Глава 1.

— Доброе утро, чудесный мир! — кричу я в сторону дежурки, пробегая через турникет, и активно жестикулирую.

Сидящие там, как милые обезьянки за стеклом в зоопарке, реагируют совершенно по-разному.

Коллега из отдела, опер Миша Кологривый, издевательски усмехается, а Сенечка Юрьевич, оперативный дежурный, приветливо машет в ответ и, разглядывая мой кислотно-желтый утепленный плащ, снисходительно качает головой. Остальные ведут себя как обычно — делают вид, что меня нет.

Как же надоело!

Многие мужчины даже в современном обществе ни во что не ставят нас, независимых женщин! И пусть мне всего двадцать два, но я чувствую в себе такую внутреннюю силу и безграничную любовь к человечеству, что мысленно всех-всех прощаю.

— Завьялова! — словно в рупор окликает дежурный. — К подполковнику на ковер. Быстро!

— Руки в ноги, рыжая, — скрипит Кологривый.

Я закатываю глаза, ощущая, как внутри поднимается предательская волна ужаса. В панике оглядываюсь назад.

Может, сбежать? Ну ее, эту мечту!

Пожалуй, оперативная работа — мужская, таящая в себе множество опасностей, —не для дамочек вроде меня... Тут же сама себя одергиваю.

Ведь знала, что как следует получу по шапке, когда взяла на себя смелость помочь соседке. Муж у Нелли — самый настоящий Тиран Тиранович. Пять лет он держал жену с детьми в страхе и ужасе. А на прошлой неделе все — крышка!

Надоело это терпеть, поэтому я выкрала наручники у своего непосредственного руководителя, грозного майора Бойцова, и… о ужас — приковала соседа к батарее.

Пропажу Бойцов довольно быстро заметил и устроил мне такую прилюдную порку, что до сих пор в ушах шумит. Затем он уладил конфликт с соседом, попутно озвучив, что, если тот и дальше будет кошмарить жену — придется отдохнуть пятнадцать суток.

Как оказалось, зря не применил санкции сразу! Потому что недоделанный Рэмбо в трико прямиком отправился в прокуратуру, где накатал на меня жалобу. Теперь моя прекрасная карьера стажера в районном отделе полиции грозит закончиться, едва начавшись!

Стоя рядом с массивной дверью, ведущей в кабинет начальника, размышляю, что лучше сделать. Перекреститься или сразу написать рапорт об увольнении?

Пожалуй, положусь пока на Господа Бога.

— Можно? — пищу я, приоткрывая дверь.

— Можно, Завьялова! — орет подполковник.

Кажется, на все отделение.

Упс!

— Добрый день, — блею как овечка.

— Добрый?!— рычит Борис Николаевич. — Тогда, как только наступит злой, сразу же пиши рапорт и заказывай себе поминальную. Дура! — звенит в ушах. — Малолетняя дура!

Ну зачем так-то?

Я вздрагиваю от резкого стука. Это Борис Николаевич о стол ладонью бьет. Как бы не сломал руку-то. Переживаю.

Опустив голову, я вжимаю ее в плечи и иду к вытянутому столику, который примыкает к заваленному бумагами рабочему месту подполковника. По-прежнему не поднимая глаз, усаживаюсь на стул. Напротив — мужские руки, увитые крупными выступающими венами. Ухоженные, с аккуратными ногтями. Украдкой рассматриваю красивые пальцы, блестящий циферблат и кожаный ремешок на часах.

Руки, которые я узнаю даже во сне…

Это и есть Бойцов. Или мой прекрасный майор Тимур Иванович. Вернее, мой он, конечно, всего лишь как начальник.

Кстати, Бойцов терпеть меня не может. Как видит, сразу зубами скрипит, будто у него заболевание нервной системы или еще что похуже, связанное с паразитами.

— Борис Николаевич, — спокойно произносит майор.

— Заткнись! — орет подполковник уже на Бойцова. — Я говорю!

Тот, цыкнув, замолкает.

— Оба заткнулись! У меня проблем из-за вас выше крыши. Проверками сейчас замучают, оэсбэшники на пороге (сотрудники отдела собственной безопасности. — Прим. авт.).

— Дядя Боря… — облизнув пересохшие губы, начинаю я.

— Молчать! — Он взлетает с кожаного кресла и, как рак в кипятке, краснеет на глазах. — Какой я тебе дядя, Завьялова? На службе я твой начальник. Почти бог!

