— Но я…
— Сделаете все возможное и невозможное. Иначе ваша дальнейшая карьера и благополучие станут моим личным делом! На сей счет есть еще вопросы? — в ответ получил настороженное молчание, чуть кривовато улыбнулся одним уголком губ, обозначая свою маленькую победу и продолжил. — Тогда эта тема закрыта, прошу секретаря подготовить распоряжения, я их лично отнесу на подпись государю. Теперь о бюджетных ассигнованиях, необходимости нового срочного займа и в целом о самом дорогом и ценном — о бюджетных расходах…
Глава 8
Единственным человеком, не проронившим за все время заседания ни слова, оказался Константин Иванович Фишер. С одной стороны, это понятно, он человек Меншикова и, как я уже говорил, отношения у нас с ним не очень. Хорошо бы узнать, почему?
С другой, Фишер среди шведских аристократов, которые сразу после перехода страны под контроль России умудрились быстро перековаться в истинных финских радетелей и даже националистов, слывет настоящим «русофилом» и имперцем. Стало быть, мы с ним, по меньшей мере, ситуативные союзники.
Ну и вообще, чиновник он, судя по всему, толковый. Даже Головнин, обычно не стеснявшийся наговаривать на политических противников и вообще людей, лично ему неприятных, отозвался о нем весьма комплиментарно. Дескать, господин сей, несмотря на все недостатки, весьма сведущ в морском праве и железнодорожном деле. Настолько, что до недавнего времени руководил соответствующими департаментами.
И вот теперь сидит, как сыч, и молчит.
— Константин Иванович, задержись! — велел товарищу министра, когда обескураженные первым заседанием члены правительства поднялись со своих мест и побрели на выход.
Фишер уже много лет был при Меншикове начальником личной канцелярии генерал-губернатора Финляндии. К своим сорока девяти годам успев сделать блестящую карьеру. Помимо всего прочего, ему доводилось возглавлять департамент Железных Дорог, заведовать канцелярией по своду морских постановлений в Морском же министерстве, ведя огромную работу по кодификации русского морского права. В общем, наш пострел везде поспел…
Несколько лет назад, а точнее в ноябре 1851 года, за несомненные заслуги на всех этих поприщах Фишер оказался причислен к дворянству великого княжества Финляндского и получил назначение товарищем министра статс-секретаря. Теперь, со сменой руководства, перспективы дальнейшей карьеры для него становились туманны…
Самое интересное, что он вполне мог оказаться на моем месте! Как я уже говорил, Великое княжество Финляндское было совершенно автономной структурой в составе империи. Огражденное от остальной России собственными законами, правительством и языковым барьером, оно почти никак не подчинялось наместникам. Реально, чем они могли распоряжаться, это расквартированными в Суоми войсками. Меншикова это положение, судя по всему, устраивало, но после его отъезда охотников занять эту якобы престижную вакансию не находилось.
Между тем государь, несмотря на успех в деле у Гамле-Карлебю, оставался недоволен Рокасовским, уже который год исполнявшим обязанности вместо вечно отсутствовавшего Меншикова. Каждое успешное для врага нападение оставляло свой тяжелый след на сердце Николая. Потому он сначала желал назначить руководителем Муравьева, но тот решительно отказался, не будучи уверен в своих силах управлять гражданской частью.
Затем Николай придумал разделить военную и гражданскую власть и предложил место Фишеру, но и тот предпочел уклониться от чести, сославшись на слабое здоровье, а на самом деле опасаясь невозможности исполнить требования нового военного губернатора (ходили слухи, что назначат генерала Берга), если тот примется чудить. В итоге никто никуда не пошел. И тогда драгоценный папаша решил взвалить весь этот клубок противоречий на мои крепкие плечи, сразу дав понять, что возможности уклониться от такой «чести» у меня нет!
И вот теперь надо как-то налаживать контакт…
— Константин Иванович, все хочу спросить, отчего ты на меня волком смотришь? Если обидел чем, так скажи прямо!
