– А что я могу предложить, если даже не знаю, собираетесь вы его оставить у себя, или отдать на усыновление, или еще чего. Ты прекрасно знаешь, я оплачу акушера, и клинику, и все такое, и дальше буду помогать, если ты решишь его оставить, а если на усыновление, тоже сделаю все, что в моих силах. Если б я сам мог его вырастить и воспитать, так бы и сделал.

– Но блевать-то ты за Ренни не сможешь, и схватки родовые тоже ведь напополам не разделишь.

– Нет, здесь от меня вряд ли будет толк.

– Ты слишком все упрощаешь, даже когда говоришь, если я, мол, приму решение оставить ребенка. Ты перекладываешь ответственность на одного меня. Обещаешь взять на себя расходы, но дело-то не в этом, и ты это прекрасно знаешь. Перевести проблему в план практический, деньги там, туда-сюда, милый мой, слишком просто. Я был бы тебе весьма признателен, если бы ты просто взял на себя свою долю ответственности. Только не бей себя пяткой в грудь и не тяни все это гребаное одеяло на собственную задницу. Тоже слишком просто.

– И как же это сделать – взять на себя свою долю ответственности? – спросил я. – Объясни, я готов.

– Тогда, бога ради, займи хоть какую-нибудь позицию и держись ее, чтобы мы знали, с кем имеем дело! И не отбрасывай мячик мне. Как тебе кажется, что я должен делать? Скажи Ренни, что ты хочешь, чтобы она сделала, и чего ты хочешь от меня, а потом мы тебе скажем за себя. И вот тогда, с божьей помощью, можно будет наконец взяться за дело всерьез!

– Джо, у меня четких мнений нет, – твердо сказал я. Беда была, конечно, в том, что у меня их было слишком много. Я болел за всех за нас разом.

Джо соскочил с кровати, схватил пистолет и направил его мне в лицо.

– А если я тебе скажу, что спущу курок, будут у тебя мнения по этому поводу? К горлу у меня подкатила тошнота.

– Валяй, жми собачку.

– Зараза; значит, ты вообще никогда и ничего не сможешь решить. – Он положил пистолет назад на подставку. Ренни наблюдала за этой сценой со слезами на глазах, но плакала она не по нам.

– А что ты собираешься делать? – спросил ее Джо достаточно резко, и, когда она покачала в ответ головой, я заметил, что глаза у него тоже подернулись влагой, хотя выражение лица не изменилось. Нет, не было против меня альянсов: всякий плакал о своих печалях.

– Мне все равно, – сказала Ренни. – Делайте что хотите.

– Вашу мать! – заорал Джо, и слезы потекли у него по щекам. – Я не собираюсь думать ни за него, ни за тебя. Думай сама, или я больше знать тебя не знаю! Я не шучу!

– Я не хочу этого ребенка, – сказала ему Ренни.

– Хочешь отдать на усыновление? Она покачала головой.

– Не выйдет. Если я буду носить его девять месяцев, я все равно его полюблю, а я не хочу его любить. Я не хочу носить его девять месяцев.

– Прекрасно; вот тебе пистолет. Стреляйся. Ренни посмотрела на него, печально.

– Я так и сделаю, если ты этого хочешь, Джо.

– Какого хрена я хочу!

– Ты считаешь, что нужен аборт, так, Ренни? – спросил я. Ренни кивнула.

– Я хочу избавиться от этого ребенка, я не хочу этого ребенка носить.

– Ну и где, скажите на милость, вы собираетесь в этой чертовой дыре найти врача, который станет делать аборт? – с омерзением в голосе спросил Джо. -Это вам не Нью-Йорк.

Я не знаю, – ответила Ренни. – Но я не собираюсь вынашивать этого ребенка. Я его не хочу.

– Ну что, пойти опять к доктору Уолшу, как в прошлый раз, и пусть он над тобой поиздевается в свое удовольствие, так что ли? – предложил Джо. – Да он тебя с лестницы спустит! Я вообще не верю, чтобы во всем этом графстве был хотя бы один специалист по абортам.

– Я ничего не знаю, – сказала Ренни. – Я знаю только, что либо сделаю аборт, либо застрелюсь. Джо, я решила.

– Да, звучит, конечно, смело, но, Ренни, если смотреть правде в глаза: ты кого-нибудь здесь знаешь, кто делает аборты?

– Нет.

– И в Балтиморе никого не знаешь, и в Вашингтоне, и вообще нигде. И знакомых, которым приходилось через это пройти, их ведь у тебя тоже нет, не так ли?

– Нет.

– Прекрасно. Значит, ты говоришь, что сделаешь аборт или застрелишься. Допустим, начать придется с завтрашнего дня: что ты собираешься предпринять, чтобы найти специалиста?

– Я не знаю! – и Ренни разрыдалась.

– Черт тебя побери совсем, если и нужно было когда-нибудь нам всем думать ясно, сейчас самое время, но ты думать ясно не желаешь. Ты только ставишь либо – либо, хотя ни одно из этих "либо" в действительности даже и невыполнимо.

Ренни тихо вскрикнула и бросилась к стоячку, но, поскольку я не хуже Джо понимал, к чему идет дело, я успел ее упредить. И нырнул головой вперед из кресла, пытаясь дотянуться до кольта. Достать я его не достал (физическая координация движений никогда не была моей сильной стороной), но сумел в падении уцепиться кончиками пальцев за стоячок и опрокинул его вместе с пистолетом и со всем на свете на себя. Ренни, по инерции, ударила меня носком туфли по голове, да так, что потемнело в глазах, и тоже бухнулась на колени. Она рванулась было за пистолетом, который шлепнулся мне на левое плечо, а потом сполз куда-то под мышку, но я успел перекатиться на живот, закрыв пистолет от нее, а потом сам до него дотянулся, а ее блокировал спиной и локтями, покуда не встал. Отнять у меня пистолет она не стала даже и пробовать, а просто пошла, села обратно на стул и закрыла лицо руками. Меня била дрожь, я оставил стоячок лежать где лежал, а пистолет придержал при себе.

– Вы, ребята, с ума посходили, – сказал я.

Джо так и не двинулся с места, хотя ему это, судя по всему, далось нелегко.

– Ну-ка, Хорнер, объясни, почему, – он тоже был взвинчен.

– А пошел ты, – сказал я. – Ты что, хочешь, чтобы она себе башку к чертовой матери снесла?

– Я хочу, чтобы она думала сама за себя, – ответил мне Джо. – А у тебя, раз уж ты ее остановил, должно быть, появилось некое мнение. Или ты просто не хотел, чтобы в комнате был бардак? Может быть, ты считаешь, что нам лучше отправиться к себе домой и уж там стрелять сколько влезет, а?

– Ради всего святого, Джо, ты любишь свою жену или нет?

– Это не аргумент. А ты ее любишь? Ты поэтому ее остановил?

– В данный момент я никого не люблю. Я думаю, что вы оба – психи.