Адам вспомнит об этом бдении много лет спустя, когда с двухсот футов секвойи взглянет вниз, на кучку людей — с такой высоты они будут напоминать насекомых, — чье демократическое большинство будет желать ему смерти.

АДАМУ ТРИНАДЦАТЬ, а листья на вязе его сестры Ли желтеют задолго до осени. Адам замечает увядание первым. Другие дети уже не смотрят на деревья. Один за другим они уходят из зеленой окраины в более громкие, яркие кварталы остальных людей.

Болезнь подбиралась к дереву Ли десятилетиями. Еще когда Леонард Эппич сажал росток для своего первенца в приступе оптимизма пятидесятых, голландская болезнь уже истребляла растения в Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии и даже в Элм-Сити, что в Нью-Хейвене. Но все эти города были так далеко. Наука, думал отец семейства, скоро придумает какое-нибудь лекарство.

Грибок выпотрошил Детройт, когда дети были еще совсем маленькими. Вскоре взялся за Чикаго. Самые популярные уличные деревья страны, вязы, превращавшие бульвары в зеленые долины, покидали этот мир. А теперь болезнь добралась до окраины Бельвиля, и дерево Ли перед ней не устояло. Но скорбит по нему только Адам. Отец лишь ругается из-за того, во сколько встала уборка вяза. А Ли едва замечает потерю. Она собирается в театральный колледж, в Иллинойс.

— Ну, разумеется, ты выбрал для меня вяз, пап. Ведь ты решил доставать меня еще до того, как я родилась.

Адам утаскивает немного дерева у садовников, которые приехали выкорчевать пень. Он уносит его в подвал, ошкуривает и выжигает на обломке надпись. Находит слова в книжке: «Дерево — это проход между землей и небом». Сажает ошибку в слове «проход». «Земля» и «небо» выходят какими-то недоразвитыми. Но он все равно отдает деревяшку Ли как подарок перед отъездом. Та смеется в ответ и обнимает брата. Когда она уезжает, он находит вяз в коробках, которые Ли оставила для Армии Спасения.

ОСЕНЬЮ 1976 ГОДА Адам проникается любовью к муравьям. Как-то в сентябрьскую субботу он наблюдает за тем, как они плывут по соседскому тротуару, перенося к себе домой леденец на палочке. Ворсистый ковер цвета ржавчины растягивается на несколько ярдов. Муравьи огибают препятствия, громоздясь друг на друга. Их массовое развертывание может сравниться с любым человеческим гением. Адам разбивает лагерь в траве, рядом с этой живой пеной. На краю вакханалии муравьи начинают ползать по его носкам и тощим лодыжкам. Они взбираются по локтям прямо в рукава футболки. Лезут в шорты и щекочут яйца. Адаму наплевать. Он смотрит и видит паттерны, они невероятны. Очевидно, что никто не руководит этой массовой мобилизацией. И тем не менее насекомые переносят липкую еду к себе в гнездо невероятно скоординированным образом. Планы в отсутствие любого планировщика. Пути, проложенные без всякого топографа.

Адам идет домой, берет блокнот и камеру. А потом у него случается мозговой штурм. Он просит немного лака для ногтей у Джин. С возрастом его сестра поглупела, потерялась в вихре моды. Но она до сих пор сделает все для своего маленького брата Дэмми. Когда-то ей тоже нравились «Золотые определители». Но люди уже держат ее в своей хватке, и больше она никогда не освободится.

Она дает ему пять цветов, целую радугу от алого до голубого. Вернувшись на место, он начинает работать кисточкой. Крохотная капля «Дымчатой розы» пристает к брюшку мусорщика. Одного за другим он помечает еще с десяток муравьев тем же самым оттенком. Через несколько минут начинает заново, теперь с «Ясным персиком». К середине утра весь лаковый спектр в игре. Вскоре цветные мазки открывают перед Адамом запутанную цепь нереальной красоты. Колония чем-то обладает, но Адам не знает, как это назвать. Целью. Волей. Какой-то осознанностью — она настолько отличается от человеческого разума, что тот считает ее ничем.

Рядом проходит Эммет с удочкой и наживкой, видит, что брат лежит в траве, делает фотографии и рисует в блокноте.

