Из Белоозера варяги и новгородцы двинулись на Верхнюю Волгу и взяли на меч Ростов. Большое племя Меря, населяющее междуречье Верхней Волги и Оки, сбросило иго хазар и перешло под руку Рюрика.
– Но хазары умеют воевать ещё и златом, – вставил монах.
– Согласен. Как и твои ромеи.
– С чего это они – мои?
– Как с чего? Веру их принял и в церкви, когда службу ведёшь, прельщаешь народ речами сладкими, призывая христиан уговаривать родственников и соседей отеческую веру на ромейскую променять.
– Не отрицаю. Вы – язычники, а значит, у вас нет души, – бесстрашно вступил в спор о вере Тихомир, поднаторевший в церковных диспутах ещё в Царьграде. – Из дерева вы пивной жбан делаете и идола Бога строгаете… Вот и получается, что молитесь пивным жбанам…
– Ясен пень, насобачился у ромеев в церковных препирательствах…Или, как вы их там называете? Диспутах. Говорил мне об этом волхв Трислав, что второй век живёт в мире Яви и всё на свете знает. Наши Боги сильнее. Сварог и Род одаряют людей душой, а Перун не позволил бы распять себя. Нечестивы речи твои, монах, – в гневе поднялся с лавки необученный в Царьграде вести диспуты волхв и, перегнувшись через стол, со словами: «Ух, лиходей», к вящей радости княжат, со всей языческой дури, по мысли Тихомира, заехал прекословщику, оппоненту, ежели по-ромейски, в глаз.
Занятия на этом, ко второй радости учеников, прекратились.
Через пару дней волхв попал на глаза княгине Ольге.
– Ах ты, пёс бесхвостый, – попеняла ему княгиня.
«Тоже ромейским политесам особо не обучена», – мысленно хмыкнул кудесник.
– … Ты почто Тихомиру глаз подбил? Мало того, своей шкурой весь терем псиной провонял…
– Это волчья, – сумел вставить в гневную речь «оппонентки» Богомил.
– … так ещё руки распускаешь, пёс зловонный, – негодовала княгиня, не обратив внимания на поправку ведуна. – Как Тихомир с подбитым глазом службу церковную вести станет, о кротости рассказывая и любви к ближнему, паству призывая? Что о нём верующие подумают?
– Могут подумать, что забулдыга, и в кабаке с язычником подрался, – вновь вклинился в речь княгини чем-то довольный волхв, сделав при этом кающийся вид. – Дело в том, что холопу Тишке тоже тупой стрелой отрок Бажен глаз подбил, и ничего…
– Что ничего? – заинтересовалась княгиня.
– Князь Святослав не ругает юного воя, вояку, то есть. А у вас, христиан, матушка княгиня, присказка есть: «Бог терпел, и нам велел». Вот пусть и потерпит Тихомир. Тишка-то терпит и не ропщет, хотя и не христианин, и, в результате, прытче опытного дружинника от стрел увёртываться навострился, на щитоносца, боле, не надеясь.
– То-то, гляжу, весь двор лошадями зас… загажен. Пройти нельзя. Совсем с вами, язычниками, культурно выражаться разучишься. Лучше бы своим делом занимался, а не от стрел уворачивался. А тебя, коли ещё раз станешь кулаками махать, велю в колодки забить, не погляжу, что жрец бога Перуна. Будешь в них княжичей гиштории обучать и наставлять на ум праведный, в чём очень сомневаюсь.
– Ты зла на меня не держи, Тихомир, – повинился при встрече с монахом Богомил.
– Я и не держу. Чего с дикого язычника требовать? – на всякий случай отступил подальше от бешеного волхва.
– А вот ежели я другой глаз тебе подобью? – добродушно пророкотал Богомил. – Дюже станешь на филина обличьем смахивать, – весело заухав, почесал на груди волчью шкуру ведун.
– Не пыли, – раскрыл дверь в свою горницу Тихомир, где уже ожидали их княжичи.
Обняв за плечи, Богомил устроился рядом с Владимиром, а монах сел на лавку с другой стороны стола.
