— Что это значит? — не понял Лук.

— Для кого-то ничего, — шевельнул бровями Курант. — А для кого-то — многое. Я из дальних краев, мой дорогой Луккай. Кое-что, чем мне приходилось заниматься в годы моей молодости, я предпочел бы забыть. Вас от подобного мне удалось уберечь. Но что было, то было. Мой город, который лежит далеко на западе, почти в двух тысячах лиг от Хилана, единственный город Текана, из которого виден предел Салпы. Да-да, та самая багровая стена, о которой ты говорил. Она близка. Перегораживает горную долину, из которой вытекает вполне себе обыкновенная речка с вкусной водой, стоит над горами. Я из Сакхара. Это город и земли клана Хара. Сакхар — маленький город. Меньше твоего Харкиса. Считай, что это замок с шестью башнями. Все население — воины клана, их жены и дети. Человек двести. Иногда меньше. Слишком близка багровая стена. Когда наступает Пагуба, мало кто успевает спрятаться. Укрыться. Да и те, кто укрылся, не могут быть уверены в собственной безопасности. Всякая Пагуба длится когда месяц, когда полгода, но слуги Пустоты, только вступая в пределы Салпы, слишком голодны. Поэтому клан Хара — маленький.

— Клан Хара — это же клан Смерти? — вымолвил Лук.

— Он самый, — вздохнул Курант. — Тот, который под багровым щитом. Так вот, Луккай. К чему я все это говорю. В окрестностях Сакхара есть один дозор. На дороге. Обычный дозор — будка, оплот с дверцей, пара скамей, стол, отхожее место. Вокруг предгорья, камни, кусты, узкая речушка. Народу почти нет. Но есть одна тонкость. Дорога, на которой стоит дозор, ведет к багровой стене. Идет вдоль речки и скрывается за ней. Старая дорога. Камень на ней почти весь раскрошился, но дорога остается дорогой. Поверь мне.

— То есть, — поднял брови Лук, — выходит, что это дорога из Пустоты? Или в Пустоту?

— В священную Пустоту! — закашлялся тихим смешком Курант. — А ты думал, что Салпа обрывается за своими пределами в пропасть, в которой кишат слуги Пустоты? А не задумывался, какая же это Пустота, если в ней что-то имеется? Отчего же тогда ветер иногда дует с ее стороны? И откуда берутся тучи, которые приползают с запада? Да я больше чем уверен, что на всяком краю Салпы имеется точно такая же стена, и нигде она не служит пределом сущего! Пределом Салпы — может быть, но не пределом сущего!

Курант замолчал. Лук покосился на Саману, на Негу. Самана сидела, опустив голову, слабый речной ветер шевелил ее кудри. Нега уткнулась носом ему в плечо, замерла, почти не дышала. Струг уже развернулся и под мерный плеск весел удалялся прочь от теканского берега. Башни Хилана еще, казалось, упирались в небо, но и корабли у пристани, и шатры на кромке берега, и полоса лестницы уменьшались с каждым гребком. Лук посмотрел вверх. Небо было безоблачным и накрывало Салпу красноватым ясным куполом. Солнце, которое нависло над водяной ярмаркой, сияло бордовым размытым пятном. Лук прижал руку к груди, нащупал глинку.

— Вместе со мной на том посту стоял один старик, — продолжил Курант. — Он не казался слишком уж старым. Невысокий, плотный, но не толстый, с черными глазами, в которых не было ни капли старости. Лысый, со шрамом на голове в виде креста. Теперь-то его уж, наверное, нет в живых. Но тогда старик был бодр, ничем не слабее меня. По слухам, он пережил последнюю Пагубу. И даже пережил ее как раз на этом посту. Укрылся в оплоте. Его звали Хара.

— Так же, как и клан? — удивился Лук.

— Да, — пустил смешок Курант. — Так совпало. А может, он сам выбрал себе такое имя. Говорили, что после последней Пагубы в Сакхаре уцелело полсотни человек, а когда я родился, из них уже оставался один Хара. Что бы я ни говорил, он встречал с усмешкой. Иногда мне казалось, что он знает что-то такое, чего мне не узнать никогда. Иногда мне казалось, что он знает все. А иногда я смотрел в его черные глаза и думал, что падаю в пропасть. Однажды я спросил его о Пустоте. Я спросил его о дороге, о реке, о багровой стене. Я часто спрашивал его об этом, но ответил он мне только однажды. Он снял с костра котелок, выплеснул из него кипяток, перевернул и накрыл им ползущего по дороге муравья. Вот, сказал Хара, под этим горшком маленькая Салпа. Для муравья. И мы такие же муравьи. Он сказал, что настоящая Салпа не имеет ни стен, ни пределов. И еще он сказал, что Пустота — это тот, кто накрыл нас котелком.

