Я не совсем доверял идее «приготовления» масок, от которых зависела моя жизнь, так что остановился на другом подходе. Предварительные исследования показали, что коронавирус сохраняется на поверхности до 72 часов. Моя идея состояла в том, чтобы запастись терпением. Мы могли бы просто отложить использованные респираторы в сторону на несколько дней, позволив вирусу жить полноценной жизнью и умереть естественной смертью. Если на эффективную стерилизацию маски уходило три дня, то четыре маски, используемые циклично, могли бы обеспечить нам бесконечный запас. Я предложил эту идею, и коллеги согласились, что план имеет свои плюсы. Это одни из самых квалифицированных врачей, работающих сегодня в области неотложной медицины. Если они согласились с тем, что моя логика здравая, значит, так оно и было.

Так, с благословения в виде СМС мы с женой реализовали нашу стратегию. Вместо того чтобы выбрасывать одноразовые маски в мусорку, мы повесили их на крючки у входа в квартиру.

Я вытащил маркер. «Последний раз использовал 13 апреля», – написал на стикере своего рода обратный срок годности. Маркер положил рядом с болтающейся маской. Протерев руки антисептиком, начал искать на стене маску, которая висит тут более трех дней. Найдя такую, снял ее с крючка, положил в крафтовый пакет и засунул в рабочий рюкзак на молнии до следующей смены. Протер маркер спиртовым раствором и закрыл колпачок.

Пока мы делали все, чтобы у нас не закончилось оборудование, и всячески старались обезопасить себя и свои семьи, официальная позиция больниц заключалась в том, что мы впадаем в истерию, а в наших действиях нет необходимости. В заявлениях для СМИ и рекламных кампаниях они неоднократно заявляли, что каждый сотрудник учреждения имеет доступ ко всем необходимым средствам индивидуальной защиты.

Например, когда на первых полосах газет появились фотографии медсестер одной из больниц Нью-Йорка, одетых в пластиковые мешки для мусора вместо медицинских халатов, представитель учреждения призвал не обращать на это внимание: на фото, о котором идет речь, «изображены медсестры, одетые в средства индивидуальной защиты, но под мусорными мешками». Так он сказал нам. Другая больница Нью-Йорка подверглась критике за то, что не обеспечивает сотрудников средствами индивидуальной защиты надлежащего уровня. Представители отвергли все обвинения, назвав их фейком. Они утверждали, что на самом деле всегда придерживались «руководящих принципов Центров по контролю и профилактике заболеваний США».

Хоть последняя часть их заявления правдива, де-факто она была бессмысленна. Центры официально разрешили использовать носовые платки, банданы и шарфы в качестве защитного снаряжения, к которому медицинские работники могли бы прибегать в крайнем случае, несмотря на то, что они признавали, что «их способность защитить [медицинских работников] неизвестна». Поскольку страна столкнулась с критической нехваткой средств защиты, эта рекомендация была продиктована не уверенностью в результатах исследований, а отчаянием из-за ограниченного снабжения. И раз уж рекомендации Центров теперь включали практически все что угодно, больницам вообще не приходилось стараться, чтобы заявить о соответствии предписаниям. Это было так же абсурдно, как если бы Управление по охране труда посчитало бейсболку приемлемой альтернативой каске, а прорабы по всей стране заявляли бы, что их работники имеют доступ к защитным головным уборам, одобренным Управлением. Когда рекомендации по технике безопасности лишены смысла, заявления об их добросовестном соблюдении не вызывают доверия.

Реальность была такова, что больницы столкнулись с острой нехваткой оборудования и уже начали предпринимать сомнительные действия, чтобы решить проблему. У новых стратегий были звучные названия: «План расширенного использования респираторов N95» или новая «Программа переработки ультрафиолетового излучения». Но мы понимали, что это лишь красивые слова для того, чтобы внушить нам ложную уверенность. Все мы, врачи «за тридцать», выросли в эпоху, когда государство извратило английский язык настолько, что слова больше не имели ничего общего с действительностью.

Мы оплатили обучение в колледже студенческими кредитами, которые были предоставлены банками, утверждавшими, что «предлагают инновационные финансовые решения». А потом своими глазами увидели, как эти самые инновации привели к величайшему экономическому кризису со времен Великой депрессии.

Мы слушали, как наши медицинские школы хвастаются своей «глубокой приверженностью инклюзивности и разнообразию», а потом узнавали, что те же самые школы систематически отказывают студентам из неблагополучных семей. Мы выбирали наши программы обучения в ординатуре, поверив в благородную миссию, где подчеркивалось обязательство помогать «ограниченному в ресурсах населению». Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что эти учреждения из кожи вон лезут, обслуживая своих финансовых доноров, в то время как пациентов, которые не могли позволить себе лечение рака, направляли в арбитражный суд и лишали права выкупа жилья.

Наше поколение усвоило уроки времени. Поэтому хоть больницы и заверяли нас в своих планах «расширенного использования респираторов N95» или «программах переработки ультрафиолетового излучения», мы подозревали, что все это пустые слова. Мы знали, что наше начальство, как и мы сами, было не в себе и понятия не имело, что делать. Потребовалось немного больше, чем просто здравый смысл, чтобы понять – одноразовые расходные материалы критически важны для личной защиты и не подлежат длительному или повторному использованию.

Как и мы сами, наши больницы переживали трудные времена. Правила менялись каждый час. В начале пандемии многие больницы не разрешали своим сотрудникам надевать маски во время работы. Они хотели, чтобы больницу воспринимали как безопасное место, свободное от коронавируса, будто вид сотрудников в маске скорее напугает пациентов, чем успокоит их. Врачей и медсестер, которые все же носили маски в больнице, обвиняли в неподчинении и иногда даже увольняли. Естественно, в один прекрасный день эта политика превратилась в ту, что, напротив, предписывает носить маски в госпитале.

Протоколы тестирования Covid-19 менялись вместе с политикой. Ранние рекомендации в значительной степени ограничивались пациентами, которые контактировали с кем-либо с положительным результатом теста. В то время тестирование было настолько ограничено, что большинство заболевших не могли утверждать, что контактировали с кем-то «положительным»[12]. Пациентам могло быть отказано в тесте на том основании, что человек, от которого они заразились, сам не мог пройти тестирование. По сути мы создали круговое бремя доказывания. Однако довольно скоро протоколы изменились: теперь все пациенты независимо от причины, по которой они поступили в отделение, должны были сдать тест на ковид перед госпитализацией. И вновь правила, жестко ограничивающие тестирование пациентов, в один прекрасный день стали правилами, жестко требующими тестирования, даже если пациент поступил в больницу не более чем со сломанным бедром. О каждом новом плане, насколько бы он ни противоречил предыдущему, трубили с той же уверенностью и ручались за его безопасность.