– Да не сиди ты как бревно. Давай, помогай!

Вместе они вытащили Василия из воронки. – И чё он побег сюда? Бомбили там, а он здеся. Струхнул видать.

– Да как вы смеете? Вы же не знаете его совсем! Он ведь летчик! – возмущенно воскликнул Алексей

– Ха! Летчик поди тоже человек. Тоже спужаться может, – утерев рукавом лоб, ответила она. – Вона где все, а он тута. Видать сбег пока немец бомбил нас.

Оглядевшись вокруг, Алексей понял, как и почему Василий оказался в дальней части станции.

– Я знаю, почему он здесь. Вон, видите те бочки? Если бы попали в них, тут два дня все полыхало бы. Он их перекатывал. Видите, сколько бочек в кустах! Да Лешка герой! Как так получилось, что он назвал друга Лешкой? Он и сам не знал. Но вырвавшееся слово поставило свою точку. Судьба сама все решила. Теперь он Василий Беглов, бывший беспризорник. Воспитанник Питерской шпаны с Литейного. Юнга города на Неве. Алексей же Везунов погиб откатывая бочки с керосином. Есть, конечно, риск, что его узнают и разоблачат, но в части, куда он направляется, нет никого из их училища. И фотография! В документах выданных в училище были перепутаны фотографии! Они посмеялись тогда и решили никому не говорить. Хохотали как ненормальные. Фотографии были так себе, и они развлекались тем, что показывали документы друзьям и никто (!), никто не заметил, что фото перепутаны. Тогда это казалось забавой, теперь же могло спасти его от Леховцева. Когда началась война, они хотели рассказать о перепутанных фотографиях, но потом решили промолчать. Побоялись, что вместо фронта поедут на просторы Сибири.

– Слушай, а он не брат тебе? Ну, прям точь в точь ты!

– Нет, не брат. Друг он мой. Лучший друг, понимаешь?

– Что не понять? Лучший так лучший. Жаль его. Такой молоденький. Красивый. И тут он не выдержал. Слезы сами лились, падали на лицо Васьки, стекали ему на шею и казалось, это слезы погибшего друга. Казалось, это он плачет, сожалея, что его война уже позади.

–Ну, ты это, хватит реветь то. Того гляди опять прилетят. А у нас еще столько дел. Где документы его? В карманах нет, я смотрела.

– Документы в вагоне остались, в вещмешке. А вагон сгорел. Но ты не думай ничего такого, я ведь про него все знаю и скажу кому следует.

– Да мне то что. Это ты не мне говорить будешь. Но, похож то как. Ну прям как ты лежишь, тьфу, тьфу. Ладно, я за носилками схожу, а ты попрощайся, что ли. Девчонка убежала, а он все держал друга за руку, не замечая ничего и никого вокруг.

День казался бесконечным, но постепенно ужас утренней бомбардировки уступил место другим мыслям и чувствам. Нужно было срочно восстанавливать разрушенные пути и вместе со всеми он таскал шпалы и рельсы от разобранной неподалеку узкоколейки. То и дело поглядывая на темнеющее небо, думал о том, как хорошо было бы успеть сделать работу до темноты. Ведь если бы не эти гады, что словно коршуны налетели на беззащитный, мирный поезд, они с Васькой были бы уже в части и даже, может, сражались за своё небо, свою страну. И не пришлось бы оплакивать друга и жить по чужим документам! В тот момент казалось правильным то, что он сделал. Но сейчас Алексей сожалел, что поддавшись минутному порыву, назвался Василием Бегловым. Размышляя, он не заметил неприметных с виду людей в форме наблюдающих за ним из-за дымящегося полуразрушенного вагона.

– Так он это или нет? – спросил тот, что был старше по званию.

– Вроде похож. Лицо вот, только, грязное и темно тут. А так вроде Беглов. Я его пару раз то всего в училище видел. Поближе посмотреть бы, ну и потолковать.

– Потолкуем. Как в часть приедет, так и потолкуем. Если Везунов погиб, так капитану Леховцеву и доложим. А пока давай на станцию. Там еще дел невпроворот. Немцы оборону прорвали, а у нас тут два эшелона и третий на подходе. Отправлять их надо.

Не отводя взгляда от сидящего напротив майора госбезопасности, Алексей в сотый, наверное, раз отвечал на задаваемые вкрадчивым голосом вопросы. Главное было не запутаться в собственных показаниях и, стараясь сохранять спокойствие, он вновь начал излагать события прошедших суток.

