Одно время я искала работу на пол ставки, на несколько часов, но работодатели увы не хотели брать к себе молодую мать. Болезни детей, внеплановые больничные и отгулы за свой счет никому не нужны. Всем подавай работников без вредных привычек, без семьи, без детей. Чтобы человек был готов сутками сидеть на работе и не думать о личной жизни.

В итоге пришлось выкручиваться по-другому. Я сделала рассылку объявления по студенческим чатам младших курсов своего ВУЗа, мол, могу помочь с работами за небольшую оплату. Сначала заказов практически не было. Всего пара лабораторных и пару конспектов. Я даже думала удалить все. Но чем ближе подходило время сессии, тем больше должники и прогульщики бежали заказывать у меня курсовые. Все хотят сдать сессию как можно раньше и с облегчением уйти на каникулы.

Целую мою темноволосую кнопку в щеку и надеваю ей на голову легкую шапочку. Выкатываю коляску с ней за порог квартиры и закрываю дверь.

Как хорошо, что Катькины родители живут в соседнем доме. Времени на транспортировку Жени уходит немного.

– Спасибо вам большое, Марина Сергеевна. Я постараюсь вернуться максимально быстро. Как только узнаю от врачей всю информацию, тут же приеду обратно.

– Не переживай, Вер. Мы с Женечкой найдем, чем заняться. С Катькой я ж как-то в свое время справилась, а она у меня была еще с тем моторчиком. Женя по сравнению с ней просто ангел.

Стараюсь не морщиться при последнем слове. Аж сердце защемило.

Я запретила себе думать о нем. Запретила называть его имя, даже мысленно. Заставила себя не вспоминать о нем после той ужасной ночи, когда я едва не лишилась любви всей своей жизни. Он даже не приехал закончить разговор… Ни на следующий день, ни после, ни через месяц.

Хватит, Вера. Его не существует. Этот человек исчез. Хватит.

Вот только собственное сердце никак не заставить забыть о нем и не реагировать на любые ассоциации с этим человеком. Все откликается постоянно в грудной клетке тянущей болью.

– Так что и с этой крохотулей справимся. – Марина Сергеевна затягивает коляску в квартиру и отвлекает мою девочку. Чтобы я смогла спокойно поехать по делам. – Сейчас пойдем с тобой, Женек, лепить пельмени?

Доча радостно хлопает в ладоши. Что такое пельмени она не в курсе, но вот лепить что-то всегда готова. Желательно из цветного и въедливого вовсе поверхности пластилина.

Дома она уже прилепила его везде, где дотянулась. Пострадали стол, шкаф, пол, и даже мои волосы. Прическу, видите ли, дочка решила маме красивую сделать. Я тогда думала, что придется состричь волосы «под мальчика».

На такси доезжаю в больницу, куда привезли родителей. У папы сломана нога, ее зажало между сидением и дверью. У мамы сотрясение и левая рука пострадала. Множественные ушибы, порезы от стекла, но в целом ничего критичного. А вот у Артема ситуация намного сложнее.

– Понимаете, Вера Андреевна. Артем сейчас находится в операционной. Хирурги стараются остановить внутреннее кровотечение. У него закрытая черепно-мозговая травма, травма грудной клетки, сломанное ребро повредило легкое. Так же сломана правая рука. Его состояние тяжелое. В момент столкновения ребенок оказался не пристегнут, поэтому… – медленно, слово за словом разъясняет все для меня один из врачей детской больницы, куда привезли младшего брата. – Потребуется еще не одна операция, затем продолжительное восстановление. И…

– Все это требует очень много денег. – перебиваю я врача и достаю из сумки конверт с деньгами. – Это все, что у меня есть пока. Но я найду остальное. Только, пожалуйста, не медлите, делайте все, что необходимо. Я вас умоляю.

Глава 29.

Вера.

Из больницы я выхожу на ватных ногах. Сумму, которую мне надо достать в ближайшие пару дней, просто огромная. Я даже не знаю у кого могу ее попросить.

Без памяти бреду за ворота больницы. Реву навзрыд.

Ну почему именно с детьми случается самое тяжкое? Почему? Это же мой Артемка, мой младший братишка. Наше солнышко. Ему в этом году в первый класс идти надо, а не по больницам лежать.