Лук снова посмотрел на небо, на берег. Солнце уже коснулось мутным краем горизонта.

— Зачем? — спросил он Куранта.

— Хара мне не ответил, — проговорил старик. — Но он знал ответ. Я уверен. Но зато он сказал, что ничего не происходит просто так. И если я увижу что-то, что покажется мне необъяснимым или таинственным, я должен срочно менять свою жизнь.

— Почему? — нахмурился Лук.

— Потому что овца видит пастуха круглый год с посохом, — объяснил старик. — Но если она увидит, что у него в руке что-то блестит, что-то длинное и острое, она не должна удивляться, а должна бежать.

— Ну, — пожал плечами Лук, — возможно, длинное и острое предназначается другой овце?

— Каждая из них надеется на это, — рассмеялся Курант. — Но лучше не рисковать. Хотя все овцы кончают одинаково. Правда, возможно, что длинное и блестящее — ножницы, а не нож. Самана, как там вокруг?

— Вставай, — отозвалась женщина.

Старик поднял здоровую руку, снял с глаз медяки, медленно сел, начал срывать с тела вонючие тряпки. Под его телом оказался старый меч, который старик не обнажал при названом сыне ни разу. Но Лук не смотрел на меч. Он почувствовал холод, который пополз по его спине. Только что, пока Курант лежал перед ним с монетами в глазницах, отец казался ему зрячим. И вот он снова оказался слепцом.

— Однажды мне явился сиун, — продолжил старик рассказ. — По сравнению с тем сиуном этот черный сиун просто симпатяга, с которым можно хлебнуть вина. Я был уже умелым воином, если не лучшим в клане, кое-что повидал, вышел в дозор и сидел у костра. Хара спал, где-то вдалеке лаяли лисы, шумела на камнях речка. И вдруг костер погас. Не погас, словно задутый ветром или залитый дождем, а так, как гаснет масляная лампа, когда хозяйка прикручивает фитиль. Но темнее не стало. Наоборот, все вокруг словно озарилось бледным светом. Я пригляделся и заметил, что напротив меня сидит вроде бы человек, а вроде бы и нет. Он словно был вылеплен из студня. Я сразу понял, что это сиун Сакхара. Сиун клана Смерти мог быть только таким. Я мог различить каждую кость в его теле, кроме тех, что были прикрыты лохмотьями, как мне показалось, савана. В нос ударил запах тлена. Точно такой, как от этих тряпок. Я тогда очень перепугался, хотя вроде бы считал себя смельчаком. И вот, чтобы побороть страх, я спросил… это существо — что там? Ткнул пальцем в сторону багровой стены и спросил — что там? И оно ответило мне. Ответило, не издав ни звука, но я услышал его ответ. Оно сказало: сходи и посмотри. Я прикрою тебя.

— Неужели никто не делал этого до тебя? — воскликнул Лук. — Я бы уж, наверное, еще мальчишкой отправился к краю Салпы.

— Делали, — кивнул Курант. — Но мало кто подбирался к пределу Салпы ближе чем на четверть лиги. По ощущениям это примерно похоже на то, что тебя ведут на казнь. Ведут со связанными руками, и ты знаешь, что вырваться не удастся. Это ужас, который бьет в колени и сердце. Если ты думаешь, что те, кто не добирался до стены, возвращались, ты ошибаешься. Они падали замертво. Обычно это были мальчишки, которым всегда кажется, что им все по плечу. Они падали и истлевали на виду у их родителей, которые не могли даже добраться до их тел. Но я не был мальчишкой, к тому же не знал еще, что сиуну верить нельзя. Никому верить нельзя, но сиуну нельзя верить ни в чем. Впрочем, иногда нельзя верить даже самому себе.

— И мне тоже? — вдруг подала голос Самана.

— Ты часть меня, — вздохнул Курант. — И Харас часть меня, и Нега, и Луккай. Потому Луккай и устроил это озорство, что и я на его месте и в его возрасте устроил бы. Ну да ладно. Вернемся к тому страшному дню. Тогда еще я верил во всякие чудеса. Тем более что старики в городе говорили, что наш дозор не просто так стоит на пустой дороге, которая никуда не ведет. Говорили, что иногда, раз в сто лет или реже, из стены выходят не только те слуги Пустоты, которые умывают весь Текан кровью, но и ее ловчие, что идут в Салпу, чтобы выполнить какие-то важные повеления Пустоты. Останавливаются у дозора, называют свои имена, пьют воду из кувшина, который стоит там всегда, и торопят коней мимо башен Сакхара на восток. Я подумал, что, возможно, Пустоте нужны воины? Ну раз они у нее есть, откуда-то ведь они берутся? Подумал, что и сиун, который появился у моего костра, ее посланник. Я встал и пошел к стене.