Смирившись с идеей провести больше времени взаперти, мы сели на пол лифта лицом друг к другу. Я подумала, что парню, должно быть, довольно неудобно, хотя он и не жаловался. За время заточения неловкость между нами потихоньку испарилась, в том числе благодаря паре глотков водки, и мы стали болтать о музыке, фильмах, учёбе и всякой ерунде, словно пришли на первое свидание.

Я узнала, что Харди родом из Техаса и всего на четыре года старше меня. Он недавний выпускник Брауна, но продолжать учёбу не собирался. В Вегас парень приехал на мальчишник своего лучшего друга, но поклялся, что никто из них не собирается подражать персонажам из «Мальчишника».

Харди любил кататься на лыжах и родео, побывал в Париже и Москве и даже посетил Японию. Клубничное варенье, которое делала его бабушка — лучшее, что он когда-либо ел. У него есть братья и сёстры, собака по имени Эллисон, и он без ума от попкорна с маслом.

Его любимый режиссёр — Квентин Тарантино, и постер первого фильма «Убить Билла» висел на стене его спальни (только первый, потому что второй был слишком поспешным на его вкус), в то время как «Бесславные ублюдки» не произвели на него особого впечатления (кроме сцены со штруделем). У него не было любимой группы или певца, он слушал песни в зависимости от своего настроения, а после появления Мэрилина Мэнсона в «Сынах анархии» открыл для себя его дискографию, переоценил свою, пока не включил несколько хитов в плейлист, что использовал для бега в парке. У него были татуировки черепа на предплечье, но только потому, что он был очарован образом черепа, а не потому, что был сатанистом.

Это откровение заставило его усмехнуться.

Он любил День благодарения и Рождество, потому что может провести время с родителями, о которых говорил с гордостью, и не может дождаться лета, чтобы поехать на пляж с кузенами, которых было семь, и все они мальчики.

Короче говоря, Харди, помимо того, что сексуальный, милый и интересный, казался парнем с золотым сердцем, которому есть что рассказать. Идеальный, приветливый парень, который менее чем за три часа пригласил бабочек в моём животе порхать, да так, что я забыла Дина, своего бывшего, который бросил меня, потому что я была недостаточно распутной и недостаточно увлечённой его собственными увлечениями. Это была одна из причин, по которой я не могла дождаться окончания школы, чтобы уехать из Лас-Вегаса. Я понимала, что если останусь тут, то закончу жизнь с очередным Дином, возможно, работая швеёй в каком-нибудь второсортном шоу на Лас-Вегас-Стрип, с лавиной мечтаний, запертых в ящике шкафа в полуразрушенном доме.

На самом деле, в отличие от жизни Харди, моя жизнь была не только неинтересной, но и гораздо более печальной. Я никогда не выезжала за пределы Вегаса и предпочитала не говорить о своей семье: отец был жестоким человеком, мать — наркоманкой, и они вели себя так безответственно по отношению ко мне, что суд отдал меня на попечение бабушки, когда мне было одиннадцать.

Я училась в государственной школе, и без стипендии я бы никогда не смогла позволить себе университет, а поскольку дома мы были далеко не богаты, сводить концы с концами было нелегко.

Ещё одним ужасным отличием от жизни Харди было то, что у меня не было друзей, кроме Тедди. У меня не было кузенов, и День благодарения, а ещё хуже Рождество, всегда навевали на меня глубокую печаль.

Именно в эти дни становилось очевидным моё жалкое существование.

К счастью, вместо денег у меня было много оптимизма и надежды. Я была готова сделать всё, чтобы выбраться из Вегаса и стать известным модельером, и приложу максимум усилий, чтобы улучшить свою жизнь.

Очевидно, однако, чтобы не показаться в глазах Харди версией порно-Бритни девочки-зажигалки, так сказать… я решила приукрасить некоторые моменты своей жизни. Я рассказала ему, что живу в Карсон-Сити с родителями, успешными юристами, на вилле с бассейном. Призналась, что предпочитаю кошек собакам, и придумала, что у меня их две.

Я также рассказала ему, что три года подряд выигрывала конкурс на звание королевы весеннего бала и у меня есть мечта стать модельером.