— Простите, снова забыла…

Подумаешь!

Я обреченно вздыхаю. Приподнимаю подбородок, и взгляд напарывается на черные как уголь глаза, внимательно изучающие мое пылающее лицо. Скулы Бойцова привычно напрягаются, а крылья носа раздуваются, будто дыхание стало тяжелым.

Подполковник продолжает:

— Забыла она! Растяпа! Дубина стоеросовая! Я тебя выкину отсюда, будешь полы в подъездах мыть. Поняла меня?

Не выдерживаю! У меня вообще-то тоже гордость имеется.

— То есть вы считаете, что женщина больше ни на что не годится? — Отодрав взгляд от Бойцова, устремляю его на дядю.

— Ты эту свою феминистическую муть брось, бестолковая. Я считаю, что ты, Завьялова, ни на что ни годишься! Агриппина за тебя просила, а сестре я отказать не смог. Пришла, присела на уши. «Валерия ведь такая умница, врожденное упорство обязательно выстрелит, и она станет лучшим сотрудником».

Бойцов открыто смеется. Я зло смотрю на него.

— Ста-ну! — обещаю медленно и четко, словно вбивая сваи.

Борис Николаевич разводит руками:

— Выстрелило! Пока что твое упорство выстрелило мне в спину, Валерия! — Он обессиленно опускается на стул и хватается за голову.

Снова смотрю на майора, рассевшегося напротив. Резко очерченные губы разъезжаются в полуулыбке, и я зависаю, как восторженная дурочка.

Ну до чего же этот Бойцов хорош собой, а? Короткие светлые волосы, остриженные под машинку, и при этом удивительно смуглая кожа, темные глаза. Широкий, вечно колючий, как наждачка, подбородок.

Я разглядываю массивные плечи, упакованные в выцветшую джинсовую рубашку. Грубый ремень кобуры смотрится на них так соблазнительно, что это вызывает в груди непонятное волнение.

Чтобы не выдать себя, приходится отвернуться и восстанавливать пульс. Тимур Иванович, черт возьми, так похож на молодого Ван Дамма, что я снова думаю о том, как приду домой и пересмотрю парочку фильмов с брутальным актером.

— Борис Николаевич, — тяжело вздыхает Бойцов, постукивая костяшками пальцев по столешнице. — Считаю, надо всем успокоиться. Я сам все решу, товарищ начальник.

— Решит он, — ворчит дядя Боря.

— Решу. И Завьялову… сам накажу. — Бойцов скалится.

Я округляю глаза. Уверена, кожа на лице по цвету сейчас практически сливается с рыжими от природы волосами.

Сам накажу!

Из уст грозного майора звучит, конечно, захватывающе…

Глава 2.

— Что за дела? — с пацанским наездом спрашиваю я у Бойцова, когда мы выходим из кабинета Бориса Николаевича. — Что значит «накажу сам»?

— Закрой рот, женщина, — мрачно обрывает Тимур и ускоряет шаг. — Если не хочешь отправиться на кухню, хотя бы не отсвечивай.

Он разминает мускулистую шею, а я нервно сглатываю ком в горле.

Отношения между нами странные. По званию я намного ниже и вроде как должна беспрекословно слушаться. Вот только моя натура, требующая межполового равенства, не дает даже шанса. Словно специально Бойцова поддразнить хочется. Чтобы губы в улыбке скривились и скулами лишний раз поелозил. А он, майор мой, как ни странно, мне это позволяет.

Ругается, конечно, рычит. Даже в чулане закрывал. А темного закрытого пространства я больше всего на свете боюсь.

Смотрю на высокую фигуру, вышагивающую впереди. Пятая точка Бойцова определенно даст фору всем пятым точкам в нашем отделении. А если подполковник решится выдвинуть Тимура на городской гала-фестиваль, то майор и там шикарной задницей все награды соберет, как в игре компьютерной — блестящие звездочки.

— То, как вы со мной разговариваете, Тимур Иванович, ни в какие рамки не укладывается, — говорю ему в спину. — В Америке бы…

— Ты не в Америке, фенистилка, — перебивает он, не оборачиваясь.

Сейчас взорвусь от злости. Аллергик чертов!

— Я — феминистка, — произношу гордо. — Два месяца одно слово запомнить не можете? У вас и правда одна извилина? Или смеетесь?