Кстати, о деньгах. Среди прочего имущества в трюмах оказались тяжелые железные ящики, очень похожие на те, в которых казначеи хранят золото. Предположительно это ничто иное, как корабельная казна, или даже деньги всей эскадры покойного Чадса… В связи с чем милейший Самуил Иванович приказал временно прекратить работы и выставил кругом караул.

— Дорогая, долг призывает меня немедленно вернуться в Кронштадт!

— Как жалко, — изобразила огорчение Саша.

— А мне-то как… Кузьмич, распорядись, чтоб запрягали экипаж!

Был уже вечер, когда я своими глазами увидел выглядывающий из воды корпус «Эдинбурга». Напоминавший вытащенного на берег кита блокшип, темнел среди волн.

— Точно казна, ваше высочество! — доложил командовавший караулом штабс-капитан Матвеев. — Один из ящиков открыли, а там шиллинги рядами!

— Один из?

— Там таких еще не менее десятка.

Чудная новость. Средств в последнее время и впрямь стало не хватать. Тут Александра Иосифовна абсолютно права. Наложить на все эту добычу руку конечно не получится, но… если все сделать правильно, можно большую часть оставить за Морским ведомством.

— Доставайте!

— Что?

— Я говорю, продолжать работы. Все ящики отправить в арсенал. Там и пересчитаем…

— Ваше высочество, может все-таки утром? Ночи хоть и белые, а внутри все равно темновато… Да и людей, уже распустили.

— Черт с вами! Но завтра начать прямо с утра!

— Слушаюсь!

Деньги это хорошо. Они нужны всегда, а уж во время войны так тем более. Но еще есть корабль. Не в силах сдержать полет фантазии, я принялся приглядываться к доставшемуся мне корпусу. Получится ли срезать палубы, а вместо них построить прочный каземат, покрытый сверху железной броней? С эдаким «монстром» я такого наворочу… всем чертям в аду тошно станет! Не говоря уж о тех, что в Лондоне!

[1] действительный статский советник — чин 4 ранга равный генерал-майору в армии или контр-адмиралу флота Российской империи. Получен Пироговым в 1847 г.

[2] Источником происхождения данного термина предположительно считаются записи военных хирургов французской армии в период Первой мировой войны. Внедрение термина в профессиональный лексикон приписывается травматологу Р. Адамсу Коули.

[3] Патриотический институт — среднее учебно-воспитательное учреждение для девочек в Санкт-Петербурге. Учреждено в 1813 году, как Сиротское училище для дочерей офицеров, погибших в Отечественной войне 1812 года.

Глава 6

Говоря о силе печатного слова и вовремя поданной информации, Трубников — будущий директор «РТ» или «Русского Телеграфа», как я, поразмыслив, решил назвать свежеучрежденную новостную службу, нисколько не преувеличивал. И самым ярким примером тому был контр-адмирал Карл Рудольф Бромми. Впоследствии, разбирая реальные дела капера, большинство исследователей пришли к выводу, что слава его по большей части дутая. Более того, количество захваченных им судов оказалось куда меньше потерянных в Северном море в то же самое время по навигационным причинам.

Зато в прессе, особенно немецкой, его имя гремело! Им восхищались буквально все журналисты вне зависимости от подданства и политических взглядов. Бог знает, что стало тому виной: недавнее унижение от Великобритании, фактически запретившей Германскому союзу иметь флот, или же свойственное алеманам национальное чванство, но каждое известие об очередном действительном или мнимом успехе предприимчивого саксонца вызывало бурный восторг и взрыв неподдельного патриотизма.

И если во дворцах и правительственных учреждениях его хотя бы формально осуждали, то обычные граждане или подданные многочисленных мелких княжеств и городков его просто боготворили! Во всех пивных уже с середины весны висели аккуратно вырезанные из журналов и газет портреты бравого моряка, а также картины, с большей или меньшей достоверностью изображавшие «Ганзу» и его победы над очередным английским или французским кораблем.