Не смотрю куда иду, глаза переполнены влагой. Как обо всем маме сообщить? Чуть не сбиваю с ног какую-то девушку.

– Простите. Извините.

– Девушка, с вами все в порядке?

Не знаю как такое возможно, но в како-то момент я не выдерживаю и начинаю рассказывать совершенно незнакомой девушке практически полную историю своей двадцати двух летней жизни.

Открываю душу незнакомке, сидя на давно некрашеной лавочке посреди оживленной улицы. Я не знаю кто она. Не знаю, как ее зовут и откуда она появилась. Но почему-то именно ей я хочу поведать обо всем на свете. Я просто говорю без остановки: про аварию, в которую попали родители; о предстоящих операциях брата; о финансовых трудностях, о жизни в целом. Про свою печальную короткую любовь тоже не умалчиваю. Раскрываю перед молчаливой слушательницей даже то сокровенное, о чем не знают ни мать, ни лучшая подруга.

– Понимаешь, я очень ждала Костю. Мне было страшно, я не хотела потерять малыша, о котором только узнала. Мне не хватало его рядом. Несмотря на боль и обиду, которую он причинил. Я ждала, что Воронцов приедет в больницу и скажет «я все равно буду с нами».

Слова нескончаемым потоком рвутся из рта. Ощущение, что я собственноручно вскрыла давно созревающий абсцесс в грудной клетке.

Повествуя о болезненном прошлом, я будто нажимаю на края открытой раны, помогаю скорее выйти наружу застоявшемуся гною. И с каждым последующим словом, с каждым озвученным предложением я ощущаю как болезненная пульсация внутри меня становится меньше, как боль уходит. Процесс очищения запущен. И только очистившись полностью, рана сможет зажить.

– Но он не пришел. Видимо слишком глубоко в нем засела мысль о том, что это не его ребенок. В тот вечер он обвинил меня в измене. Представляешь?

Я не смотрю на сидящую рядом девушку. Не ловлю меняющиеся в ее голосе интонации, не замечаю повисших пауз или тяжких вздохов. Я с головой ушла в собственную кровоточащую рану.

– А ты давала повод?

– Нет, конечно. Я даже на танцы перестала ходить, потому что ему не нравился мой партнер. Правда это не помогло нам. Ревность моего мужчину съедала, как сумасшедшая. Глядя на него со стороны, я никогда не могла подумать, что Костя может настолько сильно сомневаться в себе. Воронцов ведь такой взрослый, статный, широкоплечий, красивый мужчина. У меня каждый раз волоски дыбом на коже вставали, бабочки в животе трепетали, когда я слышала его уверенный тон голоса. Я всегда летела, всегда спешила к нему на встречу. Как бабочка на свет. А он вот так просто отправил меня восвояси. К «настоящему папаше», как он тогда выразился.

– Да уж. Даже не знаю, что сказать в данной ситуации.

– Да что уж тут говорить? Влюбилась во взрослого мужика, размечталась что это все всерьез и надолго. А оказалось… Лето очень даже быстро кончается. И знаешь, что самое обидное? Я даже ненавидеть его толком не могу. Точнее могу и, наверное, хотела бы, но не получается. Ведь он – отец моей дочери. Женя – маленькая его копия. Те же глаза, те же губы. Даже лоб морщит так же, как и отец, которого она отродясь не видела и не знает, представляешь? В любом случае, если бы не роман с Костей, то Женечка не появилась бы в моей жизни. Она – мое солнышко и мой лучик. Ради нее я держу себя в руках. Хотя иногда, вот как сегодня, например, мне кажется, что все – конец. Я больше не могу вставать и что-то делать. Руки опускаются, когда думаю, что где-то надо найти столько денег для Артемки до конца недели.

– Я уверенна, что ты справишься.

– По-другому и быть не может. Брата надо оперировать и ставить на ноги.

Я смотрю на свои ногти и вижу, как на коже проступают капельки крови. Я так погрузилась в себя, что не ощутила того, как расцарапала себе кутикулу в кровь.

Проговорив вслух все, что копилось во мне последние два года, у меня будто камень с плеч упал. Дышать легче стало. Спина выпрямилась будто.