В рассеивающемся дыму, появляется голубое озеро. Нет это не озеро, это зеркальная поверхность огромного овального стола. Дым садится, обнажая кусок перламутровой стены и вытянутое во всю ширину и высоту стены окно. За черным стеклом мелькают тысячи разноцветных огоньков. В огромной раме, как на полотне, запечатлена панорама ночного города. Свет огромной люстры отражается в окне, бирюзовом озере столешницы, брызжет на глянцевый пол. Каждая поверхность в этом помещении является своеобразным зеркалом. Эти зеркала отражают множество фигур в черных костюмах. Они кажутся мне одинаковыми. Может это просто размноженная проекция сутулого блондина? Нет…этих людей делает похожими друг на друга, только лишь цвет костюмов. Сами они имеют разные габариты, рост и даже цвет лица. Цвет рубашек тоже разный, да и костюмы отличаются по качеству, а соответственно, и по стоимости. Пятеро сидят за столом, периметр которого настолько огромен, что они походят на рассредоточившихся вокруг озера, рыбаков. Один стоит у окна, ещё один, (он же сутулый блондин), стоит напротив меня. Тощий, отражающийся в синем глянце, силуэт, делает его похожим на готовящегося прыгнуть с вышки пловца. Как же его зовут. Ну-у…Это же…

Чувствуя, что при малейшем напряжении мозга, картинка начинает затягиваться туманом, я останавливаюсь. «Нет…главное увидеть суть. А там уже будем разбираться в деталях. Если, вообще, этот сон не является только лишь сном».

– Гурген в этом деле уже давно. Он был одним из первых и считаться с ним, хочешь не хочешь придётся, – робко произносит блондин.

– Да мне по Х…, сколько он в этом деле! – Я снова слышу свой крик. Он носится по периметру огромного помещения, отражаясь от стен гулким эхом. – Мне по Х…на всех, на Гургена, Мазурова, Бектимирова и прочую шушару. Сейчас Я в этом деле. – раскрытая ладонь отчаянно лупит по груди. – А это значит, что всем остальным придётся подвинуться, а самым крайним, выпасть из круга! Не для того я вваливал такие средства и силы в это дело, чтобы делить его с Гургеном и прочими хмырями.

Ладошка хлопает по глянцу стола, оставляя на нём белый отпечаток. Я узнаю затянутые мозолью костяшки и болтающийся на запястье, массивный циферблат.

– Будут проблемы! – Густой бас исходит от человека, сидящего справа. Он короткострижен, квадратноголов и обладает непропорционально большой, как у Щелкунчика, нижней челюстью. И этого человека я тоже знаю. – Гурген заручится поддержкой москвичей, они привлекут своих бойцов, а это значит – снова война.

– Миша, тебя пугает слово «война»?!

Это же Миша Сахаров, он же Цукер. Вспомнил!

Он поднимает вверх ладошки, крутит квадратной, похожей на башню танка, головой.

– Кого-нибудь ещё, настораживает это слово? Если да, то вам со мной не по пути.

Сидящие за столом, отчаянно трясут головами. Я знаю каждого!

– Ну вот и славно. – Теперь уже обе ладони шлёпают по столу. – Ответишь ему так. Пошёл на Х…! Хотя…нет…нужно оставаться дипломатами. Ответишь ему следующее. – Рука берёт позолоченное перо, мерно стучит колпачком по глянцевой столешнице. – Извините, но предложенный вами вариант сотрудничества нас не устраивает. Мы будем действовать по ранее намеченному плану. – Ручка делает финальный удар, словно ставит жирную точку.

Длинный робко кивает.

– Саша, ты не кивай, а записывай. Опять всё переврёшь.

Точно вспомнил. Это же Саша Панфилов, умнейший человек, гений финансовых схем.

– Что ещё?

– Ещё? – Блондин перестаёт строчить в своём блокноте, пролистывает одну страничку назад, близоруко щурясь, всматривается в записи. – Да вроде всё обсудили: по должникам решили, сметы на строительство одобрены, план по слиянию с «Топазом», согласован.

– Стоп! – золотой колпачок ручки целится в лицо блондину. – Кем согласован?

– В-вами и Мельником! – Насторожено шепчет он.

– Как он может быть согласован, если мы ещё не встречались. Переговоры назначены на седьмое число…

– Артём Денисович, сегодня девятое. – с дрожью в голосе сообщает блондин.

