Странно, что он сидел на этом месте жизнь за жизнью, маленький и напуганный, и наблюдал, как члены гильдии низко склонялись перед помостом. Странно, что он был обескровлен и расчленен, его кровь разлита по чашам, а тело брошено в грязь. Странно, как исчезла боль, растворилась до такой степени, что ты уже не мог вспомнить, на что она была похожа, только то, что ты чувствовал ее в первую очередь. Он попытался мысленно вернуться назад, вспомнить, как умирал, и обнаружил, что не может.

Он помнил только эту жизнь. Это невыносимо медленное вращение земли вокруг своей оси. Он помнил только Джеймса. То, как тот смеялся, освещенный снизу мерцающим светом светлячков. Помнил только Уайатт и то, как грохотали небеса, когда он поцеловал ее в тот первый невозможный раз.

Он не заметил, когда его сморил сон. Он знал только, что его разбудило.

Это был щелчок, скрежет оникса по дереву. Он открыл глаза, расправил плечи и увидел, что Джеймс Кэмпбелл ускользает под покровом темноты.

— Останься, — сказал Питер, стараясь не разбудить Уайатт. Она лежала, свернувшись калачиком, на скамейке, положив голову ему на колени, ее волосы были распущены и рассыпались волнами. От звука его голоса Джеймс остановился. Он вытянул шею, хрустнув костями, и медленно перевел взгляд на Питера. Его взгляд снова стал жутким, лишенным блеска, черным. Он выглядел крепко сбитым, адский цветок за ухом увял, а растение «вдовий поцелуй» впилось в горло.

— Тебе что, нужны зрители?

Его вопрос эхом разнесся в тишине пещеры. Уайатт шевельнулась, и они оба замолчали, наблюдая, как она устраивается поудобнее.

— Я хочу, чтобы ты был рядом, — сказал Питер, как только ее дыхание выровнялось. — На случай, если план провалится.

— Ты обезумел? Если что-то пойдет не так, то из-за меня.

— Ты не можешь знать наверняка.

— Я чувствую это, Питер, — он постучал двумя пальцами по груди, скривил губы в гримасе. — Это внутри, оно терзает меня. Раздирает на мелкие кусочки. Какую бы великолепную смесь ты ни приготовил, она нестабильна. Мы не можем этому доверять.

— Так прими еще одну порцию.

У Джеймса сдавило горло, когда он сглотнул.

— Я уже принял две.

Питер провел рукой по лицу, чувствуя, что медленно сдувается. На него навалилось глубокое изнеможение, застойная усталость, от которой у него двоилось в глазах.

— Ты можешь продержаться еще немного?

— Для чего?

Когда Питер не ответил, Джеймс выругался и отошел от скамьи. Звук его шагов резал тишину, даже когда он растворился в розоватой темноте часовни. Когда он вернулся, его щеки пылали, а волосы были в беспорядке, будто он их теребил. Джеймс опустился на скамейку перед ними, оперся руками о поручень и наклонился поближе.

— Ты совершал много глупостей, когда мы были детьми, — сказал Джеймс. — Я никогда не держал на тебя зла. Да и с чего бы мне это делать? Твой мир такой маленький, он как песчинка. Ты не знал ничего лучшего. Но это? Я должен просто стоять в стороне, пока ты позволяешь ей все разрушать?

— Ты разбудишь Уайатт, — все, что сказал Питер.

— О, я разбужу Уайатт, да? — смех Джеймса прозвучал сдавленно. — Если бы она не спала, я бы ударил тебя по лицу.

— Это не изменит моего решения.

— Нет, — согласился Джеймс, — но так я бы почувствовал себя лучше. — Закатав рукава, он прислонился спиной к деревянному выступу и посмотрел на бескрайнее небо. В полуночной тьме сверкали белые звезды. Прошло много времени, прежде чем он заговорил снова. — Там, где я был, не было звезд. Ты знал об этом? Это разъедало меня изнутри… полная темнота. Ничего не оставалось, как царапать эту темноту, пока пальцы не начинали кровоточить. Пока она не разлетелась на кусочки. Пространство заставляет тебя чувствовать себя ограниченным, но там, внизу… — Он посмотрел на черные кольца на пальцах. Кольца были грубыми, выкованными вручную. Пять колец, пять смертных лет в глубинах ада. На мгновение он посмотрел вдаль, в темные глубины, где Питер похоронил его.

