Мы уже въехали в город Кигали, а я все никак не могла в это поверить. Вы сразу чувствуете, что вы в Африке: воздух здесь свежий, а потом сладкий, очень сладкий, как жимолость. На холмах Кигали огоньками светились окна домов. Дорожное движение было в целом хаотичным: водители не пользовались поворотниками, они просто рулили куда им вздумается, маневрируя и толкаясь в потоке. На улицах было много белых угловатых «Лендроверов» – таких же, как наш, только с черной эмблемой ООН на борту.
Мы заселились в отель «Кийову» и сразу поехали ужинать в бывший дипломатический квартал. Мягкая тропическая атмосфера этого места источала какую-то непривычную африканскую красоту, что-то вроде постколониального Беверли-Хиллз. В китайском ресторане мы встретили еще двоих человек, работавших в Международном трибунале (МТР). Из ресторана открывался вид на сад, раскинувшийся внизу на холме. Мне было очень комфортно быть там и тогда с моими коллегами. И я была счастлива находиться в Руанде. Я вернулась в Восточную Африку – место эпических по глубине и яркости воспоминаний моего детства.
На следующее утро я смогла осмотреться получше. Пригороды Кигали соответствовали моим воспоминаниям. Это были живописные места – зеленые холмы, опоясанные грунтовыми дорогами, окружали долины, заполненные маленькими домиками с красными крышами. Повсюду виднелись цветы, а контраст зеленой травы и оранжевой земли был таким же насыщенным и сияющим, как у Лоуренса Даррелла в его «Александрии». Даже территория вокруг нашего скромного отеля внушала благоговение: вьющиеся лианы с крупными лиловыми цветами, огромные, похожие на ястребов, птицы, свившие гнезда в деревьях. Через бинокль я рассматривала город и его окрестности, и вдруг перед окулярами вспорхнула стая птиц.
Следующие полтора дня мы провели в разъездах по городу, собирая по офисам Трибунала различное оборудование для эксгумации, чтобы доставить его машиной в Кибуе. Дороги в центре Кигали были отличные, так что Билл мчал во весь опор. Его стиль вождения приводил меня в ступор. Я сидела сзади и старалась просто удержаться на сиденье. Иногда это удавалось, и, бросив взгляд в окно, я успевала отметить, что городские кварталы как будто бы нарисованы топографией холмов Кигали. Дороги были заполнены людьми, кто-то нес на голове глиняные горшки, кто-то поливал олеандры, растущие на разделительных полосах.
Штаб-квартира МТР располагалась в многоэтажке. Кондиционеры не спасали от жары и влажности. Именно там, в духоте, мы занялись распаковкой множества ящиков с оборудованием, которые прибыли в Кигали пару недель назад. В процессе стало ясно, что оборудование либо не слишком подходит для наших задач, либо попросту отсутствует. Офисные принадлежности и резиновые сапоги – это, конечно, хорошо, но вот хирургические перчатки были на три размера больше, чем нужно, слишком массивные скальпели с огромными лезвиями… Я даже начала сомневаться: может, нам по ошибке прислали оборудование для патологоанатомов-ветеринаров? Сетки для просеивания никуда не годились – слишком уж крупные ячейки, с такими мелкие кости не обнаружить. Впрочем, ничего изменить уже было нельзя. Нам оставалось только уповать на собственную изобретательность: вдруг уже в Кибуе мы что-нибудь придумаем.
После позднего обеда в отеле «Меридиан» Билл попросил Дина, Дэвида и меня подумать, каковы наши цели как представителей «Врачей за права человека» и МТР. Он также напомнил, что в Кибуе мы как судебные антропологи в первую очередь должны определить возраст и пол жертв, оценить характер повреждений, полученных в ходе самозащиты, и собрать данные о причинах смерти. Разговор получился несколько беспредметным, поскольку до эксгумации еще было далеко. Мы обсуждали скорее наши ожидания, с определенной академической отстраненностью – Билл даже спросил нас, какого рода изменения в костях мы можем предполагать у людей, регулярно переносящих на голове тяжелые грузы. Постепенно тема беседы все же вернулась к правам человека, в частности к праву на достойную жизнь. Дэвид рассказал нам, как однажды в Чили ему пришлось поднимать человеческие останки из шахты, когда он помогал работе чилийской группы судебной антропологии. Он несколько часов карабкался по веревке из шахты глубиной в 200 метров, постепенно, кость за костью, извлекая оттуда скелеты, а затем утешал родственников погибших, ждавших его прямо на краю той шахты. Хотя этот разговор был самым интересным событием дня и проходил в комфортабельном отеле, я почувствовала, как холодок пробежал по моей спине.
