Тим счастливо вздохнул, разворачиваясь. Открыл глаза, улыбнулся — мои фантазии были лишь бледным отблеском лучистого сияния этой улыбки — и шёпотом спросил: — Что?

— Ты, — выдохнул я, накрывая его губы своими. Нектар и амброзия, как любят петь служители Эрато, не подозревая о том, что иногда их эпитеты прозаически правдивы.

Потом сладость сменилась солью — под моими губами бешено пульсировала голубоватая жилка на шее Тима. Чуть ниже и левее её было особенное место, которое обязательно следовало прикусить, чтобы Тим беззащитно всхлипнул «Ах!». Ещё одно такое место находилось у него на внутренней стороне правого бедра — я всё-таки составил подробную карту его тела и, по-моему, открыл тогда много нового для нас обоих. Сегодня мне тоже хотелось чего-то вдумчивого и неспешного, тягучего, как расплавленный уличный воздух.

— Не будем спешить?

— Если удержишься.

Я замер в нерешительности: правильно ли я понял?

— Предлагаешь повторить наш последний опыт?

— Почему нет?

Потому что это больно, хотел сказать я, но не сказал.

— Смазка…

— Всё в тумбочке.

Фантастически предусмотрительный человек.

Пускай этот раз был не первым, я всё равно волновался, как подросток, и поэтому медлил, сколько мог. Бережно растягивал Тима пальцами, не забывая при этом уделять внимание и его напряжённому члену. Иногда аккуратно касался внутри чувствительной выпуклости простаты, и тогда всё тело Тима пронизывала сильная дрожь. Однако наступил момент, когда я поймал короткое «Пора» в брошенном на меня через плечо полуночном взгляде, и медлить стало некуда.

Он был восхитительно, сладостно узким, и даже смазка здесь мало чем помогала. Забывая дышать, я вошёл в него на всю длину и остановился, пережидая острый предоргазменный спазм. Что за наваждение: я занимался анальным сексом с самыми разными партнёршами, но такого кайфа просто от того, что я внутри, не испытывал никогда.

А вот Тиму сейчас было не до удовольствия. Я чувствовал, как он старается расслабиться, привыкнуть ко мне, и помогал ему в этом, чем мог: прикосновениями, поцелуями, жарким шёпотом о том, какой он горячий и тесный внутри, как я люблю его и как благодарен за то, что он разрешает мне делать с собой такое. Наконец напряжение ослабило тиски, и Тим хрипло выдохнул «Продолжай». Тогда я собрал в кулак всю свою выдержку и начал двигаться. Нам обоим хватало лёгких покачиваний, однако даже так я продержался позорно мало.

— Сейчас, — пробормотал я Тиму. Он резко кивнул, и мои последние фрикции вышли чудесно размашистыми.

Молния невыносимого блаженства, от крестца до темени. Белая вспышка под крепко зажмуренными веками. Улыбка Бога, от которой я, поражённый, застыл на стыке сна и яви. Потом качнулся, теряя равновесие, в панике хватаясь за ткань сновидения, но она расползлась под моими пальцами, как гнилая ветошь. И я проснулся, ярко помня своё безумное желание остаться на той стороне навсегда.

***

Спать днём — дурное занятие. Мало того, что голову потом разламывает похлеще, чем с бодуна, так ещё и снится такое, что после хоть в петлю лезь. Я закрыл глаза и громко, внятно выматерился самым отборным матом, который только знал. А потом встал с дивана и пошёл устраивать себе ледяной душ, чтобы усмирить возбуждённую до предела плоть — грёбаная физиология срать хотела на естественное отвращение разума.

Почему я? Что со мной не так, отчего мне нельзя жить, как обычному человеку? И как быть теперь? Занести алкоголь и пиццу в список пищевых табу, сменить паспорт, место работы, профессию, город, страну? Или трусливо попросить Тима написать заявление? Хотя, если мы поделили этот сон на двоих, то и просить не придётся.

Окончательно закоченев, я вылез из душа. «Надо что-то делать», — билась птица-мысль в клетке черепной коробки. Не пить, потому что это хреново помогает. Не прыгать с крыши, не покупать билеты на ближайший рейс до Индии, чтобы найти в Варанаси старика-йогина и как следует набить ему морду. Я покружил по квартире и вдруг наткнулся взглядом на лежавший на тумбочке ключ зажигания. Скривил рот в злой усмешке — о да, кто же не любит быстрой езды в психованных чувствах! — и стал одеваться.

