Мы больше не вместе и те обстоятельства, в которые попали… Нет, нет и нет. Горько вздохнув, опускаю голову.

Хватит, Вера.

Ты взрослый человек, и больше никогда не будешь винить обстоятельства. Ни за что. Но и себя упрекать не позволишь.

Я никому не желала зла, видит Бог. Смерти точно не хотела. В тот вечер была раздавленной, побитой, жалкой... Но не мстительной, незлой.

Даже совершив предательство, каждую ночь я искренне оплакивала душу человека, сидящего по левую руку от меня. Потому что не собираюсь его ненавидеть, и надо донести это до него…

Смотрю в окно и по привычке поглаживаю низ живота.

Когда снег растает, когда вырастет зеленая, сочная трава, а яркое летнее солнце устанет нагревать землю, мы встретимся с тобой, малыш. Очень не хочу быть мамой, которая злится, ненавидит и мстит.

Я буду другой.

Там под пальцами, я чувствую любовь… Это было глубокое, полноценное чувство, которое я вырвала вместе с клеем из сердца и перенесла, не обронив ни кусочка… К тебе, мой маленький.

"Поговорите с близкими и скажите, как сильно вы их любите! С вами была я, Вера Стоянова, телерепортер и ведущая, которой всегда есть что сказать…"

Эту подводку я ежедневно повторяла в микрофон. Дни превращались в месяцы, месяцы перетекали в года…

Зимой, весной, летом, осенью.

Снова и снова произносила, что мне «есть, что сказать».

Только…

Только вот того, «кому» это сказать, никогда не было…

С мамой ещё до болезни перестала делиться, с Адрианом… Думаю, всему виной разные менталитеты. С ним просто не получается быть искренней.

Зато я так мастерски научилась не чувствовать одиночества, что сама поверила. Даже профессиональные психологи не видели причин для терапии.

А мой малыш ещё совсем кнопка. Всего пять сантиметров там, внутри. Таких важных. Благодаря которым я уже столько про себя поняла и приняла. Осознала.

Украдкой поглядываю на Андрея. На сосредоточенное лицо падает теплый рассеивающийся свет, плечи напряжены, руки тоже.

Незаметно качаю головой и снова смотрю в окно на мимо пролетающие деревья, ночные стоянки и придорожные кафе.

Как мантру про себя повторяю.

Я есть любовь. Я есть прозрачный сосуд. Безнадежно хрупкий у основания, но с «закаленными» стенками. Да... Этот сосуд огранён, наполнен и омыт собственными слезами, но я не буду мелочной.

Я буду милосердной. Потому что эти зима, весна и лето последние, когда мне есть что сказать, но, черт возьми, не кому. Видит бог, они последние.

– Давай поговорим, – обращаюсь к Адриану. – Пожалуйста.

Он отрывает задумчивый взгляд от лобового стекла, будто тоже размышлял всю дорогу.

Медленно выключает звук. Тишина малость разъедает мою откуда-то взявшуюся решимость...

– Ты… правда будешь мне мстить? – спрашиваю, забывая о талантах интервьюера.

Не хочу юлить и строить догадки, пытаться выведать правду. От отца своего ребенка я намереваюсь получить её легально.

– Я похож на человека, который будет мстить женщине?

– Не отвечай, пожалуйста, вопросом на вопрос. Так не пойдет. Хочется рассчитывать на честный разговор, а не на флирт. Флирта я больше не хочу. Оставь это для других.

Макрис коротко кивает.

– Я не собираюсь тебе мстить, Вера.

– Пока я беременна? – настораживаюсь.

– Я, – выделяет. – Не собираюсь тебе мстить. И это не зависит от того, есть ли в тебе мой ребенок.

– Ты говорил, что посмотришь, хмм... что со мной делать. После того, как ребенок родится, – напоминаю. – Меня это беспокоит. Очень.

Адриан растирает подбородок и склоняет голову набок, сжимает руль.

– Я был зол, Вера.

– А сейчас?

– Меньше, – грубовато произносит.

Киваю.

Хоть что-то.

– Почему ты спрашиваешь про месть, Вера? – настораживается. – Тебе кто-то угрожает.

– Нет, – округляю глаза. – Кому я нужна…

Подумав около минуты, продолжаю:

– Я просто вся как на иголках. Ты пришел ко мне домой. Обзывался, угрожал, издевался.

– Не преувеличивай.

– Нет, Адриан. Ты… пугаешь меня. Я всё время словно в ожидании удара, – чувствую, что против воли вот-вот расплачусь. – Не могу спокойно жить, работать.

Мотаю головой.

Макрис молча слушает. Разве что дыхание становится тяжелее.

– Я всего лишь женщина, – вспыхиваю. – И я устала держать щит… Хочу просто жить, нормально работать, уйти в декрет, спокойно родить. Всегда считала себя ненормальной, исключительной, но сейчас… мне впервые хочется быть обычной. Обычной беременной женщиной.

Придерживаю подбородок рукой и отворачиваюсь к окну, потому что понимаю, что в моих глазах отчетливо блестят слезы. Вскрыть карты нелегко, но я верю, что это пойдет на пользу.

– Услышал, Вера, – произносит Адриан ровно. – Прекращай...

Чувствую себя заведенной, поэтому просто не могу остановиться. Продолжаю:

– Я перед тобой не верчу хвостом. Было и прошло, Андрей. Было. И прошло. При этом не изображаю твою непричастность к своей беременности, не унижаю тебя признаниями, что ребенок от другого мужчины или что там ещё обычно в нашем случае бывает…

– Я это оценил. Хотя не скажу, что не ждал.

– В первую очередь это было бы нечестно по отношению к нему…

Замечаю, как Макрис кривит губами, и поспешно добавляю:

– … или к ней.

– Это сын, Вера, – тихо сообщает мне. – Вот увидишь.

Коротким взглядом мажет по моему животу, который я тут же прикрываю ладонью и отвечаю:

– Мне это совершенно неважно…

Следующие пять минут снова проводим каждый в своих мыслях.

– У меня тоже есть кое-какие пожелания, – произносит он, когда мы наконец-то заезжаем в город.

– Ладно.

– Будут такие ситуации, когда я просто буду сообщать, как именно надо поступить.

– В смысле?..

– Это будет происходить по одной лишь причине, что я знаю чуть больше. И мой мозг не взрывают гормоны. Я говорю – ты делаешь.

– Но…

– Я говорю – ты делаешь, Вера, – снова спокойно произносит. – Никаких тайн, недомолвок или поездок без моего ведома… Ты свободна. Можешь делать что пожелаешь, но просто сообщай где именно, хорошо? Степан будет рядом, я с ним свяжусь.

Адриан, не отрывая взгляда от дороги, склоняется, спокойно чуть сдвигает мои колени и извлекает из бардачка бумаги.

Холодное равнодушие ко мне, как к женщине, такое явное. Можно было бы уже привыкнуть, но я никак не могу…

– Это документы на дом, в котором ты жила перед тем, когда все произошло. Я не считаю твою квартиру плохой, но о безопасности речи не идет.

– Но… – вздыхаю, когда мы сталкиваемся горящими взглядами. – Хорошо. "Ты говоришь – я делаю". Я попробую.

– Мы попробуем...

Озираюсь по сторонам, понимая, что местность незнакомая. Несколько двухэтажных зданий выстроены по периметру небольшой, вычищенной от снега площадки.

– Где это мы?..

– Это стационар клиники моего друга. Той самой, в которую ты отправила меня с хомяком.

Морщусь, вспоминая разговор с Георгием. Буду знать, что язык у него, как помело.

– Андрей…

– Всё будет хорошо, Вера. Просто хочу, чтобы тебя осмотрели, – произносит он монотонно. – Здесь отличные специалисты.

– Но у меня есть свой, – настаиваю.

Адриан не отвечает. Выбирается из машины и, открыв заднюю дверь, извлекает пальто. Накидывает его на плечи.

Вздрагиваю, когда помогает мне выбраться, и порыв ветра неожиданно раскидывает мои волосы по плечам.

Чувствую, как пальцы Макриса мягко обхватывают мой локоть. Быстро добираемся до крыльца с вывеской «Афина». Волнуюсь.

– Расслабься, Вера. Ни о чем не думай и получай удовольствие, – советует Адриан, склоняясь над моим ухом.

Закатываю глаза и, пытаясь не прихрамывать, ворчу под нос:

– Расслабься?.. Сразу видно, что в гинекологическом кресле ты ни разу не был…

Глава 15.

Адриан. Спустя две недели.