– А не вас ли я видел на этом самом месте вчера вечером? – спросил он голосом громким и резким. Я не ответил. Он подошел поближе, наклонился к самому моему лицу и поводил у меня перед глазами указательным пальцем, дюймах в двух, не дальше. Но мои глаза не стали следить за пальцем. Он сделал шаг назад, оглядел меня эдак критически, а потом вдруг щелкнул пальцами прямо у меня перед носом. И я невольно моргнул, хотя головой и не дернул.

– Ага, – сказал он и еще раз меня оглядел. – И часто это с вами бывает, молодой человек?

Именно из-за резкости и уверенности его тона, вероятнее всего, во мне и набухло, подобием отрыжки, ответное нет. И, подавив сознательным усилием воли желание выпустить его наружу (по большому счету, опять-таки, не было никаких особенных причин вообще отвечать на вопрос), я уже понял, что с этого момента искусственно поддерживаю вполне естественное дотоле состояние неподвижности. Вообще не делать выбора попросту невозможно: раньше я выбрал бездействие, поскольку на момент выбора уже находился в состоянии покоя. Теперь, однако, удержать язык было труднее, требовало больших усилий, нежели вытолкнуть наружу то, чем был набит мой рот, поэтому чуть погодя я и ответил: "Нет". И, конечно, транс прошел. Я смутился, поспешно встал со скамьи и, на негнущихся ногах, сделал попытку уйти.

– Куда это вы собрались? – с улыбочкой спросил меня негр.

– Что? – нахмурился я. – Ну… сяду на автобус, поеду домой. До свидания.

– Подождите. – Голос был тихий, но тон приказной совершенно. Я остановился. – Не выпьете со мной кофе? Я врач, и мне было бы любопытно осудить с вами ваш случай.

– Нет у меня никакого случая, – буркнул я в ответ. – Я просто… я просто присел тут на пару минут.

– Ничего подобного. Я видел вас вчера вечером, когда сам приехал сюда десятичасовым из Нью-Йорка, – сказал доктор. – Вы сидели в той же позе. Вы были парализованы, не так ли?

Я хохотнул:

– Ну, если вам так будет угодно; но только со мной все в порядке. Не знаю, что на меня такое нашло.

– Конечно, не знаете, зато я знаю. Я специализируюсь на различных видах физической иммобилизации. Вам повезло, что я сегодня утром снова здесь оказался.

– Нет, вы не поняли…

– Я вывел вас из ступора, ведь так? – весело сказал он. – Держите. – Он вынул из кармана полтинник и сунул его мне в руку – и я взял, прежде чем успел понять, что я делаю. – Мне туда, в этот бар, нельзя. Возьмите два кофе, и мы тут с вами посидим пару минут, подумаем, что делать дальше.

– Нет, послушайте, я…

– А что вас смущает? – рассмеялся он. – Давайте, давайте. Я вас тут подожду.

В самом деле, почему бы и нет?

– У меня своих денег хватит, – начал было я, протянув ему его полтинник, но он только махнул рукой и раскурил сигару.

– Давайте быстрее, – спокойным, не допускающим возражений тоном, не вынимая сигары изо рта. – Двигайтесь, и поживей, если не хотите снова застыть. И не думайте ни о чем, кроме кофе, который я вас попросил принести.

– Ладно. – Я развернулся и с достоинством направился ко входу в бар.

– Быстро! – захохотал за моей спиной доктор. Я покраснел и невольно ускорил шаг.

В ожидании кофе я попытался вызвать в себе то чувство удивления в отношении как собственного недуга, так и незваного моего спасителя, которое, по логике вещей, должен был испытывать, но невероятная усталость, сковавшая и мозг и тело, лишила меня способности удивляться. Я вовсе не хочу сказать, что состояние было неприятным – некое подобие наркоза, едва ли не общей анестезии, и чувствовать такое мне, пожалуй, даже нравилось, хотя и не слишком – вот только оно выматывало, как выматывает слишком долгий сон, и так же не хватало сил сбросить с себя эту хмарь, как если проспал, скажем, сутки кряду и выбрался наконец из кровати. И в самом деле, как предупреждал меня Доктор (именно тогда, не зная еще моего благодетеля по имени, я и начал думать о нем с большой буквы "Д"), соскользнуть обратно в неподвижность прямо здесь, у стойки станционного буфета, оказалось до смешного просто: я уже почувствовал, как начал закостеневать мой мозг, и только настоятельный императив буфетчика: "Тридцать центов, пожалуйста" – вернул мне способность действовать – к счастью, потому что Доктор никак не смог бы войти в бар для белых, чтобы оказать мне помощь. Я расплатился и благополучно донес бумажные стаканчики с кофе до скамейки.

– Вот и славно, – сказал Доктор. – Садитесь.

Я замешкался. Потому что стоял прямо напротив него.

– Сюда! – рассмеялся он. – С этой стороны! Вы прямо как ослик меж двух охапок сена!

Я сел там, где он велел, и мы стали прихлебывать кофе. Подспудно я ждал, что вот сейчас он начнет задавать мне всякие вопросы, Доктор, однако, меня попросту игнорировал. чающим этаким взглядом, как если бы я был бессловесный до сей поры попугай, который вдруг ни с того ни с сего сморозил какую-то глупость; и вернулся к созерцанию вокзальной толпы.

– Мне нужно еще сделать пару звонков, прежде чем мы сядем на автобус, – заявил он чуть погодя, даже не повернувши головы в мою сторону. – Это не займет много времени. Мне просто хотелось убедиться, что вы еще здесь – пока я не уехал из города.

– Что значит сядем на автобус?

– Вам придется проехать на Ферму – в мой Центр Ремобилизации, это возле Вайкомико – и задержаться там на денек-другой для обследования, – холодно объяснил он. – У вас же нет никаких других дел, верно?

– Ну, мне, пожалуй, надо бы вернуться в университет. Я учусь.

– Понятно, – усмехнулся он. – Об этом на некоторое время можно забыть. Вы сумеете вернуться через несколько дней – если будет желание.

– Постойте, у вас, должно быть, и в самом деле сложилось неверное представление о том, что со мной такое было. Я не паралитик. Просто очень глупо все получилось, правда. Я вам сейчас все объясню, если хотите.

– Да нет, не беспокойтесь. Я не хочу вас обидеть, но те вещи, которые вам кажутся важными, могут вообще не иметь никакого отношения к делу. То, что мои пациенты имеют мне рассказать, меня по большей части не слишком интересует. Им только дай волю – все на свете поставят вверх ногами. В конце концов, какая разница, из-за чего так получилось, раз уж все равно получилось? – Он улыбнулся на все тридцать два. – Моя Ферма в этом смысле нечто вроде женского монастыря – я никогда не спрашиваю, по каким таким причинам мои пациенты ко мне попали. Забудьте о причинах; я не психоаналитик.