– Девятое? Как девятое? – Пальцы копаются в жёстких волосах, до боли расчёсывают темечко.

Опять?! Неужели это случилось снова? В прошлый раз я списал всё на переутомление. Но прошло всего несколько дней и эта чертовщина повторяется снова. День! Целый день вырван, будто листок из календаря. Как это может быть? Самое страшное, что я узнаю о таком потерянном дне постфактум, от других людей. И эти люди, в момент моего прозрения смотрят на меня так, словно я слетел с катушек. Что происходит?

– Х-м-м, ну да…я немного запарился! Пить надо завязывать! – широко улыбаюсь, пытаясь свести инцидент к шутке. Сидящие за столом начинают дружно хохотать. Они будто оттаяли от заморозки. Щёки зарделись, глаза приобрели озорной блеск. Только в глубине глаз каждого, можно разглядеть жирные восклицательные знаки. В этом бессмысленном гоготе слышится скрытый вопрос. «Что происходит?».

Смех прекращается будто по команде в тот момент, когда я убираю улыбку с лица.

– Ну хорошо! Вопросы есть? – злыми глазами обвожу бескрайний периметр стола. Сидящие медленно крутят головами, закрывают блокноты, щёлкают застёжками портфелей.

– Ну если вопросов нет…тогда… – внимание привлекает парочка, сидящая на дальнем краю. Лысый, что-то шепчет на ухо, зачёсанному на пробор пухляшу. Лысого я знаю, а вот этот…Это и неважно. Оба прыскают хрюкают беззвучно хихикая. Рука хватает квадратный стакан, не целясь швыряет в сторону смеющихся. Стеклянный снаряд в мгновение преодолев несколько метров врезается в голову лысого и разлетается на мелкие крошки. Бритая голова мгновенно ныряет в бирюзовое озеро, точнее пропадает под столом. Лицо соседа становится белее бумажного листа. – Совещание окончено!

С грохотом отодвигая стул поднимаюсь, в то время, как все остаются сидеть на местах. Бледные с выпученными глазами и приоткрытыми ртами, они замерли в тот самый момент как. Движения застыли на полпути, остановилось даже дыхание. Они боятся сделать лишнее движение, боятся сделать что-то неправильно, боятся меня разозлить. И правильно делают. Взгляд падает на зеркальную поверхность, где отражается поджарый торс в серой футболке. Я ненавижу костюмы, а они…они обязаны их носить. Быстрым шагом направляюсь к выходу. В гробовой тишине раздаётся лишь свист, издаваемый скользящими по полу, кроссовками. Щелчок массивной позолоченной ручки, тяжелая деревянная дверь открывается, обнаруживая вместительную комнату с красной ковровой дорожкой, расставленными по периметру стульями и письменным столом. За столом сидит девушка, с длинными, опускающимися в вечность, густыми волосами и ярким макияжем.

– Артём Денисович, к вам посетитель! – произносит она, тараща огромные блюдца испуганных глаз. По-видимому, она слышала, то, что произошло в кабинете.

– Какой посетитель? – на автомате говорю я, окидывая взглядом приёмную. На одном из стульев в самом углу сидит человек. Маленький, серый, он слился со стеной, так, что я его сразу и не заметил. Человечек не спешит вскочить, вытянуться в струнку, как это обычно происходит с моими гостями. Он не поднимается со стула, даже видя, что перед ним сам Говорухин, который, между прочим, на ногах. Что-то заставляет меня замедлить шаг. Что-то меня настораживает в этой фигурке, её медлительности и кривой улыбке.

– Ну привет! – Он тянет ко мне свою ручонку. – Не узнал? Богатым буду.

Я щурю глаза, не для того чтобы его разглядеть. Я помню этого человека. Я хорошо его знаю. Но чёрт! Я не могу вспомнить, как он связан с моей жизнью, какую роль он играет, или сыграл в моём прошлом. Я не могу вспомнить, но почему-то знаю, что роль эта роковая. Во время прикосновения к запястью ледяной ладони, меня будто бьёт током. Его фигурка тускнеет, затягивается дымом, как и всё помещение приёмной. Перед глазами только ослепительно белое облако, которое, распадаясь на куски, являет фразу: «Я больше не знаю и знать не хочу никакого Гургена!».

Жадно пялясь на кривую, похожую на сошедший с рельсов поезд, строчку, я думаю, как зафиксировать ожившую в голове картинку. Как-как, да точно так же.