– О Новгороде я начну, – убрал руку с плеча Владимира Богомил. – Хазарский каган – исчадие рода человеческого, понимал тогда и понимает сейчас, что войны ведутся не только мечом, но и серебром-златом. В Новом городе ещё до призвания Рюрика проживало множество купцов хазарских, да и сейчас их, как собак нерезаных… Спасибо, волхва Семаргла рядом нет, – покрутил по сторонам головой. – Что в Новом городе, что здесь, в Киеве. Все они соглядатаи правителя Хазарии. И стали богачеством подкупать мужей новгородских, чтоб те подбивали людинов против ненавистного им и иудейской Хазарии князя. Зачем кагану сильная Северная Русь, которая начала покушаться на его владения? По преданиям и записям волхвов, созвав Совет, Рюрик обвёл взглядом первых мужей города, и, ударив в сердцах кулаком о ладонь, молвил: «Как пришёл я княжить, лодьи новгородские свободно по рекам Мете и Шелони ходят, товары безбоязненно возят и прибыль казне новгородской и купцам приносят, а некоторые из вас, главных мужей Новгорода, народ баламутят, супротив меня подбивая. Грамоту разумея, чертят на буковых дощечках всякую напраслину и злой оговор, что много на дружину беру, и пора, дескать, от князя избавляться. Называют меня и верных бояр «тёмными людьми». Я такой же русич, как вы, словене. На острове Рюген, где рос, племя Русью зовётся. А по земле новгородской река Русь протекает. Давно так пращуры назвали её. Значит руссы – потомки Даждьбога, с давних времён жили здесь, и, уйдя в Сваргу Синюю, завещали славу отцов нам нести, а не грызть друг друга, за власть сражаясь. А ещё волхвы резами записали, что поднялся тогда дальний родственник князя и говорит: – Рюрик, надумал я с людьми своими и частью дружины поискать счастья в других землях, ежели здесь не нашлось для меня града, чтоб там правил. – Осколъ,14брат, ты как скала для меня, нам которую я опираюсь. Мы завоюем ещё города и веси, где ты станешь моей правой рукой и воеводою. – Рюрик, я сам возьму на меч города и веси, став там не правой твоей рукой, а полновластным правителем. И не перечь мне, князь. Ты же знаешь, что меня нельзя злить, потому как я берсерк. И воины прозвали – Бир, что значит медведь, – поднялся и покинул Совет, и пошли на лодьях он и его люди искать счастья по Днепру, мимо Смоленска, града кривичей и Любеча, города северян, дойдя до красивого града на крутом берегу Днепра, узнав, что град сей Куйаба, по-хазарски, зовётся и платит им дань. Полюбилась цветущая местность и град Осколу, и стал он княжить здесь, избавив город от дани хазарам. Горожане прозвали князя – Оскольд, по прозвищу Дир.
– А через год, – откашлявшись, и видя, что жрец устал, продолжил повествование Тихомир, – хазарские иудеи добились своей цели, и в восемьсот шестьдесят четвёртом году, когда Рюрик с дружиной находился в верховьях Волги, вспыхнул бунт, который возглавил посадник Вадим, получивший за это от своих сторонников и хазарских купцов прозвище «Храбрый». Но кривичи и многие словене не поддержали бунтовщиков, лишь богатая верхушка со своими людьми пошла против Рюрика.
– Буковые дощечки, что дошли до нашего времени, сообщили «Того же лета 6372 года Рюрик уби Вадима Храброго и иных многи изби новгородцев, советников его, – соучастников, значит, на память продолжил Богомил: –… Уцелевшие заговорщики бежали». – А бежали сюда, в Киев, к Аскольду, после того, как кривичи в Смоленске прогнали их. В буковых дощечках волхвы нацарапали: «Того же лета избежаща от Рюрика из Новгорода в Киев много новгородских мужей». – То есть – знать, не простонародье. Не людины. И хазары из Новгорода бежали вместе с бунтовщиками. Теперь, морды иудейские, здесь прижились, и по привычке воду мутят, уже супротив Святослава люд подбивая. Для того, чтоб бунт предотвратить, я в Киеве и нахожусь, – поднялся с лавки волхв. – Хватит, пожалуй, ныне гиштории.
Целую седмицу учителя-наставники занятия не проводили – другие дела нашлись, но в дождливый октябрьский день вновь собрались в горнице Тихомира.
Позанимавшись с княжатами счётом и письмом, перешли к началу княжения предка их, Рюрика и отбившегося от рода-племени своего, Оскола.
– Вот и стал он осколком, а не скалой, – сурово глядел на учеников волхв. – С приходом в Куявию хазарских иудеев, злато-серебро рекой потекло в княжество полянское, и стали купцы-лазутчики лезть с беседами прельстительными к горожанам, боярам киевским и самому князю Аскольду, возмущая умы их супротив Рюрика, и, как написано на дощечках: «В 6374году от сотворения мира, Аскольд с ополчением и Трувором, дружиной своей, вторгся в пределы Северной Руси, захватив град кривичей, Смоленск».