— Какого хрена ты тут делаешь?

Адам сворачивается, как еж, и продолжает работать.

— Так-то ты проводишь субботу? Понятно, почему люди тебя не понимают.

Но это Адам не понимает людей. Они говорят, чтобы спрятать то, о чем реально думают. Бегают за бессмысленными побрякушками. Он не поднимает голову и продолжает считать.

— Эй! Жуколюб! Жуколюб, — я с тобой разговариваю! Почему ты играешь в грязи?

Адам с удивлением слышит в голосе Эммета явственное доказательство того, что брат его боится. Он шепчет дневнику:

— А зачем ты мучаешь рыб?

Нога ударяет Адама под ребра:

— Ты чего несешь, ушлепок? Рыбы ничего не чувствуют, вот же дерьма у тебя в мозгах!

— Ты этого не знаешь. Ты не можешь этого доказать.

— Значит, доказательств хочешь? — Эммет срывает пригоршню травы и запихивает ее брату в рот. Тот, безучастный, только отплевывается. Эммет уходит, с сожалением качая головой, победитель в очередном одностороннем споре.

Адам изучает свою живую карту. Текущие во времени и помеченные цветом муравьи дают понять, как передаются сигналы без центрального регулировщика. Адам слегка сдвигает пищу. Разгоняет муравьев. Устраивает препятствия и засекает то время, с каким насекомые выправляют ситуацию. Когда от леденца ничего не остается, он кладет в разных местах куски своего завтрака и замеряет, как быстро те исчезают. Колония быстрая и хитроумная — чтобы получить свое, они проявляют человеческую изобретательность.

Звон епископального карийона играет свой квадратный гимн. Шесть вечера — время для всех неуправляемых Эппичей возвращаться домой к ужину. За день Адам заполнил пометками двенадцать страниц, сделал тридцать шесть фотографий с выдержкой и родил половину теории, которая в открытом обмене мнениями не заработала бы ему и сломанного йо-йо.

Всю осень Адам, если только не учится, не подстригает газоны и не продает мягкое мороженое, изучает муравьев. Он строит графики и рисует схемы. Его уважение к их уму безгранично. Адаптивное поведение при меняющихся условиях: как еще это назвать, если не чертовски умным?

В конце года он подает заявку на районную научную ярмарку. «Некоторые наблюдения по поводу поведения и разума муравьиной колонии». В зале есть проекты, которые выглядят получше, и один, где, судя по всему, всю научную часть вытянул на себе отец ученика. Но ни один из конкурсантов не смотрит на свой предмет так, как Адам.

Судьи спрашивают:

— Кто тебе помогал с проектом?

— Никто, — отвечает он, возможно, с чуть большей гордостью, чем следовало бы.

— Твои родители? Учитель? Старший брат или сестра?

— Сестра дала мне лак для ногтей.

— Ты откуда-то узнал об этой идее? Скопировал эксперимент, который не цитируешь?

Мысль о том, что такой эксперимент уже провели, убивает Адама.

— Ты провел все вычисления сам? И начал всего четыре месяца назад? Во время каникул?

Его глаза полны слез. Он пожимает плечами.

Судьи не дают ему медаль — даже бронзовую. Говорят, что у него нет библиографии. А библиография — необходимая часть формального отчета. Но Адам знает, в чем причина. Они думают, что он все украл. Не могут поверить, что ребенок месяцами работал над оригинальной идеей без всякой на то причины, лишь ради удовольствия смотреть на что-то, пока не разглядишь.

ВЕСНОЙ Ли отправляется с подругами на каникулы в Лодердейл. На вторую ночь, рядом с пляжным баром она садится в красный «Форд Мустанг» с парнем, которого встретила три часа назад. Больше ее никто и никогда не увидит.

Родители в отчаянии. Они дважды летают во Флориду. Орут на местных чиновников и тратят кучу денег. Проходят месяцы. Зацепок нет. Адам понимает, что их и не будет. Кто бы ни забрал его сестру, он хитер, щепетилен и принадлежит к роду людскому. Он разумен.

Леонард Эппич не сдается:

— Вы все знаете Ли. Знаете, какая она. Она просто снова сбежала. Мы не будем проводить поминальную службу, пока точно не узнаем, что случилось.