На этом фоне совершенно потерялись успехи второго рейдера — «Аляски». Тем более, что его командир вовсе не стремился к славе и не раздавал интервью досужим репортерам. А когда некоторые сведения все же просочились, накачавшиеся пивом бюргеры тут же решили, что им тоже командует природный тевтонец. Ведь всем известно, что со времен царя Петра все успехи русских принадлежат только немцам. Именно они приучили ленивых и глупых варваров к порядку и дисциплине!

Ну а поскольку вести о «подвигах» храброго земляка приходили не так уж часто, немецкая публика волей-неволей стала обращать свое внимание на известия с близкой им Балтики. Главным героем, конечно, оказался ваш покорный слуга, который хоть и не совсем немец, но все же племянник короля Пруссии. Плюс немалое количество офицеров и адмиралов Русского Императорского Флота, что уж греха таить, происходило из Остзейского края. Досталось славы и на долю финских ополченцев.

Ну а потом количество перешло в качество. Германцы в очередной раз показали себя любителями «орднунга» и принялись создавать организации. Одни занимались сбором средств для самого «великого Бромми» и его команды. Другие пожелали лично принять участие в этом празднике жизни. После чего в портах стали появляться люди, желающие стать каперами на кораблях русского царя. Разумеется, среди них хватало всякой швали, оставшейся без дела после подавления революции 1848 года. Недоучившиеся студенты, нежелающие работать за гроши рабочие, просто не нашедшие себя в жизни обыватели, но случались и настоящие патриоты, а также профессиональные военные.

Обо всех этих событиях мне с интервалом в два дня поведали сначала Трубников, а затем и шеф жандармов граф Орлов. И если первый просто довел до меня информацию, то второй выразил некоторую обеспокоенность. Дескать, что обо всём этом скажет государь, и как бы чего не вышло…

— Алексей Федорович, — немного поразмыслив, ответил я. — У твоего ведомства найдутся люди в Бремене или Гамбурге?

— Полагаю, что да. Но почему вы спрашиваете?

— Видишь ли, любезный граф. Если некое событие нельзя предотвратить, его следует возглавить.

— Простите, но я вас не совсем понимаю…

— Все просто. В Северной Германии имеется некоторый избыток людей с горячей кровью, желающих воевать с Англией. Так почему бы не дать им такую возможность?

— Хотите привлечь их на службу добровольцами?

— Господь с тобой! Немцев у нас и своих столько, что впору улицы ими мостить. Нет, я говорю о другом. Вон от одного корабля у Бромми сколько шума. А что если их станет два? Или пять? Или пуще того, организовать из этих людей отряд, вооружить, обозвать, допустим, «Легионом Свободы». После чего высадить, скажем, в Ирландии. Я слышал, там нынче неспокойно…

— Фении бунтуют, — машинально кивнул жандарм, но тут же спохватился. — Но что об этом скажет его величество?

— Во-первых, дорогой мой Алексей Федорович, государю обо всем этом знать совершенно необязательно! А во-вторых, если немцам пришла в голову какая-то блажь, так мы тут причем?

— Даже не знаю, — задумался граф. — Если идея с вооружением еще одного корабля хотя бы выглядит возможной, то военная помощь немецких протестантов ирландским католикам это просто какой-то вздор! Вряд ли они на это согласятся…

— Господи боже, да пусть не соглашаются, кто ж их неволит! Главное, чтобы наши английские друзья зачесались…

— Вот оно что. Выглядит изящно… Но, боюсь, я не смогу пойти на это без ведома государя-императора!

— Так вам и не надо! Вы просто сообщите мне контакты нужных лиц, я же со своей стороны найду способ свести их с нашим «пиратом». А дальше, помяните мое слово, все само завертится, но мы при том будем в стороне!

— Вы уверены?

Если быть до конца откровенным, уверенным я вовсе не был. Но Орлову, разумеется, сказал — Да!

Забегая вперед, следует отметить, что сам Карл Рудольф Бромми вовсе не горел желанием увеличивать свой отряд. У него и так все было хорошо. Призы попадались с завидной регулярностью. Пусть не все они несли ценный груз, но, как говорится, курочка по зернышку, а человек по пфеннигу. Опять же одинокий рейдер слыл неуловимым, не в последнюю очередь потому, что его особо и не ловили.