Судя по всему, подобной непосредственности Фишер не ожидал. Но будучи человеком неглупым, быстро сориентировался…
— Помилуйте, ваше императорское высочество! Я верный слуга престола и никогда не осмелился на подобную дерзость. Просто некогда вам было угодно отнестись ко мне с изрядным недоверием. А поскольку причину мне так и не объяснили…
И тут в моей памяти всплыли подробности! Дело в том, что Костя, еще задолго до моего подселения, по поручению императора возглавлял работу над новым Морским уставом и очень гордился своими успехами в этом проекте. Придя к руководству министерством, он распорядился всем начальникам направлений подготовить отчеты о вверенных им подразделениях. И рассказать честно и открыто обо всех проблемах или, как он тогда выразился, «если они в дурном положении, откровенно сказать, что тому причиной».
Вот Фишер и выдал, что медленная работа по кодификации связана, во-первых, с малыми средствами, выделенными ему (он же сам трудился над ней и вовсе бесплатно). А во-вторых, с тем, что эта работа, по его словам, в умственном смысле ничтожная, требовала гораздо больше времени, чем начертание нового положения, прямо подразумевая Морской Устав, ибо «последний требует более ума, а первое — цитат, которых иногда нельзя отыскать ни в одном архиве».
Началась та давняя встреча вполне мирно и даже позитивно. Константин хвалил Фишера за честность, за то, что прямо исполнил его волю и распоряжение излагать все откровенно, заметив, что он «juge compétent» [1] но затем все же не удержался от вопроса:
— Как ты посмел сказать, что написание нового устава не стоит труда, зная, что именно я создавал его?
— Я излагал откровенно свои убеждения!
— Так ты не видел, что я перечитал французские и английские уставы?
— Ваше высочество, я далек от мысли критиковать новый устав. И привел свое рассуждение только для оправдания собственной медлительности.
— Так я покажу всем, что я окончу дело в один год.
— Ваше высочество, я никогда не равнял себя с вами ни в способностях, ни в средствах. Смею думать, что лучший успех в ваших делах мне укором послужить не может. Ведь вы совершенно в другом положении.
Итогом этой беседы стала повестка от великого князя с прямым запретом являться к нему без приказания, а если паче чаяния возникнет таковая нужда, то письменно испрашивать разрешения. Стоит ли удивляться, что с того момента он уже и вовсе не приходил к Константину, пользуясь данным ему «правом».
А спустя время Константин Иванович получил от своего начальника Армфельта разрешение на выезд за границу на отдых, написав и его высочеству о том, на что получил резолюцию «согласен». Но вернувшись в Петербург, Фишер был вызван к великому князю, который буквально метал громы и молнии:
— Какое право ты имел уезжать, не сказавшись?
— Я уехал с вашего согласия, — спокойно возразил чиновник.
— Ты был обязан явиться ко мне лично! — раздраженно продолжил настаивать изрядно «накрученный» своими советчиками великий князь.
— Я не мог этого сделать, вы сами запретили мне являться без приказа.
— Считаешь себя равным мне по званию? Странно, что ты все еще сохраняешь место в морском ведомстве.
— Ваше высочество, я не так безрассуден, чтобы равняться с вами. Что до министерства, то я остаюсь здесь по просьбе князя Меншикова. Это для меня не милость, а жертва.
После таких слов дальнейший разговор стал невозможным и ненужным.
— Мое почтение, — сухо буркнул великий князь на прощание.
И с тех пор они более не встречались. Я же впервые увидел «смутьяна и вольнодумца» только сегодня. И чем дольше с ним говорил, тем более приходил к выводу, что это именно тот человек, который мне нужен. Шутка ли, чиновник не слишком высокого ранга и без связей в высшем обществе, несмотря на увещевания своего патрона и покровителя Меншикова, неоднократно находил в себе силы возражать самому императору Николаю I. И даже переубеждал его, что получалось у очень не многих…
