Я ошалело посмотрел на него.

– Постой, Пётр… Ты же сказал, что только Иисус Христос мог творить дела, на которые способен лишь Бог. Как же изгоняешь бесов ты? Ёлки-моталки, ты вообще кто?!

Пётр мягко улыбнулся и сказал:

– Брат Андрей, плодом жизни Иисуса Христа на земле стала община его учеников, которые стали называться «христианами». Он поручил им рассказывать людям о Боге и дал власть исцелять от болезней и изгонять бесов. Понимаешь? Это такой знак, по которому можно узнать его людей на Земле.

– Значит, ты – христианин? – догадался я.

– Да, – Пётр радостно кивнул, потом добавил: – И ещё есть один знак, по которому можно узнать учеников Христа – по любви, которую они имеют друг к другу.

– Как же может быть по-другому, если ты говоришь, что ваш Бог есть любовь? Разве можно верить в такого Бога и не иметь любви? – удивился я.

– Можно. Вера в Бога без любви называется «фанатизм», от греческого слова «тана́тос», что означает «смерть». Фанатик, по сути, – смертник, который готов за Христа голову другому оторвать и свою жизнь бессмысленно положить. Фанатизм – страшное явление. Мне всегда жалко одержимых им людей, потому что они в Бога верят, но эта вера без любви.

– Но почему они стали такими? – горячо спросил я.

– Брат Андрей… что ты чувствуешь ко мне? – вместо ответа вдруг спросил Пётр.

Я так растерялся, что не заметил ухаб, и автомобиль сильно подпрыгнул.

– Я? Чувствую?

Я понял, что надо сказать правду. А правда была в том, что я чувствовал любовь, и это меня смущало, потому что я не понимал, зачем он это спросил.

– Я чувствую к тебе то, что больше дружбы, – обтекаемо сказал я.

– Скажи, брат Андрей, было ли такое же чувство у тебя раньше к другому человеку?

Вот пристал с ножом к горлу! Я задумался, припоминая все свои любовные интрижки, и понял, что то, что я испытываю к Петру – это другое. Это была действительно любовь, но любовь благодарная, любовь восхищения. Но я не знал, как об этом ему сказать, чтобы он что-нибудь плохое обо мне не подумал. Наконец, я признался:

– Да… Да, я действительно за эти два дня полюбил тебя, и это странно. Потому что ещё никто и никогда не делал для меня ничего просто так, не требуя ничего взамен, ещё никто и никогда не говорил мне слов, после которых хочется жить. Ещё ни в ком я не чувствовал столько света и тепла, которые в одно мгновение перевернули всю мою жизнь. Я люблю тебя, потому что всё это сделал ты.

Я залился краской, смущённо и робко посмотрел на него. Пётр же ответил спокойным взглядом.

– Это всё сделал тот, кто во мне, – вдруг с силой сказал он. – Когда ты говоришь, что любишь меня, на самом деле ты любишь во мне Его. Ты любишь Иисуса.

Я потрясённо взглянул на Петра и быстро опять перевёл взгляд на дорогу.

– Иисуса? Но я ведь не знаю его. И как это он может быть… в тебе??

– Андрей! Всё, что ты перечислил – не моё, а того, кто дал мне это как дар. Я же не стою ничего и не имею и доли всех этих качеств. Но я стараюсь жить так, чтобы во мне мог свободно жить Его Дух, понимаешь? Святой Дух Бога, через которого возможно присутствие Божьего Сына Иисуса Христа в этом мире прямо сегодня, прямо здесь и сейчас. Те же люди стали фанатиками, потому что верят в Бога, но Святого Духа не имеют, и поэтому не могут творить дела Бога на Земле.

У меня помутилось в голове.

– Я не понял, – признался я. – Мне надо подумать.

Значит так, начал рассуждать я. Теперь я о Петре знаю много и, одновременно, опять ничего. Я знаю: Пётр – святой, он отделил себя для Бога. Это раз. Он – христианин, потому что делает то же, что и Иисус Христос: исцеляет больных и изгоняет бесов. И знаю, зачем: чтобы люди узнали о Боге. Это два. Ещё знаю, что в нём живёт Святой Дух, через который возможно присутствие Христа в мире, – это три, но… всё это не объясняет, почему его преследуют какие-то особенные люди, и зачем нам надо ехать на восток по этой трассе.

Когда я захотел Петра об этом спросить и повернулся к нему… он крепко спал. Ладно, подозреваю, что насчёт последнего всё равно скоро узнаю.

Солнце уже клонилось к закату. Ещё издалека я увидел девушку, которая шла по ходу нашего движения вдоль дороги. Она тоже увидела наш автомобиль и помахала рукой, чтобы мы остановились.

Я растолкал Петра. Он вгляделся в девушку и сказал:

– Останови, давай спросим, что она хочет.

Я сбросил скорость и плавно притормозил рядом с девушкой. Пётр опустил стекло и спросил, нужна ли какая-нибудь помощь.

Девушка посмотрела на нас, упёрла руки в боки и отставила ножку в высоком ботинке, одетом на босу ногу. Вообще она была невысокого росточка, с круглым лицом и большущими глазами, стройная, но крепенькая, особенно выделялась копной вьющихся бледно-рыжих волос. На ней была свободная голубая юбка, из-под которой торчали загорелые коленки, и сваливающийся с плеча бежевый свитер. Как-то странно это, не жарко всё-таки уже. Вдруг девушка запрыгнула на подножку и оглядела нас озорным взглядом.

Так. Понятно. Я наклонился к Петру и тихо сказал:

– Поехали, Пётр, ничего ей не нужно! Это шалава дорожная!

Девушка услышала и быстро среагировала:

– Ну, пожалуйста! Ну, подвезите меня, я заплачу… как обычно!

Пётр пристально посмотрел ей в глаза и медленно спросил:

– Почему то, что ты делаешь, в твоей жизни стало обычным?

Девушка оторопела и как будто отключилась внутри. Её взгляд остекленел, стал каким-то бессмысленным. Похоже, вопрос Петра вышиб из неё все мозги.

– Я не знаю, – справилась со своим состоянием она, и на её лицо вернулось опять глупое озорство.

– Поехали, Пётр, – нервно сказал я и схватился за рычаг коробки передач.

– Погоди, – спокойно сказал Пётр и положил руку на мою, чтобы я отпустил рычаг. Я послушался, но негодовал.

– Куда тебе надо? – спросил Пётр.

– А куда довезёте, – весело ответила шалава и, склонив голову набок, посмотрела на нас, покачиваясь из стороны в сторону, вися на багажнике и упираясь ногами в подножку.

– Хорошо, а потом ты куда?

– Не знаю, – безразлично сказала она. – Как придётся.

– Ты ела? – спросил Пётр.

– Да, конечно. Я не голодна. – Девушка улыбалась и раскачивалась на подножке.

– Садись, – сказал Пётр.

– Ты что!! – возмутился я.

Пётр вышел, открыл ей, как для леди, заднюю дверь, подал руку, чтобы помочь зайти, запер за ней дверь и вернулся на своё сидение. Мы снова двинулись в путь.

Шалава же эта вся извертелась на заднем сидении, очевидно, мучаясь отсутствием к её особе нашего внимания, наконец, высунулась между водительским и пассажирским сидением.

– Ну, и куда мы едем?

– Тебе-то не всё ли равно, – огрызнулся я. – Едем, куда едем.

Она наигранно надула губы и заткнулась, но ненадолго.

– И вот что, мы так и будем ехать и ехать?

– Да, – спокойно сказал Пётр, – но до темноты.

По лицу шалавы, наконец, пробежало хоть какое-то волнение.

– До темноты? – как-то тихо спросила она. – А дальше что?

Меня это начинало веселить, а Пётр так же просто и серьёзно ей ответил:

– Потом мы заедем поглубже в лес и там припаркуемся на ночь, поужинаем и ляжем спать. Ты ведь с нами поужинаешь?

Кажется, девка струсила. Куда-то делось её глупое лицо. Она откинулась на сидение и стала смотреть в окно. Мы с Петром переглянулись.

– Молчание – знак согласия? – с издёвкой, страшным голосом спросил я, но Пётр недовольно посмотрел на меня и прошептал:

– Не надо, не пугай её.

Солнце как-то резко упало за горизонт, наступили сумерки. Я включил фары и стал думать, что пора остановиться, пока совсем не стемнело, и устраиваться на ночлег.

– Остановите, – вдруг сказала девушка. – Выпустите меня.

– Останови, – попросил меня Пётр.

Я прижался к обочине и остановился. Пётр вышел, так же учтиво открыл ей дверь и подал руку. Та по-королевски вышла с крепко поджатыми губами, выдернула свою руку из руки Петра и, не прощаясь, пошла по дороге.