— Значит, думаешь, это ревность? — спрашивает нахмурившись.

Лениво трется колючей щекой о мое лицо и смачно затягивается воздухом с моих растрепанных волос.

Внизу живота бабочки оживают. Тело предательски реагирует на малейшие ласки от Вани. Всегда.

— Откуда же мне знать, Вань, что ты чувствуешь? Ты мне скажи, — отвечаю, стараясь быть равнодушной.

— Женщины, — недовольно отстраняется он и, схватив за руку, выводит из лифта. — Обязательно нужны эти разговоры?

— Можешь не говорить, — фыркаю. — Бесишь, Соболев.

Как только мы оказываемся в квартире, Ваня, словно бронепоезд, сбивает меня с ног и вминает в стену. Где-то за пределами возникшего вакуума в голове брякает об пол сумка и падает металлическая ложка для обуви.

Поднимаю голову, чтобы в полумраке рассмотреть любимое лицо. Не сдерживаюсь и приближаюсь к нему. Горячие пальцы обжигают прохладные щеки.

— Ревную, малыш, — сознается Ваня, глядя мне в глаза. Искренне и обескуражено. —Пиздец как ревную. К твоему бывшему. Вообще, ко всем…

Я улыбаюсь. Словно у меня челюсть заклинило.

«Пиздец как».

Неумолимой двухметровой волной нежность сшибает. С головой меня поглощает и все тело окатывает. Со рвением мартовской кошки обнимаю мускулистую шею руками, а крепкую задницу — ногами. Ваня сжимает мои холодные ягодицы. Он как всегда — везде большой и горячий.

Жарко становится…

Жарко, но так хорошо. Видит бог — лучше в жизни еще не было. Я просто не понимаю, как не верить в сказки, если вот же… самая настоящая сказка со мной случилась.

Ванечка… Мой Ванечка.

Он такой… прямолинейный и честный, мой десантник.

Никогда не будет говорить то, чего нет. Не будет приукрашивать или врать. Но, если что-то чувствует — сразу скажет. Без виляний и заигрываний.

Как есть.

Ревную. Пиздец как. И точка.

Думаю, за несколько прошедших в мире тысячелетий вряд ли что-то кардинально поменялось — женщины все еще любят ушами. И, конечно, слушать комплименты и слова любви всегда безумно приятно. Но если рядом Он. Самый замечательный, самый нежный и родной, то слова… будто лишние.

Зачем мне они?..

Зажмуриваюсь от счастья. Проживаю этот момент каждой клеточкой тела. Просто не верю, что так бывает. Сколько я слез в подушку пролила? Сколько страдала из-за своей любви к этому парню? Даже о половине того, что происходит, мечтать не могла…

Боже, спасибо!

Как самый яркий фонарь на ночной мостовой свечусь. Только дурак не заметит.

— Любишь меня мучить, да? — Ваня усмехается с раздражением и, проникнув под короткий пуховик, обхватывает талию. Прямо под ребрами.

— Нет. Не хочу я тебя мучить, — пожимаю плечами и коротко целую Ваню в губы. — Ты ведь знаешь, что мне никто другой не нужен? Так… зачем ревновать?

— Да хрен знает, — он тяжело вздыхает и морщится.

Нахмуриваюсь.

— Говори уже, Вань, — становлюсь серьезной.

Редко когда нам удается достигнуть такого дзена, когда он не увлечен сметами, объектами или подрядчиками. Когда Соболев только мой. В моменте. Если, конечно, мы не занимаемся сексом… Там всегда идиллия.

Свет, войдя в квартиру, мы не включили. В прихожей приятный полумрак, в котором так легко можно разговаривать по душам.

Снова зажмуриваюсь. Душа улыбается. Сердце радостно сжимается.

Семья.

У меня будет настоящая семья. Как только окончу университет, нарожаю ему целый десантный взвод, а Ваня обязательно будет самым лучшим отцом для них. В этом почему-то уверена. Видела, как он с Ксюшенькой Машкиной водился.

Только вот его сомнения мне не нравятся.

— Ты… не уверен во мне? — Догадываюсь.

— Ты ж первая красавица, — произносит Соболев мне в губы. — Все время думаю: на хрен тебе такой, как я?

— В смысле?

Что за бред?

— Денег у меня нет, работы тоже, — перечисляет. — Бизнес убыточный, столько времени отбирает, что, кажется, ни на что не гожусь. Когда все заработает, ХЗ. Ты королева, а я ни разу ни король. И вряд ли когда-то им стану.

Поражаюсь так, что дар речи пропадает. На Ваню подобное самобичевание совсем не походит. Он же такой самоуверенный. Сильный, умный, самый лучший.

Сама от себя глаза закатываю. Валеева, ну сколько можно? Сейчас мишура из ушей посыпется.

— Ты на комплимент нарываешься, Соболев? — непонимающе шепчу.

— Нет.

Его серьезность не смешит, а ранит. Почему-то я никогда не представляла его… таким. Сомневающимся в себе и собственных силах.

— Тогда в чем проблема?

— Да нет проблем, Тай.

— Нет уж, говори, — чуть сильнее сжимаю ногами узкие бедра. — Мы совсем с тобой не разговариваем, — робко продолжаю.

— Ох уж эти ваши разговоры, — вздыхает Ваня и тащит меня в спальню. — Пойдем, я хочу занять горизонтальное положение. Устал сильно, малыш.

Сгрузив меня не кровать, он нетерпеливо дергает замок на моей куртке и скидывает с себя пальто. Верхняя одежда отправляется на пол. Устраиваюсь у Вани под боком и обвиваю крепкое тело, как лиана. Тяжелая рука ложится на мое плечо.

Зажмуриваюсь.

— Я тебя люблю, Вань, — произношу шепотом. Слова распадаются на звуки и исчезают в тишине комнаты. Фух.

Это оказывается, несложно.

Мерно поднимающаяся и опускающаяся от дыхания твердая грудь под моей щекой замирает. Ровно на три секунды. Долгих и мучительных. Затем снова оживает, словно Ваня принял эту информацию, переработал в голове и живет дальше.

— И мне не нужны деньги. Никогда не нужны были, между прочим, — замечаю с укором. — А что за проблемы с бизнесом?

— Ищем, где кредитнуться. Поставщики подвели, банки отказывают. Не вникай, Тай. Разберемся.

Его голос сонный. Такой уставший, что я понимаю — еще пара минут и Соболев вырубится. Не раздевшись и не поужинав. Я догадывалась, что у них там с Мироном все непросто. Но чтобы так…

— Хочешь… можем продать мою квартиру? — нерешительно предлагаю и закусываю губу.

Ваня вздрагивает всем телом, сжимает мое плечо и отрывисто хохочет.