Лаци все не отрывал взгляда от горы. Внезапно он поднял руку. В этот момент краешек солнца скрылся за гребнем.
– Смотрите! На той стороне оно еще светит!
Остальные удивленно глядели на гору. Ведь верно, на той стороне солнце все еще светит…
В последнее время пристрастились они играть в шары. В прошлом году еще, собирая металлолом, обнаружили заброшенный навес. Должно быть, раньше там была какая-то мастерская, может, и станки стояли, судя по бетонному полу. Бетон вполне сохранился, и лучшей площадки для игры трудно было придумать. К тому же здесь никто им не мешал, это была их собственная, отдельная площадка. Конечно, и прежде играли они в шары, но теперь эта игра стала их любимым занятием. Иногда даже зимой прибегали под навес. Хотя зимой, конечно, совсем не то. Пока занятия в школе кончатся, да пообедаешь, да с уроками провозишься – на улице уже темнеет. И навес не так уж близко. И бетон зимой – холодный, долго на нем не простоишь. Но они все же приходили сюда, хоть на полчаса. Пожалуй, даже не столько из-за игры. Ведь сама игра эта стала как бы символом их дружбы, их привязанности друг к другу.
Благодаря игре в шары заработал свой авторитет Шанди. Был он щуплым, почти самым маленьким в классе и на целый год моложе Стрикобраза. Зато в шары играл как никто. Там, на площадке под навесом, пристала к нему и теперешняя кличка. Когда подходила его очередь, он говорил: «Внимание! Сейчас будет бросать Гектор Шервадац!» Так и говорил: Шервадац.[1] И шарик его катился стремительно и попадал куда требовалось… Но как здорово ни играл Шанди, одного он никак не мог достичь – выиграть главный шар Стрикобраза. А шар этот был великолепен: стальной, сверкающий – настоящий шведский подшипник. Величиной с небольшой орех. И назывался он – «генералом». Стрикобразу его дал отец. «Генералом» Стрикобраз играл, а проигрыш платил обыкновенными глиняными шариками. По правилам главный шар можно было отдать последним, когда проиграны все остальные. У Стрикобраза шаров было много, да он еще новые к ним выигрывал, так что в карманах у него всегда лежало штук пятьдесят. Нелегко было за одну игру отыграть все шары, чтобы получить «генерала». У Шанди же главный шар был куда бледнее – из цветного стекла, да еще кривой немного. Очень хотелось Шанди завладеть «генералом»; как-то он тридцать шаров выиграл у Стрикобраза, да ведь тридцать – это все равно тридцать, а не пятьдесят. И так целых полвоскресенья за них бился… Маленьким да кривым шариком и не прицелишься-то как следует… Ну, и то польза, что благодаря шарам стал он Шер-вадацем. Потому что прежнее его прозвище было – Огрызок. «Огрызок, поди сюда!» «Огрызок, ты что делаешь?» Потом позабыли эту кличку.
Пришел конец зиме. В последнюю неделю марта солнышко так пригревало, такая настала теплынь, что в школу ребята ходили без пальто; в квартирах перестали топить, окна открывали настежь. Наигравшись в шары, ребята шли к Дунаю. Уже тянули к себе вода, солнце, голые пока острова. Вода стояла высоко, мчалась мутная, желтоватая, стремительно уносила плевки. Пограничная гора высилась вдали угрюмым серым массивом; солнце только что село.
– На той стороне еще светит! – подтвердил Шервадац, протыкая карандашом дырку в кармане, чтобы мусор легче высыпался. Мусор набирался от шаров.
– А кто из вас бывал на Пограничной горе? – спросил вдруг Лаци.
Ребята посмотрели на него с удивлением: откуда они могли там быть, не были, конечно. Даже в Обуде не был ни один. Только Яни был, давно когда-то, совсем маленьким, да не помнит ничего; еще неизвестно, точно ли в Обуде он был. В прошлом году все вместе побывали в Чиллеберце[2] на экскурсии, ездили туда по пионерской железной дороге. Где еще? В Медере,[3] на Дагайском пляже, в Зоопарке.
– Седьмой класс был в прошлом году на Пограничной! – крикнул Шанди. – Точно! Седьмой туда на экскурсию ходил!
Лаци даже порозовел от волнения.
– Ну и что они там делали?
– В войну играли.
– Ну и как?
Шанди задумался: что, ну и как?
– Победили фацистов.
