Глава 4 “А жизнь она какова? Она такова – какова и никак иначе!
У меня есть всё для счастливой жизни: спортзал четыре раза в неделю, писательство до поздней ночи, шаткое перемирие с друзьями и учёба в университете до вечера. Я пахал над собой, как отец десятка детей, времени оставался самый мизер, чтобы мысли вляпались в плохое. Однако я переиграл самого себя и в скором времени захворал чем-то таким. Это и немудрено, зеркало было треснутым неспроста.
Серое подвальное помещение с решётками на окнах и приглушённым светом как в темнице. Мой тренажерный зал стоит неимоверно дёшево, а потому полон мужиков в потасканных домашних вещах. Во всём этом я варюсь четыре дня в неделю. Выбиваю из себя дурь, изредка гоняю плохие мысли и на их основе создаю сюжеты для книг. В голове роятся воспоминания о фронте и Вавилоне, но я упрямо не хочу их принимать. Дни в календаре летят один за другим, и я сам не замечаю как до моего диплома остаётся полгода.
– Советую тебе взять очень интересную тему – “Рыбное хозяйство”. Таких точно никто не использует, а потому, даже если получиться паршиво, то как минимум трояк накинут за оригинальность, – говорит преподаватель в университете.
Удрученный от дождливой и бесснежной зимы, решаю в качестве эксперимента к диплому начать питаться только рыбой. С того самого момента я перепробовал целые кучи разной рыбы и пришёл к выводу, что нечто во мне стало меняться. Я стал энергичнее, мог высыпаться за четыре часа и захотел отложить икру, уплыв при этом в более тёплое течение. На общей кухне обычно собиралось много людей, которые вслух обсуждали мою неуклюжую разделку рыбы и порою записывались на дегустацию.
– Воняет так, будто почила ещё пару месяцев назад, – говорит мой товарищ, сдерживая рвотный рефлекс.
– Посыпем побольше приправы, это заглушит запах.
Я не в восторге. Кефаль обошлась мне в три сотни, и съесть я её был обязан. Я мариную её в соевом соусе, в перце чили и во всевозможных пахучих высушенных травах. Однако помогает это мало. Заворачиваю фольгу, кручу ручку духовки и иду к соседям на чай – коротать время. А запах в кухне усиливается настолько, что неравнодушные люди открывают окно и вонь вырывается на улицу. Сидя у открытой форточки, я понимаю что это моё творение – пахнет тиной и запахом немытых ног. Словно вор, я бегу на кухню и пытаюсь вынести этот смердящий намёк на рыбу, пока меня не увидел товарищ. Но всё это терпит крах.
– И это ты собрался кушать? – произносит он и закрывает нос.
– Не завирай, нормально всё. Можешь не стесняться и угощаться. Сегодня я дружелюбный сосед!
Я подношу вилку ко рту, мы смотрим друг на друга. Я на кефаль, она на товарища, а он на дверь ведущую в туалет. Каждый из нас замышляет что-то паршивое. Но всё берёт естественный конец.
– К чёрту, – громыхаю я, выбрасывая всё в урну.
– Нептун, да прости нас, – поддаёт в тон мне друг и относит свой маленький кусок в урну.
Ужин получился лёгким. Макароны с маслом и чай с сигаретой – настоящий аскетизм. Благодаря рыбной диете я даже схуднул на десяток килограмм. И всё-таки не считаю что все началось с рыбы. Тогда я писал книгу “ Пособие по-храбрости” и чувствовал себя храбрее чем раньше. Возможно это совпадение сыграло со мной злую шутку, а возможно всё дело в том, что сколько волка кефалью не корми, а он всё на девиц зарится. Даже после Вавилона, даже отринув саму возможность участия в том что было, я не терял надежды.
– Что у тебя с ногой? – спрашиваю я, подсаживаясь к девушке в автобусе, – Учился балету, Поттер?
Она смеётся и приветствует меня, диалог сразу же приобретает дружелюбный характер. Старая знакомая – первое начало конца. Мы с ней заочно знаем друг друга уже год, она мой сосед с нижнего этажа. Общежитие – странная экосистема – там все знакомы настолько, чтобы знать всё и даже кое-что больше, но это часто ещё считается слишком малым поводом для приветствий. Она здоровалась всегда, а потому я и решил взять всё в свои руки. Её зовут Света – тощая блондинка с проколотым носом и вечно сонным взглядом. Мы ведём непринуждённую беседу и наконец сходимся на том, что вполне сможем сходить в театр.
