Он прорвался через заросли утесника на тропу и заметил небольшой патруль римской кавалерии. Один из патрульных заметил грязного галла и указал на него. Остальные быстро повернулись к Фигулу. Один из кавалеристов поднял меч и приготовился его  атаковать.  Оптион вскинул руки и отчаянно замахал.

- Стой! - воскликнул он. - Я римлянин! Римлянин!

Декурион остановил своего коня и с удивлением посмотрел на Фигула:  - Оптион!  Вот, химера, я почти не узнал тебя в этой одежде. - Он повернулся к своему напарнику, и приказал человеку опустить оружие, затем снова посмотрел на Фигула. -  Какого хрена ты здесь делаешь?

Оптион  взглянул на себя спереди. Его туника была перепачкана грязью, и он совсем не походил на легионера. Он сделал вдох, чтобы собраться, затем обратился к декуриону: - Нет времени объяснять. Я должен немедленно должен увидеть Вителлия.

- Трибун занят.  - Декурион сухо кивнул на главный остров. - На случай, если ты не заметил, что сейчас самый разгар гребаной атаки.

-  Вот поэтому я и должен поговорить с ним, - настаивал Фигул. -  Мы должны действовать по другому, если хотим спасти когорты.

Декурион ничего не ответил. Он рассматривал забрызганного грязью замухрышку перед собой. Потом медленно кивнул:  - Хорошо, оптион. Пошли со мной1

Фигул сел на коня декуриона и схватился за луку его седла, а тот развернулся и быстро поскакал обратно к римским воинским частям, собравшимся  дальше, возле озера. Их штандарты развевались на промозглом послеполуденном ветру. Девятая когорта стояла на пологом склоне рядом с эшелоном баллист и катапульт.  У Вителлия не было времени строить походный лагерь, пока он отчаянно пытался атаковать мятежников, прежде чем те успеют сбежать под покровом темноты. Остатки вспомогательной когорты батавов стояли для поддержки одной стороны римских частей, среди них находился и  небольшой отряд лучников. Батавы с тревогой наблюдали, как Первая центурия Восьмой когорты терпела поражение на дамбе.

Когда патрульный кавалерист направился к массе войск,  Фигул снова обратил внимание на остров. Наступление римлян остановилось. Отмели вокруг них были окрашены в темно-красный цвет от крови, и в некоторых местах солдаты не могли двигаться вперед из-за мертвых тел, устилавших дамбу. Центуриона нигде не было видно, но его оптион стоял позади последних рядов, орал на людей и погонял их своим деревянным посохом. Но когда ряды перед ними были вынуждены замереть, дамба превратилась в тесную массу беззащитных тел, которые мятежники  радостно атаковали безжалостным залпом стрел и пращей, перемежающихся дротиками, нацеленными на незащищенный правый фланг.

Наконец, пронзительно прозвучал рог, и легионеры отступили. Десятки раненых хромали.  Другие лежали на земле, цепляясь за древки стрел, торчащие из их конечностей. Некоторые из отступающих солдат потеряли равновесие среди луж крови и соскользнули с дамбы, врезавшись в колья на мелководье. Другие помогали своим раненым товарищам, и тоже валились на ближний берег озера с изможденным выражением на окровавленных лицах. К раненым, которые не могли ходить, подбегали санитары и уносили их на носилках. У частокола бритты ликовали, и когда Фигул окинул взглядом жалкое зрелище, сердце его сжалось от ярости. По меньшей мере, тридцать убитых солдат лежали распростертыми вдоль дороги, и, возможно, столько же было ранено. Атака с треском провалилась.

Крики защитников стихли, и над озером повисла тишина, нарушаемая только стонами боли раненых и лихорадочными возгласами туземцев. Затем раздался призыв, когда центурионы приказали следующей центурии легионеров из Восьмой когорты подняться на ноги. Раздробленные ряды Первой центурии отступили в сторону, уступив место второй атаке на дамбе. Через несколько мгновений воздух рассек резкий треск, когда руки баллист яростно метнулись вперед, и римская артиллерия возобновила натиск. Британцы знали, чего ожидать, и быстро отступили со своих позиций,  когда железные болты прожужжав над безжизненными телами обрушились  на дамбу и врезались в частокол по обе стороны главных ворот, разбив несколько бревен. Один британец нагло стоял на частоколе,  грозя римлянам кулаками, пока огромная стрела не пронзила ему кишки и не скрыла его из виду. Затем длинные руки катапульт врезались в их поперечные балки, когда они швыряли свои тяжелые камни, взмывавшие вверх, как гигантские кулаки,  в соломенные крыши хижин внутри лагеря. В то же время следующая центурия осторожно выступило вперед и подняла свои щиты, ожидая сигнала, чтобы начать продвижение вниз по берегу к дамбе.

Ледяной ужас пробежал по оптиону, когда он спешился и поспешил мимо толпы раненых и часовых  прямо к Вителлию.  Возможно, трибун просто не осознал всю серьезность положения, в котором он оказался.  Или, что более вероятно, Вителлий в своем крайнем высокомерии искренне верил, что победа уже в его руках. Что он стоял на пороге победы над мятежниками, и все, что для этого требовалось, - это новый штурм дамбы. Если так, то он играл прямо на руку врагу.  У Калума и его мятежников было  огромное преимущество.  Они могли продержаться на острове сколь угодно долго, отходя и прячась каждый раз, когда начинала работать римская артиллерия, а затем уничтожая легионеров, как только те приближались  к ним по дамбе. Если Вителлий продолжит слепо следовать своей стратегии, атаке грозит серьезная опасность превратиться в кровавую баню.

Катапульты продолжали трещать и жужжать, когда  Фигул подошел к Вителлию. Аристократический трибун стоял на травянистом склоне глядя на берег вместе со своими офицерами и штабом, его внимание было полностью сосредоточено на острове, пока баллисты громили оборону повстанцев.  Петракс стоял в стороне, его покрытые шрамами руки были скрещены на груди, и он смотрел на битву. Вителлий вскинул руку, и раздался окончательный треск, когда последняя из катапульт выпустила свой снаряд.  Затрубила труба, и следующая центурия  легионеров Восьмой когорты осторожно двинулась по дамбе к главному острову. Как только артиллерийский обстрел закончился, дуротриги  бросились  вперед и вернулись на свои позиции вдоль частокола, готовые отбить приближающуюся колонну дротиками, стрелами и пращами.

Вителлий услышал приближение Фигула и посмотрел на него. На его лице отразилось удивление, когда он увидел грязного галла.  -  Оптион! Боже мой, парень. Где, химера тебя побери, ты был?

Фигул указал на остров:  - Там, господин.

- Все это время?-  Вителлий недоверчиво покачал головой, затем склонил голову на Петракса. - Похоже, твой друг оказался прав. Он упомянул что-то о том, что ты собираешься попытаться освободить своих друзей.  Он нахмурился. - Где твой напарник?

- Ватья. -  Фигул почувствовал, как его горло сжалось. -  Он убит, господин.

- Понимаю. А заключенные?

- Все еще в ловушке внутри, господин. Я не мог подобраться к ним.

- Тогда вряд ли это оглушительный успех. -  Вителлий выпрямил спину и кивнул на дорогу.  - Что ж, как видишь, твои товарищи недолго пробудут в ловушке.  Теперь у нас есть эти повстанцы именно там, где они нужны, и мы прорвемся достаточно скоро.

Фигул откашлялся и напрягся:  - Господин, простите меня. Но главные ворота неприступны.

- Несомненно, мы понесем некоторые потери, - ответил трибун. - Но тут ничего не поделаешь. Калум решил стоять здесь до последнего, и мы должны атаковать. Я не позволю ему снова уйти от нас. В его глазах был блеск, когда он добавил: - Лидер повстанцев станет прекрасной добычей. Думаю, мы все будем стоять  в очереди за наградой у Клавдия за то, что, наконец-то, вскрыли этот конкретный нарыв.

- Да господин.-   Фигул сглотнул и попробовал еще раз. -  Но я видел внутреннюю часть лагеря. Там сотни защитников. Воинов-дуротригов. Они хорошо вооружены и умеют обращаться с мечом. Они могут продержаться на этом острове несколько дней, даже если мы продолжим бросать  на них наших людей.

- Что ты хочешь, чтобы я сделал? - рявкнул Вителлий.  -  На случай, если это ускользнуло от твоего внимания, здесь имеется только один вход и выход с этих проклятых островов.