Избавиться от этого ощущения не удалось даже во время ужина в открытом ресторане эфиопской кухни, спрятавшемся между другими домами на немощеной проселочной дороге. Неожиданно в ресторан вошли четверо мужчин, все в руандийской военной форме, правда, разного цвета. Все были с автоматами. Я не знала, чего ожидать: они пришли поужинать или кого-то арестовать? – но посетители отнеслись к происходящему спокойно. Солдаты осмотрелись, а потом просто ушли. То ли из-за стресса, то ли из-за смены часовых поясов, но я внезапно потеряла всякий аппетит. Дин с Дэвидом также почти не притронулись к еде. Нам оставалось лишь наблюдать за Биллом, энергично поглощавшим свой ужин. По пути в гостиницу Дэвид все же отметил:
– Ты так ничего и не поела… Ты осталась голодной, – и это не было вопросом.
Ночь прошла без сна – по вине поселившихся в моей комнате маленьких ящериц и звуков, которые они издавали, бегая по линолеуму, – а утром мы с Дином и Дэвидом поехали в штаб-квартиру представительства ООН за ооновскими удостоверениями и водительскими правами. Там мне довелось на себе ощутить смысл слов «международная организация» и соприкоснуться с печально известной бюрократией ООН. Штаб-квартира, расположившаяся в старом отеле «Амохоро», жужжала, как улей: через охраняемые ворота постоянно въезжали и выезжали машины, всюду сновали вооруженные военные со всего мира, по коридорам носились сотрудники, все – в щегольских ооновских голубых беретах.
Оставив наши удостоверения оформляться, мы с Дином и Дэвидом пошли за угол здания, в транспортный офис, где выдавались водительские права. Экзамен на получение прав исчерпывался тем, что надо было проехать вперед по улице, затем обогнуть кольцевую развязку и вернуться обратно. Все мы благополучно справились с заданием. Экзаменатор провел для нас инструктаж по правилам вождения автомобилей ООН, хотя бóльшую часть времени заняли его жалобы на многочисленных нарушителей, к которым он, судя по всему, причислил и нас.
Вообще, если говорить серьезно, удостоверение ООН и водительские права были нам жизненно необходимы: они гарантировали дипломатический иммунитет, свободу перемещения, защиту от личного досмотра и досмотра автомобиля. Нам полагалось носить документы на цепочке на шее. Получив наконец свежезаламинированные карточки, которые тут же прилипли к вспотевшей коже, мы вернулись на базу Трибунала. Мы погрузили в «Лендровер» и прицеп все имевшееся у нас оборудование. Пора в путь. Поскольку Биллу нужно было остаться на какое-то время в Кигали, он попросил двух следователей МТР Дэна и Фила сопроводить нас. Хотя Кибуе находится всего в девяноста километрах к западу от столицы, поездка заняла четыре часа: многочисленные блокпосты Патриотической армии Руанды (ПАР) и ремонтные работы сделали свое дело.
Свои первые впечатления от Руанды за пределами Кигали я получала под музыку группы «Абба» – именно она играла в нашей машине. Первые минут сорок наш путь пролегал по асфальту, затем были три часа более или менее ровной грунтовки, а закончилось все посреди грязи и выбоин, так что сидевшие сзади то и дело подпрыгивали на своих местах. Несмотря ни на что, я чувствовала удивительную легкость и волнение внутри – предвкушала будущие открытия – и, кажется, почти не моргала и все никак не могла сдержать легкую улыбку. Пейзаж лишь усиливал мои чувства: Восточная Африка пробудила внутри благодарные воспоминания о родителях, и я была счастлива снова видеть местных жителей, чья гордая осанка вызывала у меня желание выпрямиться. За окнами машины все было наполнено величественной красотой: по мере приближения к цели нашего путешествия местность постепенно менялась от более равнинной возле Кигали к более гористой на западе, в районе Кибуе. Холмы были заняты где под чайные, где – под банановые, а где – под кофейные плантации, одна панорама сменялась другой в калейдоскопе лоскутных склонов, усеянных хижинами с соломенными крышами и домами из необожженного кирпича. По дорогам шли люди – из одной деревни в другую, – с горшками и припасами на головах и младенцами на спинах. Дети махали нам, когда мы проезжали мимо.