А потом наступает карантин. На пару месяцев общежитие расселяют, но я, как обычно, плюю на всё и остаюсь там один до февраля. Тогда, уже закончив книгу, наконец возвращаюсь в реальный мир и снова встречаю её. Я в куртке на голое тело, ноги мои обуты в берцы, чуть повыше шорты. С сигаретой в зубах я выхожу на улицу в мороз и вижу её с сумками.
– Что насчёт театра? – спрашиваю я, будто и не было этих двух месяцев в одиночестве.
– Уговор? – спрашивает она в тон мне.
– Уговор!
Короткие диалоги – всё что нужно в войне полов. Решающими являются взгляды, улыбки и интонации. У нас все это было чертовски жгучим, рискующим сорваться с лёгкого флирта в бездну соблазнения, однако я держал себя в ежовых рукавицах. Отбросив бычок, я возвращаюсь обратно в комнату, смотрю на книгу, которую теперь нужно редактировать и закрываю ноутбук. Муза ушла с приходом Светланы. Разочарованно смотрю на время и собираюсь в спортзал в надежде что это поможет. И на обратном пути, усталый, но счастливый я снова встречаю Свету. Предлагаю зайти ко мне вечером и выбрать билеты в театр.
– Ого, – говорит она, округлив глаза и принимается рассматривать комнату.
– Проходи, присаживайся. Жабу не трожь, девушек не обижай, они не собираются соперничать с тобой,– отвечаю ей я, а сам в то время пытаюсь начать редактировать.
Света ходит по комнате, смотрит на плакаты с девушками, стоит подолгу рядом с нарисованной громадной жабой на стене, а сама украдкой изучает меня. И наконец я не выдерживаю и ставлю точку, которую стёр полчаса назад.
С написанным возникали проблемы – я всегда пишу о том, что было и будет и происходит вокруг меня. И первый черновой вариант лежит передо мной – вот он, правь и всё хорошо. Но вот незадача – книгу я писал о храбрости…а получилась трусость, смешанная с ложью и тошнотой. И я терзался в сомнениях, а стоит ли это редактировать и с какого конца приступиться – ведь это всё моё, а своё разрушить и переиначить куда тяжелее.
Но вот билеты давным-давно куплены, а Света всё не хочет уходить – на часах пол первого ночи. Девушка, то находит другие темы для разговоров, то попросту пересаживается со стула на кровать, пытаясь отыскать местечко удобнее.
– Может быть кофе? – в шутку предлагаю я. – У меня турка, я приготовлю.
– А почему бы и нет.
Мы засиживаемся до утра, торопимся обговорить всё что возможно за один заход и выкуриваем все сигареты. С рассветом из щелей выползают рыжие тараканы, мы молчаливым и понимающим взглядом провожаем их и продолжаем тараторить. За окном уже светло, сегодня мне не в университет. Я поднимаюсь из-за стола и говорю ей:
– Подруга, тебе пора. У меня впереди ещё куча дел.
– Куда это ты собрался?
– На пробежку, – с невозмутимым тоном отвечаю и зашнуровываю ботинки.
– Ты шутишь?
– Да!
– Ты не похож на человека, что планирует дожить до ста. Выкуриваешь за ночь пачку сигарет, а потом идёшь бегать в мороз минус пятнадцать…чтобы что? – смеётся она.
– Ты забыла добавить, – говорю я, открыв дверь перед ней. – Перед этой пробежкой у меня ещё один перекур.
Как бы тяжело мне не было, сколько бы раз я не поскальзывался в своих тяжёлых ботинках на снегу, мне кажется с каждым разом я всё больше выздоравливаю. Неожиданно, после Вавилонской блудницы во мне обнаружился ещё с десяток натянутых крепких струн, которые позволяют творить немыслимое с организмом и душой. А Света смотрит на меня со стороны как на сумасшедшего, но это не единственный её взгляд, что я ловлю на себе.
Мы с ней сдружились, насколько это возможно для враждующих полов. Мы стали смотреть вместе фильмы и часто заходить друг к другу на кофе.
Я не спешил с ней, в этом следует винить моё состояние. Мне не хотелось раздеваться, не хотелось обладать, мне чертовски был нужен человека с которым можно иногда говорить, пускай даже он не из-за баррикад. И это меня тоже останавливало – она гражданский человек, которому приятно со мной. И раз уж так повелось, то я боялся, что остатки фронта выйдут из меня и затянут туда безвинного человека. Короче – я строил из себя монаха и на все намёки отвечал каменным лицом или замысловатым изречением.
