

– А чего таких? Почему не с втулкой? Они же лучше.

– Железа больше уходит, да и дольше делать. Кроме того, с черешками можно сделать древко тоньше. А значит, и втыкаться станет лучше.

– Хочешь сделать как джиды у Мити Косого, только побольше?

– Именно так, – вяло улыбнувшись, ответил Андрей. Сулицы в эти времена не употребляли и не знали, а вот джиды – вполне. Хоть и бытовали они ограниченно.

– И сколько их делать?

– Четыре-пять десятков. Нужно посмотреть, как пойдёт. В день уложишься?

– Не знаю, – вполне честно ответил кузнец. – Нужно пробовать. Я ведь оружия ранее не делал.

– Тогда пробуй. Вечером посмотрим – сколько их получилось сделать. Сразу и решим всё… – сказал он. Пожелал Илье удачи да отправился дальше. Ему требовалось также проведать Марфу, которая осваивала весьма непростое дело учёта. Для её в целом гуманитарной головы – адский ад.

Подошёл.

Взял несколько листов бересты. Пробежался по ним глазами.

– Ты нас под монастырь подвести хочешь? – тихо прошипел он.

– А что не так?

– Ты зачем так числа пишешь?

– Ох… – только и выдавила она, осознав свой косяк. Она ведь вместо местного обычая записи применяла вполне современные для XXI века приёмы фиксации данных с помощью арабских цифр и специальных значков.