— У тебя никогда не было формального школьного образования, — сказал он наконец. — Ты знаешь, что происходит, когда звезда разрушается?

— Нет, — признал Питер.

— Она поглощает сама себя. Ничто не ускользает, даже свет. — Взгляд его глаз встретился с взглядом Питера. — Если это ожерелье сделает то, для чего предназначено, то именно ты и приведешь в действие.

Питер сглотнул.

— Я не боюсь темноты.

— А что, если я боюсь? — Джеймс криво усмехнулся. — Что если я не хочу возвращаться?

— Ты уже мертв, Джейми, — прошептал Питер. — Я не могу спасти тебя. Но все еще могу спасти её.

Грохот снаружи заставил их поднять головы. Уайатт резко села, сон сразу же покинул ее.

— Что это было?

Джеймс приложил палец к губам.

— Тихо.

— Уайатт, — раздался голос из рощи. Питер похолодел, когда узнал Маккензи Беккет. — Уайатт, ты здесь? Боже. Я только что наступила на что-то мокрое. Эй? Кто-нибудь? На ферме выключен свет. Пожалуйста, не говорите мне, что мы проделали весь этот путь зря. — Послышался скрежет. Скрип подгнившей ступеньки. Голос изменился, стал низким и сдавленным. — Уайатт?

— Это не она, — сказал Питер, но тут же обнаружил, что Уайатт повернулась на скамье рядом с ним, скрестив ноги и положив ладони на колени.

— Уайатт, — пропел мимикрирующий. Когти заскребли по деревянной обшивке часовни, звук был похож на скрежет гвоздей по классной доске. — Выходи и поиграй.

Уайатт повернула голову в сторону, прислушиваясь к звуку. Она закатила глаза, пока те не превратились в сплошные склеры. Джеймс потянулся к ней, но Питер выставил руку, останавливая его.

— Оставь её.

Они завороженно наблюдали, как вены вздулись на ее руках толстыми бесцветными буграми. На мгновение воцарилась тишина, совершенная и соборная. А затем, без предупреждения, она резко запрокинула голову. Открыв глаза, она, не моргая, смотрела на луну.

— Мне это не нравится, — мрачно пробормотал Джеймс как раз в тот момент, когда она издала жуткий вопль.

31. Уайатт

В горле у Уайатт пересохло, голос сорвался. Она задыхалась в темноте, в груди у нее красными всполохами сверхновой вспыхивали звезды. Гладкая как атлас, сила струилась по ее венам. И тут, вплетенное в ткань ее сознания, она почувствовала это — сосущий хлопок, будто сапог выдернули из грязи. Земля содрогнулась. Небеса перевернулись. Где-то за пределами часовни, погруженный в глубокую бархатную тьму, лес вздыбился от того, что она сотворила.

Легкий наклон ее головы, мысленный рывок, и в ответ она почувствовала переплетение вьющегося плюща, протянутого через изогнутые межреберные промежутки. Нити ивалайса плотно обернули мембрану вокруг шипастой лестницы позвонков. Забавно, что она так долго ни за что не хваталась, чувствуя себя несвязанной и неподатливой, но обнаружила, что нужные ей нити все это время дремали внутри нее. И ухватиться за них было самой простой задачей на свете.

Еще одно подергивание, еще один рывок. Что-то поднялось с земли, содрогнувшись всем телом. Просто, просто, просто. Она могла видеть все это так ясно, будто сидела за ткацким станком — ее сердце билось, как галево (прим. переводчика — часть ткацкой машины), а сердце посылало потоки энергии по венам. Постепенно картина начала обретать очертания гобелена из костей и цветов. Уайатт открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что главная дверь часовни закрывается за густой решеткой плюща.

Джеймс наклонился над скамьей, он прищурился.

— Срань господня.

Уайатт потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он увидел. Когда она поняла, ее желудок словно налился свинцом. В дверном проеме висел найденный скелет, причудливо вписанный в зеленую стену.

Уайатт осела, вытаращив глаза.

— Я пыталась защитить часовню.

— А вместо этого оживила Питера. Умница. — Джеймс перемахнул через спинку скамьи и направился по проходу, чтобы посмотреть на ее творение.