– Когда начался налет, я спал. Потом раненых выносил, вагоны тушил, людей отводил. Алексея Везунова не видел. Что он делал, не знаю. Но, судя по всему, он бочки с керосином старался откатить в лесок. Если бы они рванули, всю станцию бы разнесло.

– И как вы его нашли?

– Пошел искать и нашел. Он в воронке лежал. Тут Алексей невольно запнулся и сидящий напротив человечек, конечно же, заметил это.

– Что – то еще вспомнили, товарищ младший лейтенант?

– Нет, ничего. Просто на душе тяжело очень, товарищ майор. Это ведь был наш первый день на войне, и вот я жив, а Лешка погиб. На глаза вновь навернулись слезы, но не пролились. Я теперь знаете, как воевать буду, товарищ майор, ну будто за двоих. Понимаете?

– Понимаю, батенька. Понимаю. А вот, скажите, кто мог видеть, куда младший лейтенант Везунов документики положил? Вы то, батенька, спали, следовательно, видеть не могли. Или не спали?

– Спал. Но куда если не в вещмешок? При нем документов не было. И сестричка смотрела, не было.

– Так – то оно так. Но и проверить нельзя. Сестричка подошла, когда ты, младший лейтенант уже рядом с Везуновым был. Или не так?

Неожиданный переход на «ты» смутил Алексея, но решив не обращать на это внимание, он постарался ответить как можно более искренно. – Вы правы, товарищ майор. Сестричка позже подошла. Но вещмешка не было.

– А где, кстати, твой вещмешок, товарищ младший лейтенант? И документики покажи свои. А то все говорим, говорим, а документики твои я так и не увидел.

Глазки буравчики впились в него, но Алексей с честью выдержал этот взгляд.

– Мой вещмешок тоже в сгоревшем вагоне остался, а документы вот, пожалуйста.

Никогда еще его документы не осматривали столь тщательно. Маленькие глазки буравчики вглядывались в каждую букву, каждую цифру. Искали за что зацепиться и не найдя, начали с особой тщательностью рассматривать лицо Алексея.

– Ну а ты, товарищ младший лейтенант, как без вещей то? Девушки фотография, или там ценности какие? И у друга твоего, кстати, были какие ценные вещи?

При упоминании о «ценностях» Алексей внутренне напрягся. Выходит не просто так появился здесь этот майор? Но как Леховцев так быстро узнал, что он, Алексей Горчаков, «погиб»? Хотя, мог, конечно. И тут он решил хоть немного, но отомстить Леховцеву. – Ценные вещи? Были вообще-то.

Взгляд сидящего напротив человека напрягся. И весь он словно подобрался для прыжка. – Так о каких ценностях идет речь? – чуть привстав из-за стола, глухим от волнения голосом спросил майор.

– Газета у меня там осталась, товарищ майор, с речью товарища Сталина. Ну та, которую, он в самом начале войны произнес, которую в «Правде» напечатали. Где теперь такую газету достать, не знаю.

– Газета, говоришь. Ну, ну. Такая газета и впрямь ценность. Молодец младший лейтенант. Хороший из тебя защитник родины получится. Жаль друг твой погиб. Вместе бы вы столько фашистских гадов уничтожили.

Алексею на миг стало страшно. Даже голова закружилась. Но он продолжал все так же преданно смотреть на сидящего перед ним мужчину и это помогло. Буравчики спрятались в глубину глаз, и взгляд майора стал вдруг похож на человеческий.

– Ты где вырос то? В Ленинграде кажется? Я сам из тех мест. Из Сестрорецка.

– А я с Васьки, ну, с Васильевского. Васька с Васьки. Беспризорничал, потом в детдом попал, ну а потом в летное поступил.

– А Беглов потому как бегал много? – попытался пошутить майор.

– В самую точку попали, товарищ майор. С детдома раз десять сбегал пока мальцом был, ну, а потом перестал. За ум взялся, учиться хорошо начал, в летную школу поступил.

Вопросы сыпались один за другим, но столько раз слушая рассказы друга о босоногом голодном детстве, Алексей без запинки отвечал на них.

– А такого, капитана Леховцева, знаешь? Может, слышал, что о нем?

– Вроде слышал. Лешка говорил что – то, но я не помню. А что случилось – то?