Отчасти, рассказав всю эту ложь, я начала чувствовать себя виноватой, потому что это правда, что я больше никогда его не увижу, но также правда и то, что Харди казался действительно честным парнем. Но в конце концов, серьёзно: кто его увидит снова?

— Какой у тебя рост? — спросила я, глядя на его босые ноги рядом со мной.

— Метр девяносто девять.

— Чёрт, до двух метров не хватило сантиметра.

— Ещё есть время вырасти.

— Ты когда-нибудь пробовал играть в баскетбол?

— Да, конечно, но у меня лучше получаются более физические виды спорта, например, американский футбол. (Прим. пер: далее в тексте просто футбол)

— Неа, я ненавижу футбол, это спорт для идиотов, Харди! — воскликнула я. — До сих пор ты говорил со мной об интересных и оригинальных вещах, а потом опустился до этого проклятого пещерного спорта?

Он улыбнулся, заинтригованный.

— Что плохого тебе сделал футбол?

— Мой бывший, этот идиот, был капитаном школьной команды. Он заставлял меня смотреть все его игры, но спустя два года я до сих пор не понимаю, что происходило на поле.

— Бывший?

— Именно так, бывший.

— И у тебя сейчас нет парня? — спросил он.

— Нет, я ищу того, кто ненавидит футбол.

— Я ненавижу овальный мяч.

Я хихикнула. Блин, да он и в самом деле идеален, даже в том, как тонко и мило ухаживал за мной. И вдруг я обнаружила, что молюсь о том, чтобы нас больше никогда не выпускали из этой кабинки. Я взяла бутылку водки и сделала ещё один глоток.

— Ты когда-нибудь занималась спортом? — спросил он, стараясь подавить неловкость от наших молчаливых взглядов.

— Никакого спорта. Мне категорически запрещено бегать и прыгать. Для меня уже экстремально ходить в этом, — добавила я, указывая на свои сапоги. — Зато я обожаю фотографировать и рисовать.

— Ты ведь собираешься поступать в Колледж искусств и дизайна Отис в Лос-Анджелесе? — Верно, я придумала и это, поэтому кивнула. — Дай мне знать, если когда-нибудь станешь известным дизайнером. По крайней мере, я буду приходить к тебе и начну прилично одеваться.

— Я пришлю за тобой лимузин после футбольных матчей.

Он разразился смехом.

— Ладно, договорились! И убедись, что твои брюки не будут мне короткими, ненавижу, когда это происходит, практически всегда. — Он протянул руку, и я пожала её. — Знаешь, Пруденс, мне кажется, что в целом сидеть здесь с тобой было не так уж плохо.

От этой фразы бабочек в моём животе стало больше.

— Я тоже так думаю.

В этот момент лифт ожил, кабина начала двигаться вниз, и мы медленно встали. Я поправила свой наряд Бритни шлюшки, Харди затянул плотнее халат и схватил водку.

— Я сам, не волнуйся, — объяснил он, подмигнув мне.

Достигнув этажа, двери открылись, и мы оказались в холле.

— Господа, мы очень сожалеем, вы в порядке? — спросил, похоже, главный.

— Всё отлично, — ответил Харди.

— А вы, мисс?

— Тоже отлично.

— Мы ещё раз приносим извинения за случившееся от имени всего персонала. Мы проследим, чтобы в ваш счёт не начисляли стоимость пребывания.

Мой телефон тут же звякнул, оповещая о входящих сообщениях: все они были от Тедди. Она сообщала, что ей сказали о случившемся, и просила позвонить ей, как только я выйду из лифта.

— Нет, для меня это не проблема. Это не ваша ответственность, такое могло случиться где угодно, — успокоил его Харди.

— Сэр, я настаиваю, и ещё раз приношу извинения. Кроме того, обслуживание в номере будет для вас бесплатным!

— Я уже извинил вас, и в любом случае, если проголодаюсь, будьте уверены, я воспользуюсь этим предложением, — ответил он, и в этот момент посмотрел на меня. — Что ж, Пруденс, я хотел бы подняться в номер и всё смыть.

— Я тоже. Мои друзья в клубе уже совершенно пьяные, и, честно говоря, я хочу побыстрее снять эти сапоги.