Вспоминая события двухлетней давности, сжимаю кулаки.

Сказать, что жалею – нет. Ни о том, что как телок на веревочке поехал за Стояновой в Россию, ни о том, что встретил здесь семейство Ставридисов и немного узнал про историю своей семьи.

Даже о том, что случилось потом – не жалею. Знакомство с Умаровыми только подогревает отсутствие каких бы то ни было сожалений. Женщина, прежде чем любить, должна мужчину уважать, а если этого нет – то и семьи не получится.

Отпиваю горячий чай, внутри разливается приятное тепло.

Водитель, Ильшат кажется, приближается к нам, передавая мобильный телефон своему начальнику.

– Да, Лейсян, заждались уже? – Камиль Рустамович немного усмехается, но в следующую секунду улыбка спадает с лица. – Что значит… Когда?.. Кто с ними?.. Кто ему разрешил?..

Коротко на меня посмотрев, поднимается и выходит из палатки. В душе что-то щёлкает. Не знаю. Чуйка, предчувствие. Поэтому тоже выбираюсь на улицу и тут же вздрагиваю от резкого порыва ветра.

– Что случилось? – сужаю глаза, когда вижу обеспокоенное лицо Умарова.

– Феликс зараза…

– Что?

– Уехал кататься на снегоходе, – смотрит на меня виновато и отводит взгляд.

Его голос тихим эхом разлетается.

Опускаю взгляд под ноги, представляя под собой ледяную воду.

– Лёд тонкий, если я вообще что-то понимаю в этом, – нахмуриваюсь.

– Да в том-то и проблема, – кивает он. – Для рыбалки ещё куда ни шло. Ты главное не переживай…

Тот момент, что Умаров неожиданно переходит со мной на «ты» режет слух и бьёт по башке страшной догадкой. Дышать трудно становится. В душе колба с жидким азотом разливается.

– Она с ним уехала? – спрашиваю, сжимая и разжимая кулаки.

Легкий кивок головы подтверждает сказанное.

Твою мать.

Вера. Почему ты такая непослушная?..

– Где их искать? – затягиваюсь как следует морозным воздухом.

На улице стоять холодно. Мне, человеку, родину которого омывают четыре теплых моря, страшно представить температуру воды у себя под ногами.

– Сейчас поедем, – кивает Умаров охраннику и стремительно направляется к автомобилю.

Пытаюсь заглушить нарастающее беспокойство, но сделать это трудно. Внутренне собираюсь и замираю, чтобы не тратить попусту энергию.

– Обычно на снегоходах катаются по правую сторону от дороги, – болтает Ильшат, пока заводит машину. – Сколько там их потонуло, – машет рукой. - Я из местных...

– Ильшат, заткнись, – произносит его начальник мрачно. - Пожалуйста, - добавляет.

– Простите, Камиль Рустамович.

Нервно растираю обветренную щёку, колючую щетину и запускаю пальцы в волосы, сминая их в кулак. Когда машина останавливается, резко вылетаю на улицу.

– Дальше лёд начинается. Только пешком, – говорит Ильшат и указывает вправо. – Там следы свежие, смотрите.

Немедля несусь сквозь сугробы. Модная рыбацкая экипировка, выданная Умаровым, как никогда кстати. В голове одна мысль – я её убью, пусть только всё хорошо будет. Если плохо?.. Не знаю тогда, как вообще...

– Сюда, – орёт парень в синей модной ушанке, размахивая руками.

Ускоряюсь и добираюсь до него в три прыжка, хватаю за грудки.

– Где она? – рычу взбешено на всю округу.

– Там. Снегоход проваливаться начал, я успел соскочить, а Вера нет. Я за подмогой побежал.

Отбрасываю этого недоумка и пытаюсь разглядеть что-то впереди. В метрах десяти от берега во льду большой продолговатый слом, на котором виднеется красно-белое пятно. Блядь.

– Вье-ра, – кричу, снимая толстую куртку и оставаясь в одном свитере.

В глаза слепит белый свет. Сука.

Проклятый снег. Ненавижу. Как и зиму эту русскую. Теперь ещё больше терпеть не могу.

– Андрей, – слышу тонкий сломленный голос. – Мне холодно.

– Сейчас, маленькая.

– Ближе к проруби только ползком, – подсказывает Ильшат сзади и протягивает связку. – Возьми, мы здесь подсобим.

Киваю, разматывая верёвку.