Стрикобраз басом прыснул со смеху:
– Хо-х-о-хо, фацистов! Фацисты! Дурак! Не фацисты, а фушисты!
У Шанди засверкали глаза:
– Сам дурак!..
Но тут снова заговорил Лаци, и ссора прекратилась, не начавшись. Лаци был среди них самый умный, лучший ученик в классе. Хотя они никогда между собой не говорили об этом, но все знали: Лаци – вожак.
Он сказал:
– Оттуда, с вершины, видно все, что по ту сторону… А здесь мы только половину мира видим, которая в тени… Пограничная гора – знаете какая высокая! Я смотрел по карте: почти пятьсот метров. В той стороне выше горы нет, только Большой Пилиш, да он далеко. С вершины, наверное, даже Дорог видно. А то и Татабаню. И Вертеш.[4] Я смотрел по карте… Там еще светит солнце-
– А гора Янош выше, – встрял Фери.
– Я сказал: в той стороне, – махнул Лаци. – Там только Большой Пилиш, семьсот пятьдесят семь метров… Сверху мы бы до самого Дуная все увидели. Сразу видно бы было два Дуная: здесь и у Эстергома…
Два Дуная! Даже Яни перестал мыться и взобрался наверх.
– И даже Иноту увидели бы? – спросил Фери. Помнилось ему, Инота тоже где-то там, в Задунайском краю. Отец его работал там два месяца, а денег домой не посылал. Сказал, что передал с одним приятелем, а тот исчез. И что вообще там много не заработаешь. В общем, пропил деньги, а сознаться стыдно было, вот и врал… И все-таки Фери гордился тем, что отец работал в Иноте. – Иноту тоже видно? Башни там высокие, отец рассказывал.
– Может быть, – наморщил лоб Лаци. – Может, и Иноту видно. В ясную погоду…
Шанди вдруг закричал высоким детским голосом:
– А сейчас – ясная погода! Правда ведь, ясная? И остальные заговорили возбужденно, все разом:
– Два Дуная, ух ты!.. А может, и озеро Веленце… и Балатон… А солнце все еще светит, видите?
– Можно достать корыто и спуститься в нем по Ракошу до Дуная, – снова заговорил Лаци. – В простом корыте. Вчетвером бы донесли, если бы в него у Вацского шоссе…
Ребята не совсем понимали, зачем это нужно, но все равно было интересно.
– А… пропустят нас туда? – Яни мотнул головой в сторону противоположного берега, посмотрел на гору, на ее неприветливую, загадочную, серую стену, закрывавшую «ту сторону».
– Скоро откроется новый мост. Только пройти по нему, и все…
Радостное воодушевление охватило всех. Уже не тянуло играть в шарики; они вдруг почувствовали, что надоело им вечное «гоп» и «хлоп», и даже их навес им надоел.
Над Дунаем дул упругий, теплый ветер, и ребята чувствовали: это лето будет каким-то особенным, не таким, как прежде.
Началась подготовка к походу. Длилась она почти два месяца. У Яни старший брат – военный, поэтому все делалось по правилам: маршрут нанесли на карту, карту перерисовали в пяти экземплярах, раскрасили. Сложились, купили компас. У Береков был рюкзак и фляжка. Кроме того, собрали: один вещмешок, три перочинных ножика – вырезать палки, и толстый шпагат, если придется лезть на скалы. Могут ведь и скалы на пути встретиться…
В день открытия моста Лаци в школу не пришел.
На следующий день, в воскресенье, рано утром все собрались у Шанди. Возле его дома – сад, там растет все на свете. Родители Шанди держат кур, кроликов и даже свинью. И есть у них собака Бодри, очень умная. Отец Шанди – каменщик, семья их приехала в Будапешт из деревни.
– Возьмем Бодри с собой! – предложил Шанди.
Стрикобраз пренебрежительно махнул рукой:
– Еще чего! Хватит нам троих Береков, возиться с ними! С сопляками…
А Лаци все не было. Немного подождали; пока что рассматривали зеленые, мелкие ягоды на черешне, гадая – много ли их будет в этом году. Потом решили все же пойти за Лаци. Перед четырехэтажным домом остановились. «Ла-ци-иии!» – пронзительно крикнул Шанди. Вызывали они друг друга особым криком, со своей мелодией, подходившей к каждому имени. Если бы записать этот крик в нотах, то «ци» отстояло бы от «ла» на целую октаву, а «иии» – на сексту. «Ци» было резким и коротким, как свисток, а «иии» гудело, как пароходная сирена в тумане:
