Честно говоря, уши мерзли, хвостик отваливался, а эта песня нигде не звучала. Часами позитивная девочка мучила радиоприемник. Бесполезно. Как будто сговорившись, все радиостанции мира игнорировали ее желание купить шапку.

Языком статистики. За зиму прозвучало более тысячи песен о цветах, из них более пятисот – о розах. О каких только розах не пели! И о красных, и о белых, и о желтых, и о чайных, и о пурпурных, и о черных, и о серобуромалиновых, и о фиолетовых в крапинку. О розовых – ничего.

Аллочка засыпала в ужасе, что она проспит долгожданную песню. Песню, которая должна сделать ее счастливой.

Каких только древних и редких песен не наслушалась позитивная девочка за зиму! И про розовых коз, и про розовые тапочки, и про розовый унитаз… «Черт меня дернул загадать именно про розовые розы, загадала бы про желтые, давно ходила бы в шапке!» – корила себя Аллочка.

Однажды она махнула рукой и решила все-таки купить шапку. Только шагнула за порог – из чьей-то машины вдруг донеслись «Розовые розы». Позитивная девочка так и села. И расплакалась. Но был уже март. И она решила подождать с покупкой шапки до осени. Ведь главное свершилось – она дождалась песни!

Клуб бывших мужей

«Прикинуться лохушкой, чтобы получить модный прикид. Да еще и поход к стилисту, да еще и ремонт в квартире. Да еще и развлечения всякие. А всего-то и надо, что со слезами на глазах рассказать о своем бывшем. Какой он негодяй, сволочь, скотина, гад! Тут возможны варианты. Везет же этим женщинам», – подумал я, лежа на диване с пультом от телевизора в руках. Хорошо, что женат не был. А то увидеть свою бывшую на экране, это же хуже, чем когда резинка от трусов жмет не в том месте.

И вдруг слышу объявление. В новом сезоне приглашают мужчин рассказать о зверствах своих бывших. Женат я, повторюсь, не был. Но ради бесплатного ремонта, что ж не попробовать. Может, мне еще что-нибудь халявное перепадет. Звоню.

На программу пришли трое. Я, один хмырь в инвалидном кресле, которое он принес подмышкой, а потом уселся в него с хитрым видом. И толстяк в красной футболке с Лизой Симпсон.

Разговаривал с нами какой-то Иван. Не то Ургант, не то Затевахин.

Первым стал жаловаться хмырь, дескать она его избивала. Теперь он – в инвалидной коляске. Но прокололся. В самый ответственный момент ему кто-то позвонил. И состоялся такой разговор:

– А, Вась, привет! Как сам? Нет, не смогу. Я же решил спортом заняться. Да что ты! Каратэ я уже год, как бросил. Так, бегаю по утрам…

Вторым плакался толстяк. Дескать, она его голодом морила. Запрещала есть больше 20 пирожков за один раз. Сразу отсеялся.

Ведущий с надеждой посмотрел на меня: «Ну, хоть ты расскажи какую-нибудь душераздирающую, леденящую кровь историю о зверствах своей бывшей. Чтобы мужиков на слезы пробило. Не подведи».

И я не подвел.

– Мы познакомились с ней весной. Я ее так любил, так любил… Мне казалось, что и она меня любит.

– Но ты ошибался, – участливо заметил ведущий.

– Да, ошибался. Как же я ошибался! Началось все с мелочей. Сначала она стала поздно приходить домой, пьяная. А потом я заметил на ее белоснежной, отглаженной мной кофточке, полоску мазута.

– Ах, – пронеслось по студии. И зазвучала тревожная музыка.

– И что же вы сделали? – Явно заинтересовался ведущий.

– Я промолчал. Я надеялся, она одумается.

Краем глаза замечаю, что по розовой щеке толстяка катится слеза. А хмырь привстал со своей коляски и уткнулся носом в плечо ведущего. Чувствую, мне прет, продолжаю:

– Потом она перестала ночевать дома. Я питался пельменями (!), которые варил сам (!)

Тут зарыдали все.

– И чем же закончилась ваша совместная жизнь? – Задал риторический вопрос ведущий программы.

– Она бросила меня и ушла к слесарю!

– Вот мерзавка! – Воскликнул хмырь. Толстяк сочувственно кивнул. И я добил их, сказав напоследок:

– Я ей позвонил, спросил, почему она так со мной поступила? А она, Катенька моя, Катюшенька, ответила, что у него волосатее спина! А то, что я играю на виолончели, ее больше не прикалывает…

– Все бабы – стервы! – Безапелляционно заявил в камеру ведущий.

Стоит ли говорить, что после той программы я проснулся знаменитым. Даже снялся в рекламном ролике фирмы по пересадке волос на спину. Вот оно как!

Чуть не призвали!

Когда-то я работала журналистом. И мне дали задание написать о ходе призывной кампании небольшую статью. Созвонилась с полковником (как счас помню) Петренко, пришла в военкомат. Поговорили, дружелюбно попрощались. Пошла я из военкомата весело, с чувством исполненного долга.

Вдруг слышу – за мной топот нескольких ног. И крик:

– Кто разрешил покинуть призывной пункт?!

Я остановилась. Оборачиваюсь – трое. Толстый капитан, у которого на бегу оголился животик (простите за пикантную подробность) и два типа с автоматами и очень крутыми лицами.

Не объясняя ничего, хватают меня за локотки и трясут. Капитан орет:

– Ты доигрался, пацан!

Три пуговицы уже слетели с меня и валяются на полу, портфель с редакционным фотоаппаратом – тоже. Сквозь крики: «От меня еще никто не уходил!» и «Куда смотрит дневальный?» я постепенно понимаю, что меня приняли за призывника, попытавшегося сбежать из армии. Кричу:

– Вы ошиблись! Я – не призывник!

Но меня, понятное дело, никто не слушает. И судя по всему, собираются расстрелять за дезертирство. Это как минимум. А как максимум – меня обреют наголо! Ужас!

Картины этой жуткой расправы над бедной журналисткой уже проплывают в моем изрядно помятом сознании. Кажется, я даже видела, где раки зимуют. Причем, два раза. Пока меня тащили, не, волокли в одиночную камеру. На самом деле это была комната с металлической дверью и без окон в здании военкомата. Дверь за мной захлопнулась с жутким лязгом.

Тишина. Смешная ситуация, но смеяться нет сил.

Самое забавное, что и призыву-то я никак не подлежу. По причине плоскостопия. А после того события – и нервного тика.

В-общем, пересчитали они призывников, полковник Петренко лично извинялся передо мной, и даже заставил это сделать того толстого капитана. Как оказалось, его зовут Сережа. Сережа отвез меня в редакцию на своих Жигулях и даже зачем-то попросил мой телефончик.

Пой, птичка, пой!

23 февраля надвигалось на нас с космической скоростью. Помимо традиционных кремов для бритья и фоторамочек мы, редакционные девушки, решили подарить нашим местами прекрасным коллегам небольшой самодеятельный концерт. Неумолимой рукой случая в лице Марии (фотографа с консерваторским образованием) я была направлена в хор. Взялись мы за веселую песенку: «Ты скажи, ты скажи, че те надо, че надо…»

Попробовали спеть. Получилось… своеобразно. По лицу Маши я поняла, что плохо. Наша самодеятельная руководительница решила разобраться, по чьей вине мы так своеобразно поем. Каждая хористка была обязана спеть сольно по строчке из песни. Девчата старались попасть в ноты, тянули всякие «до» и «ля». Мне было весело.

Когда до меня дошла очередь, я загорланила громко и с задором: «Может дам, может дам че ты хошь!» Личность виновницы была установлена. Мария сочувственно поглядела на меня и попросила только об одном:

– Ты если хочешь петь в хоре, ты пой. Только, пожалуйста, пой в хоре потише.

И столько было печали в глазах Маши. Видимо, в этот момент она мысленно оплакивала свою мечту о прекрасно поющем хоре. Которой, увы, не суждено осуществиться.

Но я ее печали не разделяла. Ну и что, пусть пою я плохо. Павлины, например, тоже жутко орут. Зато красивые, подумала я. И вдруг услышала:

– Это не твой случай, Орынганым.

Возбудился

В редакции часто происходят курьезные ситуации. Когда я работала криминальным корреспондентом в одном издании, со мной случилось «страшное».