До слома добираюсь как могу быстрее. Понимаю, что с такой температурой воды, счет на секунды. Ближе к Вере укладываюсь на лёд и подползаю. Осматриваю побелевшие щёки и разметавшиеся черные волосы.

Живая…

– Анд.. рей, мне страшно, – ревет Вера слабо.

Ужас в голове салютами взрывается, разум подавляет. Сознание парализуется, но показать это ей – значит напугать ещё больше.

– Тьебе? Страшно?.. – спрашиваю с натянутой иронией, подбираясь вплотную. Лёд становится всё тоньше. – Ньи за что нье повьерю, Вьера.

Снег такой холодный, что руки слабеют моментально. Сколько она провела в воде? Десять минут? Двадцать? Полчаса?..

– Меня одежда вниз тянет, – с надрывом ревет она. – Тело облепила, я пошевелиться не могу.

Наконец-то дотягиваюсь до покрасневших женских ладоней, вцепившихся в ледяной выступ, и сжимаю их, растираю. Сильная моя девочка. Вода, в которой находится вся нижняя часть её тела, кажется чёрной.

Смертельной, кажется, черт возьми.

– Я умру, да? – всхлипывает Вера с отчаянием. Её дыхание тут же превращается в невесомый пар. – Скажи мне честно, Андрей. Скажи… Я не могу выбраться, лёд все время ломается и ног не чувствую.

– Попробуй только, – хриплю, пока быстро наматываю верёвку на тонкое запястье. – Ты мне ещё желание должна, забыла?

Вера шмыгает носом и надрывно смеется. Плачет и смеётся. Невероятная женщина.

– Проклятый грек, – шмыгает носом, но становится повеселее.

Машу рукой на берег и выдыхаю, когда из воды появляются ноги Стояновой, обутые в женские меховые унты. Переворачиваюсь на спину и смотрю в небо, дыша полной грудью.

Адреналин долбит так, что мир вдруг кажется ярче, а воздух вкуснее. Спасли...

До берега добираюсь тем же путём, а когда подхожу к машине и отбрасываю в сторону недоумка в синей шапке, смотрю на Веру, закутанную в какой-то плед, бешеным взглядом.

– Езжайте с Ильшатом в местную больницу, – произносит Камиль Рустамович. – Мы сами с Феликсом до дома доберемся.

Киваю и осматриваю дрожащие пухлые губы и полные слёз колдовские глаза. Ярость в груди поднимается взрывными волнами. Победить врага, атакующего изнутри, не так-то просто... Усаживаюсь в соседнее кресло и накрываю Стоянову своей курткой дополнительно. Несколько раз открываю рот и закрываю, пока не слышу слабый голос:

– Только попробуй на меня сейчас наорать...

Глава 16. Адриан.

Захожу в ванную комнату и прохожусь пальцами по изящному полупрозрачному лифчику, оставленному на тумбочке. Член в штанах заметно напрягается, приходится стиснуть зубы и пройти чуть дальше, к белому шкафчику.

Открываю его и пытаюсь отыскать градусник. Когда электронное чудо оказывается в моих руках, возвращаюсь в спальню.

– Подними руку, – говорю сухо.

Вера молча выполняет моё требование, второй рукой придерживает тонкое одеяло, поэтому я вижу только часть её тела – смуглую кожу, лебединую шею и изящные ключицы. А ещё часть груди, которая снова тревожит моё восставший орган.

Я не пятнадцатилетний юнец и точно не мужик, которому не хватает женского участия, но на Веру Стоянову реагирую всегда.

В любом состоянии. Как греческий штык при осаде Трои в Иллиаде.

Если бы верил в совместимость или астрологию, то обязательно нашёл бы этого хоть какое-то этому объяснение, а пока только хлопаю глазами и рисую в воображении как выглядят русские прелести под одеялом.

Потом вспоминаю как раздевал это тело в приемном покое пару часов назад и спина покрывается холодным потом.

Она могла утонуть в ледяной воде.

Я мог больше никогда не увидеть её живой. По словам водителя Умарова, в этом месте такое странное течение, что мёртвой я бы тоже Стоянову никогда не нашёл.

Это мысль продолбила дыру в моём сердце.

Я, блядь. такой злой, что даже соображать нормально не в силах. Язык заплетается.

– Трьидцать сьемь и пьять, – произношу тихо и снова пялюсь на нежные полушария утопающие в пододеяльнике.