«Патриот» не гоночная машина, однако сто сорок я на нём сделал. На автобане, конечно, — мой инстинкт самосохранения ещё не настолько атрофировался, чтобы на таких скоростях летать по городу. Езда на пределе автомобиля требовала полной сосредоточенности, и самоедский внутренний голос временно заткнулся. На одной из развязок я ушёл с хайвея на обычную двухполоску, а потом и вовсе свернул на просёлки. Я хотел пустоты и пространства, и убранные поля были именно тем местом, где вдоволь хватало и того, и другого.

Когда солнце коснулось золотым краем огненного горизонта, я остановил машину на обрыве высокого холма. Вышел на свежий воздух — ух, морозно! — достал сигареты и жадно закурил. Первый ясный день за много недель — и так бездарно прожит. Я выпустил в закат густой клуб дыма. Забавно, я почти ненавижу себя, однако не могу плохо думать о Тиме. Причём не из-за каких-то моральных соображений, а просто потому, что у меня напрочь отключена эта опция. Зато опция «защищать» выкручена на максимум: я-то справлюсь с чем угодно, но вот Тима трогать не вздумайте. Ему и так досталось, хоть в снах, хоть в наяву.

Это ни в одном месте нельзя было считать нормальным.

Ну хорошо, выплюнул я в догорающий небесный костёр. Хорошо, я признаю. Я бы мог. В других — мы знаем каких — обстоятельствах, но, я настаиваю, только с этим конкретным человеком. Однако сейчас, в текущей реальности, мне этого не нужно. Совсем, ни при каких условиях.

Тогда почему я изо всех сил не хотел просыпаться? Только ли потому, что знал, каким геморроем обернётся для меня бодрствование?

Я скрипнул зубами, оставляя провокационный вопрос без ответа, однако рефлексию моё подчёркнутое молчание отнюдь не угомонило.

Хорошо, настойчиво продолжила она, а просто общаться я бы хотел? Если бы не было снов, хотел бы я таскать Тима по едальням или без приглашения заваливаться к нему в гости? Слушать его заумные рассказы и самому болтать обо всём, что в голову взбредёт? На выходных брать их с Белкой в охапку и выезжать на природу? Хотел бы я, чтобы мне всегда улыбалось моё личное, персональное солнце?

Кажется, кто-то совсем забыл об Анне. Да и об Ольге, раз уж на то пошло. Как вписать их в нарисованную идиллию из двух приятелей и собаки? И, самое главное, чего хотел бы сам Тим?

«Неодиночества».

Забытая сигарета погасла у меня в пальцах. Я аккуратно спрятал её в пачку и запрокинул лицо к густо-синему небу, на котором уже загорались искорки звёзд. Такое чувство, словно я пытаюсь объединить два параллельных мира, не желая терять ни один из них. Но согласно теориям, части мультиверсума обречены существовать порознь, так что мне придётся выбирать. Или нам, если Тим тоже задремал сегодня днём. Я вынул из кармана смартфон, нерешительно покачал в ладони. Ладно, не сделаешь — не узнаешь.

— Привет, не занят?

— Привет, — голос Тима звучал спокойно и естественно, — нет, не занят.

— Тогда скажи, — я опять посмотрел в небо, где звёзд заметно прибавилось, — что ты думаешь о теории мультиверсума?

Пожалуй, Тим был единственным на всём свете человеком, который мог ни капли не удивиться тому, что поздним вечером субботы ему звонит совершенно трезвый коллега и задаёт настолько странные вопросы.

— Ну, математическим аппаратом я не владею, так что говорить о её строгой обоснованности не буду. Она просто кажется мне верной. Мироздание как совокупность всего, что только может быть, квантовая частица, пребывающая во всех состояниях сразу, но с разной вероятностью — по-моему, захватывающе красиво.

— Единство бесконечно большого и бесконечно малого, — я бездумно следил глазами за светлячком-спутником, ползущим по тёмному небосклону. — Да, тебе должно нравиться.